***
— Мистер Кормак, рад вас видеть, — со сдержанной улыбкой произносит мужчина средних лет. Он поднимается из своего кресла, когда Кормака ввозят в кабинет. Медсестра почти сразу покидает помещение, оставляя мужчин один на один. Врач обходит свой стол, чтобы оказаться ближе к Шэю и, вероятно, наладить, таким образом, контакт, — А я как раз получил вашу карту. И хочу сказать, очень хорошо, что вы изъявили желание ко мне заглянуть. Изъявили желание… Шэй мысленно хмыкает. Даже если бы он не захотел, то его все равно бы припёрли сюда. Так что ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Может и правда этот мозгоправ посоветует ему что-то дельное или окончательно его убедит в безвыходности его чёртового положения. Кормак кивает на приветсвие и давит внутри привычное желание сесть в кресло. Он уже сел. Окончательно и навсегда. Так что можно теперь даже не присаживаться, когда приглашают это сделать. Два колеса стали больше, но тоньше. Мужчина сжимает правую руку в кулак так, что проступают вены. Без регулярных тренировок его тело слабеет. Он чувствует, что сжимает кулак уже не так сильно, как это было раньше, хотя порядком отросшие ногти впиваются в кожу и оставляют иссиня-фиолетовые следы. Зато он хотя бы чувствует эту боль. — Не желаете чаю? Может, хотите кофе? — врач тем временем заходит за спину Кормака, кладёт руки на ручки коляски и подкатывает его ближе к креслу, которое обычно предназначено для пациентов. И уже сам опускается в него, чтобы сидеть напротив Кормака и смотреть на него, подмечая малейшие изменения в его настроении и поведении. — Нет, не хочу, — коротко и резко чеканит Шэй, внимательно глядя на врача. — Хорошо. Тогда, давайте для начала познакомимся. Я доктор Мэттью Стивенсон. И я помогаю пациентам с их реабилитацией, а также просто поддерживаю их в сложные периоды жизни. Надеюсь, мы с вами сможем хорошо посотрудничать, и вы расскажете всё, что вас беспокоит. Нам нужно выстроить доверительные отношения. Без них я не смогу вам помочь, мистер Кормак, — врач всё так же сдержанно улыбается. Это его дежурная улыбка, но всё же она излучает хоть какое-то тепло, в отличие от улыбки Хэйтема Кенуэя. Который лишь делает вид, что он доволен жизнью и все люди в этом мире не являются для него мусором под ногами. При мысли о Кенуэе Кормак недовольно и грозно скалится, но спешит вернуть себя в реальность. — А если мне не нужна помощь? — Знали бы вы, мистер Кормак, как часто я слышу этот вопрос от своих пациентов, — врач усмехается, откидываясь на спинку кресла, но становится сразу же предельно серьёзным, — Давайте договоримся, Шэй. Если вам действительно не нужна моя помощь, то после трёх обязательных сеансов мы с вами закончим наши встречи и никогда больше не увидимся, но сейчас вы просто можете рассказать мне всё, что угодно, любые ваши душевные переживания и тревоги. А я выслушаю и постараюсь помочь вам решить ваши проблемы. Просто говорите. Всё, что только захочется, но честно. Такой расклад вполне устраивает Кормака. Лучше потерпеть данного товарища некоторое время, чтобы потом больше никогда не увидеть его лица и не жить с мыслью, что он самостоятельно не в силах справиться со своими проблемами и ему приходится из-за них тратить время на сраного психотерапевта. Шэй кивает, глядя мужчине прямо в глаза. Всего несколько сеансов и он свободен. Относительно. Невероятно удачный расклад. — Прекрасно, мистер Кормак. Тогда приступим. Можете говорить всё, что придёт вам в голову. Я просто послушаю и совершенно никому об этом не расскажу, — доктор упирается локтями в подлокотники кресла и складывает руки в подобие домика — намекает, что готов выслушать Кормака. Шэй несколько минут медлит, задумчиво переведя взгляд в сторону. Он словно смотрит сквозь пространство и время, выбирая, что бы такое сказать врачу, а что стоит сохранить в своей памяти и не упоминать вообще никак. Навряд ли данный врач знает о делах тамплиеров, но лучше лишний раз не упоминать ни о каких таких тайных организациях. Не выгодно. Мужчина тяжело вздыхает, возвращая себя в реальность. Врач ждёт, пока Кормак надумает, стоит ли говорить правду. Не стоит, но кое-что рассказать можно. — Меня предали друзья, — ровным голосом (как казалось самому Кормаку) произносит Шэй, — Несколько лет назад, но я так и не смог им это простить. Считаю, что предательству нет прощения. Перед глазами сразу встают картинки из прошлого. Тот злополучный день, когда он готов был умереть, отчаянно защищая правду. Так с этого дня он и продолжает её защищать, борется за жизни невинных, обычных людей. Но все ещё данное событие отзывается тупой болью где-то под сердцем. Хотя давно пора бы было об этом забыть. — Что такого совершили ваши друзья, что вы не готовы их простить и просто не можете это сделать? — врач внимательно следит за мимикой Кормака и за каждым его движением, чтобы уловить малейшие изменения поведения и понять, врёт ли его подопечный. — Стреляли мне в спину, — резко произносит тамплиер, словно пытается скрыть за этой резкостью все негативные эмоции и переживания, вызываемые воспоминаниями. Это не уходит от врача, но тот никак не показывает это. Совершенно ничего. Даже сама фраза не смущает его. Правильно, это можно воспринять всего лишь как метафору. Хотя, лучше назвать предательство ножом в спину, как это и принято. Нож между ребер. Нужно подобраться достаточно близко, чтобы резко вогнать лезвие по самую рукоять. Вот такая вот цена у доверия — холодное остриё в спине, кровь, стекающая по рукоятке тёмными тягучими каплями, похожими на маленькие рубины, не имеющие огранки. — Любое предательство похоже на выстрел в спину, мистер Кормак. Я прекрасно это понимаю. Нам тяжело пережить тот факт, что люди, которым мы доверяли, продали нас за гроши. Нашему мозгу сложно осознать, что… Кормак перебивает врача: — Мне действительно выстрелили в спину. Попали в плечо. Мой бывший лучший друг. От которого я ожидал чего угодно, но никак не выстрела, когда я, чёрт возьми, отвернусь. Это событие навсегда останется в памяти Шэя. Жесткий факт, с которым он никогда не сможет смириться. Сложнее только принять тот факт, что он собственными руками прикончил девушку, которую любил. Вот только чувства не разбились об асфальт вместе с её телом, а остались сосущим ощущением под ложечкой, защемлением где-то в районе сердца, больным уколом тупой иглы. Врач молчит, подбирая нужные слова, а Кормак ожидает чужой реакции. Не то чтобы ему это было очень нужно, но хотелось бы понимать, как обычные люди, сталкивающиеся с пулевыми ранениями и смертью только косвенно, отреагировали бы на подобную ситуацию. Как бы они её восприняли. Правильно ли сам Кормак понимает то, что чувствует. Ему всегда было сложно разобраться с собственными чувствами и их правильностью. Имеет ли место быть здесь агрессия? Злость? Просто бессильная ярость и непонимание? Так ли он должен был всё это понять? — До определенного времени я действительно думал, что это сделал он. Пытался понять, представить его лицо в тот момент, как он стрелял. Но не мог. И всё же оказался не прав. Стрелял не он. Стрелял совершенно другой человек. Мне полегчало после осознания, что он не предал нашу дружбу. Но дороги назад уже не было, — Кормак переводит взгляд с врача на его рабочий стол, замечает дурацкую статуэтку с подвешенными шариками, фоторамку, отвёрнутую фотографией в другую сторону. Что там? Семья? Дети? Может награждение каким-нибудь дипломом. Кормак окидывает взглядом весь кабинет, ловит взглядом различные дипломы и даже хмыкает. Куча бумажек, напоминающих, что человек рядом с ним хоть что-то из себя представляет. Он отвлекается, чтобы не переходить от Лиама к более жесткому эпизоду своей дурацкой и бесполезной жизни. Ставшей бесполезной… — И что было дальше? — слегка понизив голос, произносит врач, но в его словах проскальзывает заинтересованность, которую он пытается скрыть. Не должно её быть там. — Дальше? — Кормак отводит взгляд от дипломов на стене и переводит его на врача, — Дальше было всякое дерьмо. И теперь я здесь, — тамплиер ударяет по подлокотнику своего кресла, — Сраный инвалид, сидящий в коляске и не имеющей возможности самостоятельно передвигаться. Это не должно было случиться со мной. Но, чёрт возьми, случилось. Я торчу тут. С вами, блять, разговариваю о своей всратой жизни.***
— Мистер Кенуэй. Стеклянные двери просторного кабинета разъезжаются в сторону, пропуская нежданного гостя. Чарльз Ли заходит уверенным шагом в чужой кабинет, а Хэйтем чувтвует, как вместе с ним в помещение пробирается навязчивый запах, тонко намекающий, что Ли — владелец не одной собаки. Кенуэй поднимает голову, старается не хмуриться, а просто серьёзно смотреть на своего неугомонного заместителя, старающегося быть постоянно с ним рядом. Может на эту должность следовало поставить Кормака? Тот хотя бы не столь дотошный и не стал бы бегать за ним каждый день из-за любого постороннего чиха или пылинки на плече дорого костюма владельца огромной империи. Вот только осознание, что Шэй Кормак сейчас вряд ли захотел бы занять данную должность, да и не смог бы по весьма печальным причинам это сделать, заставляет лишь покачать головой и не весело усмехнуться. Мысли о Шэе вгоняют в мрачность и тоску. Заставляют хандрить. — Слушаю. — Только что звонили по поводу мистера Кормака из нашей клиники. Новости весьма неутешительные, как сказал сам врач. Кенуэй весь напрягается, но внешне остаётся спокоен. Хотя и подмечает это странное волнение на счет Шэя. Можно было бы списать это всё на то, что Кормак — его подчинённый, но у Кенуэя их тысячи. И ни к кому, кроме Кормака, он не питает такой сильной симпатии. Разве только к полковнику Монро, но тот давно лежит в толще холодной земли в деревянном ящике. И это кажется тамплиеру странным. Он не должен испытывать таких сильных слабостей. Он и без того сделал очень опасный ход, обзаведясь семьёй. Теперь в любой момент, если кто-то прознает, что он — главный в Ордене, то его семья в первую очередь окажется под прицелом, но далеко не видеокамер, а обычных винтовок. И этого ему никак нельзя допустить. Самое ценное в его жизни: семья. А теперь ещё и этот парень, разбившийся на мотоцикле и оказавшийся в инвалидном кресле. — И что же там сказали? — Хэйтем сцепляет руки в замок, кладет на стол, но не показывает свою взволнованность. Он всегда хорошо скрывает эмоции. И никто не может понять, что же творится в его голове, и что же он думает на счёт происходящего вокруг. — Звонил главврач и хотел бы с вами встретиться, чтобы обсудить мистера Кормака и его поведение, а так же финансирование со стороны нашей компании. — А что не так с финансированием? Я лично слежу за отчислениями с нашей стороны в эту клинику. Весь персонал Abstergo лечится именно там, а некоторые и проходят практику, после чего переходят к нам, — Кенуэй хотел бы спросить совершенно другое, но сейчас задаёт тот самый вопрос, который логично было от него услышать. Не о здоровье Кормака, а лишь о бизнесе и проблемах, которые иногда возникают. Делает вид, что все его мысли исключительно о деньгах. — На счёт этого ничего главврач не сказал. Он больше говорил о мистере Кормаке и о его выходках. И просил, чтобы вы подъехали в ближайшее время для личного разговора. — Отлично, значит, я этим и займусь, как только мне принесут отчет по поиску Яблока. Ничего не выдает беспокойства. Мужчина спокоен. Хочет быть спокоен. Он не клялся Джорджу Монро, что будет приглядывать за этим парнем. Но почему-то с чужой смертью он ощутил, как бремя ответсвенности за этого, казалось бы, взрослого человека легло на его плечи. Они не договаривались. Не условились. Просто Джордж негласно переложил всё на него. Оставил бывшего ассасина на его попечение. Но он ведь не маленький, — проскакивает у Хэйтема в мыслях. И он знает, что совершенно прав в данном суждении, вот только подобие совести, а точнее её остатки, не позволяют ему просто так всё бросить. Можно было бы оставить. Можно. Но что тогда он скажет Монро, если когда-нибудь его встретит в будущем где-нибудь на Том Свете, если этот Тот Свет вообще есть? Хэйтем потирает переносицу. Он ничего никому не должен. Он никому ничего не обещал. Это его осознанное решение. Он просто будет помогать Кормаку. Разберется с данной проблемой. Он сам решил так. Сам так хочет. И это не потому что Хэйтем чувствует себя виноватым в смерти полковника Монро. Но ещё одну смерть будет тяжело перенести. Особенно такого талантливого тамплиера. Не стоит терять полезных людей. Но Хэйтем знает, что уже теряет. Но он должен был раскрыть Шэю глаза на происходящее. От мыслей отвлекает голос Чарльза. Тамплиеру хочется, чтобы того здесь не было, но он всё равно его выслушивает. — Отчёты по Яблоку скоро будут, мистер Кенуэй. Я лично займусь данным вопросом, — немного заискивающе произносит Ли. Чего он хочет? Просто желает получить премию? Выслужиться? Получить место Хэйтема? Получит, когда-нибудь. Чарльз прекрасно знает, какое положение Кенуэй занимает в Ордене Тамплиеров. И если его убрать, то можно получить безграничную, абсолютную власть. Быть богатым, успешным и потерять свою жизнь и личность полностью. На этой вершине ты не принадлежишь себе совершенно. Ты идол. Твоя личность, твоё слово имеет вес. Но ты уже не тот человек, которым был раньше. И если именно этого желает Чарльз, то ему стоит пересмотреть свои идеалы и представления о жизни. — Не стоит, мистер Ли. Пусть этим занимается тот, кто занимается. А вы просто делайте то, что должны — исполняйте мои поручения. А номер врача оставьте. Я сам позвоню и поговорю. Идите, Чарльз.