Артллоуин

— Счастливого Рождества, милая, счастливого Рождества! Ну-ну, не грусти, ну что ты? Меня ждут! Нос Рудольфа светился, он был готов освещать путь. Виксен уже притопывал копытцами в нетерпении. Мех на красной шубе украсился ледяными иголками. Поцелуй на прощание. Борода щекотится, сколько раз просила ее убрать, но… — Хо-хо-хо! Счастливого Рождества! Милая, не скуча-а-а-ай! Хо-хо… Последнее «хо» утонуло в свисте ветра. Она вернулась в дом, аккуратно прикрыла дверь. Решительным движением смела со стола все обрывки упаковочной бумаги и красных ленточек и долго, с наслаждением, топтала. Потом подошла к кухонному шкафчику и из-за бутылей кленового сиропа вытащила другую — зеленого стекла, с плотно притертой пробкой. Не без труда открыла (как загрубели руки от этой треклятой выпечки!), налила прямо в мерный стаканчик и единым глотком опрокинула в горло. Немедленно налила еще, но сразу пить не стала. Села к столу. Встать уже не было сил. На плечи легли теплые ладони, потянули назад, слегка помассировали. Миссис Клаус прикрыла глаза и откинулась на спинку стула. Ладони прошлись по шее, подняли выпавший из прически локон, аккуратно подцепили его заколкой. Она уронила руки вдоль тела. Сил все еще не было. Она попыталась изобразить благодарную улыбку, но вместо этого вдруг разрыдалась — отчаянно и безудержно. Теплые руки тут же отпустили плечи, сгребли ее в охапку со стула и перенесли к камину на толстую медвежью шкуру. Этой же шкурой укутали по самый нос и долго укачивали, как маленькую, гладили по волосам и утирали слезы. Она молча смотрела в огонь, пока руки разворачивали шкуру, развязывали на ней пояс и стягивали с плеч красную шубку миссис Санта Клаус. Закрыла глаза, когда руки легли на талию. Задержала дыхание на секунду… и нырнула в поцелуй с головой, почти так же отчаянно, как в рыдания до этого. — Знаешь, что? — прошелестело над ее головой. Миссис Санта Клаус полулежала в теплых объятиях и знала, что сейчас ее лучшая ночь в году. Пламя в камине горело ровно, и на потолке слегка дрожала их общая тень. Ее нога, согнутая в колене; отброшенная в сторону рука со скромным обручальным кольцом; его кудри и торчащие из них ребристые рожки; его раздвоенный язык — он смаковал вино. — Я устал приходить к тебе каждый год… Ее словно обожгло. Так, значит?.. Устал? -…и находить тебя в слезах. — Ты же знаешь… подарки. Списки хороших детей. Эльфы. Пряники… Печенье, пудинги, помадки… Мимолетная ласка — и она осеклась. Снова обожгло, но уже по-другому. — Ты ненавидишь сладкое. И никогда его не ешь. Это даже не твоя работа — все это проклятое печенье. Ты пашешь за двоих, а в Рождество остаешься одна. — Одна? С тобой. — Со мной, — хмыкнул он. — Зато потом весь год без меня. Кстати, я ведь принес тебе подарок. — Правда? — она приподнялась на локте. — Какой? — Примерь. *** Усталые олени нетерпеливо прядали ушами — обычно их распрягали сразу, но на этот раз они стояли, неприкаянные, во дворе, и не могли понять, что происходит. В доме было темно. Их никто не встретил, ворота не открыл и не спешил кормить. Санта медленно вышел на крыльцо и опустился на скамеечку у входа. Эльфов, заглядывавших в глаза, он словно не замечал. Записку он скомкал и сразу же испепелил, взглядом, но со словами так не получалось. — От горя… от бедствий… каких бедствий? Не ищи меня, это бесполезно… бесполезно… Стала ведьмой?! Две дорожки следов, уходившие от крыльца, обрывались в никуда сразу за воротами. Справа — мягкие женские сапожки, слева — раздвоенные копыта. Санта сам зачаровывал барьер вокруг дома. Пересечь его без согласия хозяев было невозможно, и он это знал. Значит, гостя впустили. Более того, пригласили. Иначе как бы он вошел. Миссис уже-не-Санта-Клаус любовалась черным сапфиром в новом обручальном кольце. Все-таки, украшения больше идут ухоженным рукам.