The Reckoning

      Она распрямляется и для устойчивости чуть расставляет ноги, пока натягивает тетиву арбалета. Ошибка – от движения все плывет, во рту кисловатый привкус, а правый бок снова жжет раскаленным металлом.       Прав был Бэтмен, на этот раз на самом деле – десяти дней на иллюзию восстановления бесконечно мало. Но…что? Продолжать сверлить взглядом потолок, потому что каждый раз, как закроешь глаза, видишь только безумную улыбку и чувствуешь холод снега и приставленного к голове пистолета?       Она – не одна из них, и не может валяться дольше, чем нужно, чтобы ноги донесли хотя бы до двери палаты. Не когда в ее городе происходит такое.       Если зажмуриться достаточно крепко и при этом закусить щеку изнутри так, что тошнота сменяется кровью, темнота отступает. Достаточно на ту пару минут, что обычно нужны Охотнице на разборки с самыми обычными уличными бандитами.       Только в этот раз все кончено, пока она жмурится, как какой-то котенок, и ее подхватывают, заставляя осесть на руки непрошенному спасителю.       Благодарность – в яростном взгляде глаз и животном шипении:       — Ты что творишь?!       — Тот же вопрос.       Бертинелли хмурится, ожидая куда более привычную улыбку, шутку, в конце концов… что угодно, но не эту для Грейсона едва ли не противоестественную серьезную холодность. И сдается первая – отпихивает его руки и кое-как, но встает на ноги. Позволяет себе слабость – болезненно шипит сквозь зубы и осекается, когда рука уже тянется зажать рану. Кажется, швы одобряют ее не больше вдруг решившего увидеть в Хелене не угрозу и зло почти такое же, как то, с чем они боролись, мышиного семейства.       — Отвали, Чудо-Мальчик.       Она слишком привыкла, что все может сама, и сейчас срывается даже не на него, а на осознание собственной беспомощности. И приваливается к стене, силясь прогнать чертову темноту на достаточное время, чтобы Дик исчез.       — Я убью его.       На этой ярости, что обдает, как кипяток, сфокусироваться выходит достаточно, чтобы выгнуть бровь в беззвучном «что?..» В менее плачевном состоянии Хелена бы съязвила, что у кого-то совсем поехала крыша: они оба прекрасно знают, что даже сейчас, во встретившем рассвет преступности объявленном Ничьей Землей Готэме, убийства не шибко поощрялись. И, сумей она прикончить Джокера, временные поблажки от Бэтмена сменились бы преследованием едва ли хуже, чем когда ее подозревали в убийствах мафии.       Сейчас – есть только это беззвучное удивление. Которое, впрочем, помогает увидеть. Сжатые в кулаки пальцы. Напрягшийся подбородок – он, что, стискивает зубы?..       Кажется, сказывается состояние. Ей больно, у нее шок. Она слишком привыкла быть одна в своем стремлении сделать Готэм лучше любой ценой. К тому, что им – наплевать.       Этим впоследствии выходит объяснить, что сейчас губы изгибаются в улыбке.       — Мы убьем.