Нездоровое влечение.

Болезнь. Да, точно. Это болезнь. Иначе как объяснить то состояние, когда стоишь посреди окруженного дымком леса, ощущаешь в воздухе трупный смрад, выедающий каждую клеточку, слышишь оглушающий рев мерзких тварей, клацанье острых зубов и треск разрывающегося человеческого тела, крики о помощи, которые растворяются в хрусте костей, но ничего не делаешь, потому что вновь погрузился в забытье. Такое необычное ощущение преграждает путь к реальности. А все из-за чего? Какова причина этой болезни? Ее короткие черные локоны залиты кровью, капли медленно стекают, падают на шарф и впитываются в ткань, образуя темные пятна. Ее изящные, крепко сжимающие рукояти мечей руки покрыты липкой пленкой. Пальцы онемели, из груди вырывается короткий, усталый вздох. Когда она делает шаг, то ошметки прилипают к сапогам, противно хлюпают, пузырятся, а затем тянутся тонкими нитями от подошв, разрываются в воздухе и кусочками остаются на земле. От «Крыльев» веет не свободой, а смертью. За этим омерзительно наблюдать, но он смотрит на нее, на ее белое, заляпанное чужой кровью лицо и восхищается. Леви болен. Болезнь. Да, точно. Это болезнь. Иначе как объяснить то состояние, когда стоишь на крыше высокого здания, ощущаешь в воздухе гарь, слышишь оглушающие хлопки выстрелов, истошные крики гражданских и глухие удары падающих на дорогу тел, последний вздох умирающей души, отчего внутри все сжимается в тугой узел, но ничего не делаешь, потому что вновь погрузился в забытье. По его лицу струится густая кровь, каплями падает на воротник рубашки и впитывается в ткань, образуя темные пятна. Его сильные, крепко сжимающие рукояти мечей руки покрыты вязкой пеленой. Он холодным взглядом скользит по силуэту, кончиком языка собирает кровь с нижней губы и ощущает железный привкус, загадочно улыбается, потому что знает. Микаса больна. Это невыносимо. Ей противно чувствовать себя животным, неспособным выдержать дикий голод, титаном, желающим отведать человеческого мяса. Звучит страшно. Она вздрагивает от собственных мыслей, кусает губы и, не моргая, провожает взглядом взлетевшую в небо фигуру. Тросы свистят, столб пара остается позади, смерть длинным шлейфом тянется следом, но поглощает не его, а тех, кто идет против него. Враги оказываются в бесчисленных складках — больше вырванных из тел душ, больше багровых капель, застывших в воздухе. За этим омерзительно наблюдать, но она смотрит на переливчатую игру света и теней, следит за его быстрыми движениями и восхищается. Солдаты любят обмениваться сокровенными тайнами, раскрывать потаенные уголки своей души, удивляться и поражаться подвигам своих товарищей. Ночь откровений медленно перетекает в нечто большее и смысл слов становится глубже. Фразы раздаются под тихие всхлипы. Связанные с жизнью всего Легиона истории и рассказы больше не очаровывают, а пугают. Совершенные грехи — новый символ. Они словно на исповеди, смотрят каждому в глаза и приоткрывают завесу, медленно, аккуратно, дабы не спугнуть. Они признают свои ошибки, получают поддержку и спокойно вздыхают, чувствуя, как тяжелый груз уходит на дно сверкающих на улицах луж, густых и вязких, с остатками невинных жертв. Когда очередь заканчивается на Микасе Аккерман, то все замирают, кидают взгляды и ждут, потому что знают. По рукам стекает гниль из сотни совершенных грехов. Телом давно управляет одержимость. Боль поглощает каждую частичку организма, голод сдавливает горло. Микаса больна, и все из-за него. Леви заразил ее, заставил подчиняться неукротимым желаниям и принять новый грех на душу. Она ненавидит его, прижимает к шее острое лезвие ножа, проклинает громко и яростно… но почему улыбается? Почему на губах играет улыбка, когда взгляд серо-голубых глаз пронизывает до самых костей? Когда грубая ладонь касается чувствительных мест, когда щелкают ремни снаряжения на запястьях…       — Ты понимаешь, что тебе не избежать сурового наказания? Пальцы скользят по темным следам на бедре, поднимаются от исписанной алыми полосками спины до затылка, больно сжимают черные волосы и тянут назад, вынуждая выгнуться всем телом и разразиться протяжным стоном. Все недосказанные слова растворяются в глубинах сознания.       — Да, капитан. Повисшую в маленькой комнате тишину нарушает скрип кровати и шорох белоснежных простыней. Шумное дыхание опаляет стертую ремнями кожу, заросшие «грешным» покровом сердца бьются в унисон, в ритм резких движений и мокрых, звучащих слишком грязно шлепков обнаженных тел. Глотая подступивший к горлу ком, Микаса содрогается от возобновившегося с новой силой голода, слышит позади себя недобрый смешок Леви и с громким «ах» хватается связанными руками за деревянный каркас изголовья, пытаясь удержать равновесие. Картинки в глазах расплываются в яркие пятна, все блестит и скачет в смертоносном танце, как две фигуры с «Крыльями», как два одержимых бойца. Они завершили одну войну и начали новую, свою, до безобразия грешную и вульгарную. Им не суждено выйти на свет чистыми, в их жилах течет черная, ярко выделяющаяся под белой кожей кровь. Сейчас по телу скатываются не темные капли, вызывающие восхищение, а вязкая белая струя. Звонкий удар по ягодицам, нахальная усмешка и стон. Ручьем льется пот. Щелчок. Ремни скользят по запястьям, обнажая новые раны, падают на кровать. Тело Аккерман усыпано красными отметинами, пылающими невидимым пламенем. Это метки, его метки. Леви нещадно тянет черные локоны, Микаса встает на колени, прижимается спиной к его мускулистой груди, дрожит и чувствует, как скулы сводит от желания, как он проводит ладонью по рельефу мышц и опускается ниже, проникая пальцами в жаркое лоно. Хриплый стон ласкает слух. Ей не дают опомниться и даже перевести дыхание, вновь тянут за волосы, заставляя повернуть голову. Микаса закидывает руки назад, касается бритого затылка мужчины, сквозь пелену смотрит на его лицо, долго, изучающе, и видит тот самый взгляд, полный безумия. Там, в сердце кровопролитного сражения он, застыв, наблюдал за ней и восхищался. Опять виновата кровь… Горячий язык скользит по дрожащим губам, возрастающее нетерпение жаром отражается внизу живота. Сладостные стоны растворяются в жадном поцелуе.       — Все равно нам гореть в аду. Фраза так легко и безразлично слетает с уст, словно мужчина уже смирился со своей участью. Плевать. Они явятся в преисподнюю героями, что прославились на весь белый свет раскинутым под собственными ногами ковром, сотканным из человеческих тел. Их подвиги отражаются ужасом в глазах и восхищением в словах. Выживают сильнейшие. Их прозвали Сильнейшими воинами. Какое глупое прозвище. Ни черта они не сильнейшие, раз не могут побороть собственные слабости и продолжают стоять в центре войны, вдыхая в себя горечь тлеющих трупов и наблюдая за пеплом, медленно оседающим на багровые лужи. И вот опять. Он не замечает ничего, только ее, ее сломанный нос и стекающую по губам кровь. Она, хитро улыбаясь, вытирает лицо рукой, но лишь размазывает все по щеке.       — Вставай! Сейчас же! Леви смотрит на дрожащее тело в углу тренировочного зала, на Микасу, на ее окровавленный нос и разбитые губы. Он восхищается, он болен. Господи, что творится с ним? Мужчина понимает, что яд одержимости давно впитался в организм. Нет, он не смирился, ему хочется схватиться за голову и выплеснуть накопившуюся ярость в крике, но вместо этого срывается на брюнетке, непрерывно покрывая ее нежную кожу синяками. Леви не останавливается даже под хруст костей и кашель, бьет ногами по ребрам и грозно рычит.       — Вставай, отродье! Но девушка, перевернувшись на спину, не спешит подниматься с пола, терпит мощные удары и густую кровь во рту. Она восхищается, она больна. Микаса понимает, что путь к прежней жизни давно исчез в огне одержимости. Ей хочется обнять себя руками и сорвать голос в громком плаче, скрыться от всего мира, но вместо этого улыбается, демонстрируя окровавленные зубы, и мысленно подмечает, как соблазнительно стекают капли пота по мужскому прессу.       — Тебе нравится. Микаса знает, что это был не вопрос. Она с томным видом прикрывает глаза, наслаждаясь низким голосом Аккермана, вздрагивает ноющим от длительных тренировок телом, когда он грубо хватает ее за лямки спортивной майки и приподнимает с пола. Леви нависает над ней, скользит пристальным взглядом по заляпанному кровью лицу и опускается ниже, на быстро вздымающуюся грудь. Ухмыляется.       — Ты проявила слабость, за это понесешь наказание. Одержимость перерастает в животную похоть, Микаса ощущает, как под рваные вздохи и нетерпеливые движения разрываются вместе с майкой тонкие нити рассудка. Она обхватывает своего начальника ногами, смыкает их у него на пояснице и прижимается к паху, ощущая твердую плоть под тканью спортивных штанов.       — Да, капитан. Кончик языка осторожно собирает горячую кровь. Леви чувствует металлический привкус, морщится от омерзения, считает его отвратительным… но почему пробует снова? Почему проводит языком по губам девушки и, упиваясь ее бархатным стоном, больно кусает их? Мужчина резко замирает, смотрит на расширенные от возбуждения зрачки серых глаз и понимает, что… Он утолил свой голод в яростном поцелуе. Кровь — причина их болезни?.. Они думали, что нашли лекарство, что невыносимым мукам придет конец, а на самом деле… Выхваченная огнем войны Микаса вновь восхищается. Она скользит по багровым лужам, отчего на подошвах остаются ошметки, бежит в самую гущу и с камнем в руках падает в океан человеческих тел. Ярость уходит на дно, крик заглушает густая вода. Она ненавидит Леви, проклинает, когда он вытаскивает ее на поверхность и вынуждает принять неизвестно какой по счету грех. Сильным, пропитанным кровью поцелуем он передает свою зависимость, одержимость. Влечение. Микаса больна, она видит пугающие рожи титанов, видит ненавистного и одновременно горячо любимого капитана, кусает губы от вида сверкающей холодом крови и капель пота. Срывает голос в протяжном стоне, когда ремень снаряжения, сжатый в руках мужчины, бьет по оголенной спине, чуть не теряет сознание и судорожно втягивает воздух, когда самодовольная улыбка Аккермана скрывается меж ее ног. Язык оставляет мокрые дорожки на внутренней стороне бедра, зубы — болезненные следы, метки. Кровь сочится с мелких ран.       — Оказывается, нас объединяет нечто большее, чем просто фамилия. Девушка, напрочь забыв о жертвах, тянется к мужчине, жадно впивается в его покрытые густой жидкостью уста и чувствует сладкий, металлический привкус.       — Одна кровь? В их жилах течет черная, пронизанная смертью кровь. Микаса открывает глаза и видит не острые зубы титанов, не разорванные в клочья тела, застывшие на поверхности бордового океана, а лица солдат, что собрались в маленькой комнате, дабы сбросить с себя темную, покрытую пеплом и гнилью корку. Они смотрят на подругу, ждут и знают, что она — миллиард совершенных грехов.       — Одна болезнь. Аккерманы больны, одержимы, их телами управляет жажда убивать. Они видят подвешенные на ржавых крючьях смерти туши, они разрывают их на крупные куски, вырывают из-под толстой кожи кости и, слушая хлюпанье влажного, блестящего под светом солнца мяса, заворачиваются в пелену пара, бесследно исчезают, унося за собой длинный шлейф. От запаха крови у всех слезятся глаза, но не у них. Их прозвали Сильнейшими воинами. Их прозвали монстрами. Но как можно носить звание «Сильнейший», если танцуешь в такт зловещего смеха судьбы? Теперь Леви смирился. Окончательно. Плевать он хотел на новый свет, если тот вообще существует, плевать на перевернутую, чистую страницу жизни. Его жизнь имеет насыщенный красный оттенок, от его жизни веет вечным сражением, порохом, дымом и ароматом Микасы Аккерман. Если не одержимость, то что? Как можно описать то состояние, когда стоишь на небольшой возвышенности, ощущаешь мощную волну энергии, сметающую все на своем пути, слышишь бесконечный поток голосов и восхищенные вопли коллеги, видишь гигантскую мясистую фигуру и яркие зеленые глаза, блеск острых зубов, но ничего не делаешь, потому что вновь смотришь на нее, на ее покрытое собственной кровью лицо. Звучит страшно, но это восхищает. Заводит. Жажда переполняет до такой степени, что пронзительная боль отдает в каждую клеточку. Микаса ловит голодный взгляд Леви, улыбается, обнажая покрытые алой пленкой зубы, бежит в лазарет и по пути сплевывает накопившуюся жидкость.       — Будешь ли ты гореть в адском пламени вместе со мной?       — Всегда.

Кровь — истинная причина болезни Аккерманов.