Хочется

Настя выбирается из дома и смотрит на звездное небо: американское небо кажется ей слишком непохожим на родное, советское, и от этого по коже идут мурашки. От этого и от холода, пожалуй. Настя одергивает себя, спускается аккуратно по ступенькам. Мысли о случившемся за день она отметает. Не надо. Не сейчас. Настя хотела когда-нибудь побывать в Америке: может, даже пожить там какое-то время. У них с Гошей было расписано будущее, несколько вариантов точно. Вот они оба заканчивают школу. Потом вузы. Потом — он идет в дипломаты, а она — занимается чем-то своим. У них большой дом или большая квартира в посольстве, белые стены, много растений, мало ссор, потому что они почти не пересекаются: Настя понимает, что Гоша может ее раздражать, а Гоша бредит быть постоянно занятым, что-то делать во благо родины и своего благосостояния. И чтобы отец обязательно гордился. Новая эпоха в отношениях СССР и Америки. «Георгий Петрищев строит мост взаимоотношений». «СССР спасает Америку от развала». Что-то такое. На этом фоне годам к тридцати Настя рожает ему пару детишек, сына они называют Гошей, дочку они не называют пока что никак. Гоше интереснее обсудить то, как они будут детей, собственно, делать. Настя помнит этот план наизусть — вырваться из СССР на свободу, подышать полной грудью, пусть хоть какое-то время. Что там будет делать Гоша — ее, честно говоря, не очень-то и волнует: пускай делает, если ему надо, главное пусть не мешает дышать. Настя верит, что может построить Гошу так, чтобы он ей не мешал. В голове это всегда звучит так, как будто она его не любит, но Настя себя одергивает: ну как не любит, он ей нравится, это гораздо лучше. С ним можно сварить кашу, он надежный, богатый, со связями, с папой своим. И он не будет мешать. Идеальное будущее. Паша говорил: что СССР в его мире вообще давно нет, и можно быть свободным в другом каком-то государстве. Эта мысль Настю немного пугает, потому что она не может себе это представить — у них космос, у них атомная мощь, у них такие территории. СССР не может распасться, исчезнуть с лица земли. Это просто не может уложиться в голове. Потом она смотрит на Америку. Тут стрекочут сверчки, совершенно по-другому выглядит небо и дышится — легко. Свободой и приключениями. Настя не готова к таким приключениям, домашняя девчонка, ну так кто ж ей виноват. Она будет сильнее. Она не знает, что будет дальше, она не знает, что было до этого, но у нее есть своя жизнь, и если это ее первая поездка в Америку… Ну, пусть это будет первым глотком свежего воздуха, хоть посмотрит, что это. Все плохое — вычеркнуть. Хорошее — оставить. И стремиться к этому, рваться к этому. Настя уверена, что выдюжит. За спиной раздается кроме стрекотаний еще какой-то шум, и Настя тревожно ведет плечами: она не взяла с собой никакого оружия… — Бу! Настя решительно сжимает кулаки и оборачивается. * * * Аня не может отсмеяться добрых минут десять. Они уже сидят на крылечке, и Настя сердито поправляет старую найденную шаль на плечах, а Аня все глянет на нее — и заходится в смехе. Потом Аня бьет ее кулаком в плечо. — Прости. Это первая связная мысль, которую она произносит, и Настя дергает плечами, а потом сама бьет ее кулаком. — Иди ты. Было правда страшно. И немного смешно потом, но Настя себе в этом не признается. Кому в голову приходит так шутить — после пережитого? Нет, понятно: детдомовская, но… Настя вздыхает. — Ты чего не спишь? Они слушают стрекот, смотрят — на звездное небо, дышат воздухом свободы, пусть и урванным таким жутким способом, заплатив за него такую цену. Насте страшно представить, что будет дальше. Еще почему-то внутри вьется глупая мысль: что было бы, если бы она здесь не оказалась? Наконец Аня пожимает плечами. — Не спится. Паша… немного странный. Непривычный. Да и все вокруг… Знаешь, как будто… — Аня мучительно подбирает слова, смотрит на Настю внимательно. — Как будто все правильно. Меня это немного пугает. Не может быть правильно — вот это. Настя понимающе кивает. — Интересно, мы дружили? В той, другой вселенной? —спрашивает медленно Настя, как будто зная ответ на свой вопрос: домашняя девочка Настя, у которой расписаны отношения на годы вперед, детдомовская Аня, которая мотается по миру каждый день. Да где им вообще столкнуться? Но ведь Паша с ней знаком оказался, а она и не знала. Может, потом… Аня снова пожимает плечами, потом хитро улыбается. Хитро, но как-то славно. Настя когда-то так представляла себе крапивинских детей, вот с такими улыбками. — Вряд ли. Паша говорил, что мы были мало знакомы… — Паша говорит тебе больше, — недовольно хмурится Настя. — Я его спрашиваю, — откликается тихо Аня. — Он больше молчит. И какие-то… Знаешь. Образы в голове? Крутятся. У меня. Я спрашивала: у Леши тоже есть, только совсем чуть-чуть. У вас с Гошей наверняка тоже. Настя мотает головой, фыркает. — У меня не очень с фантазией. — Это не фантазия. Это как будто… — Аня вздыхает. — Как ниточка к себе прошлому. Я вряд ли объясню. Знаешь, вот, как если… — Аня оглядывается, потом улыбается. — Вот как эта стена. Она сейчас покрашена. А под ней есть еще один слой. И если соскоблить верхний — то там будет другой, и стена может быть другого цвета… Только это все равно будет та же стена. Как-то так. Вот я как будто начинаю нащупывать стену. Настя пытается себе это представить, потом жмурится недовольно. — Ой, сложно, — говорит она, — не хочу быть стеной. Стена — это Пашка. Аня смеется, потом укладывает голову Насте на плечо, и Настя тепло улыбается, глядя на светлую макушку. — Мы могли бы подружиться, — говорит она тихо. — В какой-нибудь вселенной точно. * * * Гоша безмятежно спит на кровати, разметавшись по всей ширине своими длинными и хлипкими конечностями, и Настя смотрит на него с сомнением: если сын Гоша будет похож на этого жука-палочку, то Настя вряд ли будет его любить. Настя не хочет двух жуков-палочек в своей кровати, в своей жизни, в своей семье. Одного жука-палочку тоже не хочет, но это уже странная мысль, и Настя себя одергивает. Гоша храбрый. Гоша может быть храбрым. Еще у Гоши мерзкие повадки, но это, в общем-то, Настю не отпугивает. У него богатый папа и связи, и с ним родители отпускают кататься на мотоцикле: потому что у него богатый папа и связи. Насте на мгновение кажется, что в кровати должен лежать не Гоша. Леша? Она представляет: крепкое тело, смешная складка на лице, пока он спит. И к нему под бок можно подлезть, и от этого будет ощущение безопасности. Насте хочется приключений, хочется смеяться во всю силу легких, быть наравне, Насте не хочется в Америку, подальше от СССР и богатого папы Гоши. Настя не хочет думать о детях и как их назвать. И дома с белыми стенами ей не надо, а от садоводства ее немного тошнит. Настя была готова обороняться, стоило кому-то подкрасться к ней сзади, у нее мучительно, но немного приятно екнуло от этого сердце. Насте хочется дышать легко и не устраивать для этого сложные многоходовки. По коже идут мурашки от этой мысли, и она даже не может списать это на холод.