Неудобные вопросы

— Оставайся, — то ли приказал, то ли пригласил соберано. Управляющий без слов понял, что его зовут разделить не только вечер. Когда герцог Алва пьянствовал в одиночку, — а после Излома это случалось с ним всё чаще и чаще, — прислуживать позволял только управляющему, рэю Хуану Суавесу. Других слуг, даже тех, кто раньше ходил в любимчиках, дор больше не признавал, а к Хуану остался расположен. Никто не знал, но Хуан далеко не всегда стоял на почтительном расстоянии, прячась в густой тени — случалось, дор велел ему запереть дверь, сесть рядом у камина, и они на пару выпивали. Странные это были посиделки: герцог Талига-король Кэналлоа и бывший шкипер-контрабандист, вытащенный им когда-то из петли. Как Хуан до такой красивой жизни дошёл — долгая история, да и не любил он на этот счет распространяться. Потому что был умным, и потому что было чего скрывать. А после Излома, когда соберано начал чаще обниматься с бутылками, чем с женщинами, причин держать язык за зубами прибавилось… — С какой начать, дор? — Со Змеиной. Управляющий разлил вино по бокалам, поднес соберано, не обделил и себя. Пили молча, без тостов, и Хуан был этим доволен. Стоило хозяину заговорить не о делах, и рэй терялся, как юнга. Он с рождения был не из стеснительных, повидал за жизнь всякого, словом, робеть не привык. Но только не с соберано. Тот был особенным человеком. А уж как напивался... Особенно странными становились его речи, когда начинал принимать Хуана за покойного Лионеля Савиньяка. Конечно, дор видел, что перед ним Хуан — спутать жизнерадостное моряцкое мурло с бледной вытянутой физиономией аристократа невозможно, хоть до зеленых котов напейся. Но вести заумные речи и отпускать странные шуточки это не мешало. Суавесу было стыдновато, что не умеет отвечать в тон и молча хлещет вино под хозяйское щебетание, но соберано никогда не упрекал его за это. Чаще даже хвалил. Вот и в этот раз… — Говорят, быть молчаливым, как скала — признак мужественности, — заметил дор, отставляя бокал. Рука потянулась к гитаре. Хуан обрадовался, что сейчас дор займется игрой и разговор прервется, но увы. Холеные пальцы пригладили гитарный изгиб, — точно шею коня приласкали, — и хлоп на колено. Хуаново колено. Рэй невольно вздрогнул. — Ответишь на мой вопрос, Хуан? — Конечно, дор, отвечу. — Когда ты понял, что предпочитаешь любовь мужчин? Хуан попытался скрыть свое удивление и — чего уж там! — смущение, но не вышло. Рука соберано сжимала колено, и мысли от этого путались — как будто в коленки ум перетек, чтоб его!.. А если ума нет, то и воли мало. — Секрет? — соберано подбодрил рэя мягкой улыбкой и, так и не убрав руки, отпил еще вина. — Никаких секретов, дор, — поспешил заверить Хуан. — Вопросец, позвольте заметить, непростой, вот и задумался. — Неужели такое можно забыть? — удивление соберано было искренним. — Запросто, дор. Я ж не вчера родившийся, столько всего было. — Счастливчик ты, Хуан. Мне бы такую выборочную память. Преотлично помню, как получил свой первый урок гайифской любви. Испытал столько отвращения разом, что до сих пор дрожь по телу. Не создан я для такого, хотя, как знать? Может быть, просто не повезло с учителем? «Ух ты! Кто бы мог подумать, что он пробовал такое? Вроде и моряком никогда не был, и гайифцев на дух не переносит… Разве что…» — Ммм, Суавес? Хочешь что-то спросить? Не отпирайся, я по глазам вижу… Ха! — невеселый вышел смешок, соберано даже скорее скривился, чем усмехнулся. — Я слишком много вижу, Хуан. Слишком много того, что люди хотят скрыть, и даже не от меня — от себя. Пустое ненужное знание… Но ты можешь спросить, разрешаю. Соберано был подвыпивши, а его слова и впрямь дернули Хуана за живое. — Если позволяете, так и спрошу. Кто был учителем, дор? — Однополчанин. Не имеет значения. Слова слетели с губ легко и быстро, но глаза соберано невольно отвел. И Хуан понял, что дор врет, и догадка его верна. Ай-яй... — Я ответил, теперь твой черёд. — Я сейчас объясню, дор, только получилось бы... Допустим, родился кто-то в горном селении, — объяснять было сложно, и Суавес отхлебнул разом полбокала. — Кругом горы торчат, куда ни плюнь. Есть горы красивые, есть обычные каменюки, но соль в том, что иных развлечений у горных жителей нет — только по горам лазить, о горах петь, охотиться в них же. И вот, допустим, спустился кто-то с гор, пошел-пошел и вышел к морю. И думает: ох ты ж, мать твою, что это такое? Заходит по щиколотку в море, по колено, по плечи, а потом раз — и море за собой увело. Вот так и было, дор. Как море — позвало меня и увело, и дороги назад не ищу. И было это давно, еще до того как в торговый флот подался. То есть, потому и подался… Хуан замолчал, дор одобрительно кивнул, мол ответ засчитан, и подлил вина. Воцарилась тишина, только цикады цыркали под окном. — Говорят, на дне моря тоже есть горы… — тихо изрек соберано, щурясь на огонь, — и горы, и горные перевалы... всё как тут, на земле. Что ты об этом думаешь? — С вашего позволения, дор, мне о таком думать неприятно, — не покривил душой Хуан.— Утопленники пусть о морских горах думают. — Логика ясна… «Логика ясна». Хуан поостерегся закатывать глаза, но ему самому все было ясно. Жалко, что не сложилось у соберано. А всё ж таки не забыл он. Скребется там, в сердце зверек, и выудить его так просто не получается. «Сомнение» имя тому зверьку. — Вот вы говорите, дор, «с учителем не повезло», — как бы невзначай брякнул Хуан. Дор позволил продолжить. — А я думаю, надо чтоб кто-то старший эту науку подавал… — Да что ты? — У меня так и было, дор. И не с кем-нибудь, а с отцом. Кто-то скажет, неправильно это. А мы так жили, дор, что баб вокруг... ну нету. Совсем. Вот братья мои все женатые теперь, а мне оно даром не нужно, знаете ли. — Угу, — кивнул дор, — знаю. В следующую минуту Хуан уже давал дору «урок» и усиленно гнал от себя мысли про соберано Алваро, который, как говорят люди знающие, тот ещё был му… ментор.