Книга 1: Чаши у трона

Кто любил, уж тот любить не может, кто сгорел, того не подожжешь. Сергей Есенин.

Натаниэль Блэк всегда любил парить в воздухе. Так он чувствовал себя свободным от давящих оков бессмертия. Он был неспособен умереть, и от осознания этого что-то неумолимо сжималось в душе. Эта особенность (полет!) помогала не только перемещаться быстрее ветра, но и не бояться взглядов окружающих. Ведь вместе с невесомостью он получил и невидимость. Может, только от одного взгляда он не мог укрыться. От Четвертого Автора сквозило холодом, а голубые глаза (синие льды Арктики), в которых навеки замолкли Помпеи, всегда искали его в толпе зевак. Искали и находили на пустынных улицах, на крышах заброшенных домов. Именно с Даниэлем Нат не боялся проявляться, не боялся показаться слабым. С другими ему нравилось исчезать в мгновение ока, полностью отдаваясь свободе душой (у него и осталась-то только душа). Ему хотелось исчезнуть, испариться без остатка и без возможности снова открыть глаза. С Даниэлем же он и так чувствует себя свободным, и ему хотелось дышать. Чувствовать холодный воздух в лёгких или тепло родного тела. С Даниэлем хотелось почувствовать себя живым, и духу это удавалось. Он впервые мог отказаться от своей мнимой свободы, если это означало быть рядом с Даниэлем, ловить каждый холодный (или обжигающе горячий) взгляд, видеть в голубых льдах любовь, поддержку, слышать на любую мысль ответ. Нат любил летать, парить в воздухе, будто не зная, что такое гравитация (можно сказать, что он с ней не имел дел очень давно, но дух знаний не может не знать таких элементарных вещей). «За спиной выросли крылья», — так обычно говорят о влюбленных. Нат был уверен, что со своим Автором он может летать. Даже когда в его теле пылает чужая духовная энергия, даже когда он прислоняется к двери и не может проходить сквозь стены. Даже когда на него устремлены сотни взглядов, он чувствует за спиной мягкие перья. Даже если его крыльев не существует, даже если на самом деле у него только голые кости или черная кожа, — как у демонов, как у его отца, — он продолжает парить. В Аду на самом деле холодно, несмотря на то, что там горят два солнца (намного, намного больше). И кому как не сыну Короля знать об этом, верно? И пусть в Преисподней летать невозможно, потому что это строго запрещено (чтобы не закончить как Икар, падая в ядовитое соленое море), но Нат все равно парит. Не из-за малого количества духовной энергии от его человека, не из-за специального разрешения отца. Даже если его крылья сложены за спиной, скрыты тканью темной куртки, с ним в Ад спускается самый нужный ему человек. В самом буквальном смысле. И от влюбленного взгляда, громкого смеха и недовольного шёпота можно погибнуть. Повторно. Только для того, чтобы взлететь! Но вот прямо сейчас Нату некого убеждать в этом. И парит он в самом буквальном смысле — под ногами ничего нет, а через руку просвечивается дорогой пол из какого-то камня (это чистейший мрамор, но дух продолжает упорствовать, называя его булыжником), а внизу под ним спешат на уроки люди. Академия всегда славилась своими учениками, которые приезжали учиться порой даже из других стран. Школа также получила известность благодаря дорогому оборудованию и лучшим учителям, которые закончили самые престижные университеты. Они обучались у эльфов, дриад, оборотней и вампиров, у сирен и похитителей снов. Ната тоже приглашали «работать» здесь. И он почти согласился: ведь не каждый (даже если он самый сильный и вроде как известный) может похвастаться таким предложением. Но его гордыню (которая почему-то молила согласиться) заставило заткнуться кое-что пострашнее пыток и славы. Что-то гораздо более ужасающее, чем одиночество и даже смерть. Это были воспоминания о том, как однажды он уже поддался этому горькому чувству, тратя долгие десятки лет на создание философского камня. И куда это его привело? К смерти, вечному скитанию в поисках безмятежности и покоя, которого он так ждал и вместе с тем который ненавидел. Тем более учеников всегда было слишком много для него одного. Когда он был ещё жив, то у него был всего один ученик. Да и его он начал обучать только из-за сходства с… той женщиной. С женщиной, которую он полюбил когда-то бесконечно давно. После смерти его учениками (если их так можно назвать) были только Авторы Судеб. Нат умрет ещё раз от усталости, если его заставят обучать столько детей. Сейчас он свободно парил над землёй, а под ним простирались… Нет, не горы и реки, а самые обычные ученики, наверное, первого курса (потому что ни одного из них Нат прежде никогда не видел), спешащие куда-то… Ну, вперёд, как виднелось ему. Наблюдать за маленькими точечками-учениками оказалось занятием пусть и ненужным, зато отвлекающим. Нат уже несколько часов пытался занять свободное время. Он мог бы провести его с пользой, конечно (например, помочь друзьям с домашкой), но нет! Зачем, когда можно побездельничать и понаматывать круги по школе? Можно сделать столько всего: напугать первокурсников, которые свято верят в существование призрака на третьем этаже в заброшенном туалете, согласиться уже на должность профессора или хотя бы придумать новый способ приготовления торта! И нет, это не из-за того что Даниэль отказался от прогулки. И нет, Нат совсем не сердится на него за это! Чёрт, конечно же он зол! Единственный парень, который ему понравился (не считая Второго, Третьего Автора, а ещё тех глупеньких детей, что вызвали его в какой-то подвал только чтобы решить задачку по математике… И сотни других имён), отказал ему! Уж извините, что он не прыгает от радости! Слишком уж не хочется упасть! Что за чушь он нес, Нату не было дела. Все равно никто его не слышит (даже не видит из-за его способности), а уж мысли читать и подавно никто не умеет. Был, конечно, один неприятный тип из свиты его отца. Но Князь Интриг никогда не посмеет противостоять ему. Ведь Нат — единственный наследник огненного трона, которого Корона Повелителя приняла по нелепой случайности. Да и «приняла» — слишком громкое слово для того, что произошло на самом деле. Но вспоминать о том самом дне совершенно не хотелось. Картинки того, как он глупо поскользнулся, засмотревшись на демона с рогами странной формы, похожей на бараньи, и упал на трон ровно в момент, когда его отец величественно встал, уже протягивая руку ещё одному высокопоставленному демону, то, как трон, несмотря на живого Короля в метре от него, вспыхнул, но не сжёг, показывая тем самым своё принятие нового Наследника… Нат хмурится, зевает, не прикрывая рот ладонью (наверняка внизу тоже кто-то открывает рот в беззвучном зевке, и цепная реакция идёт дальше, дальше, дальше) и плавно делает шаг вперёд. И он падает, лишь в последний момент решая затормозить буквально в метре над землёй. Пусть его никто не может коснуться, но это не значит, что дух хочет провалиться сквозь землю. В данной ситуации в самом прямом смысле этого слова. Ученики медленно идут вдоль стены, пропуская учителей и одноклассников, спешащих в противоположную сторону. Их движение напоминает автомобильную пробку, и Нат довольно смеется, вспоминая, как увидел машину в первый раз. Удивление смешивалось с любопытством, а руки чесались в предвкушении — что же там внутри? В быстром темпе дух кружит вокруг школы ещё несколько раз, пока не исследуя ничего из того, что его интересовало. Нужно подождать совсем немного, пока директор не выйдет из своего кабинета. Тогда уже можно будет полетать и в запрещенных секциях (Хранитель уверен, что директор знает абсолютно все о его местоположении, но молчит), и в чужом кабинете. Аура там всегда витает странная (не смертоносная, но оттуда всем хочется сбежать поскорее и не приближаться минимум бесконечность), но Нат не жалуется — знает, что ничего хорошего не произойдёт, если вдруг попасться на месте преступления. Но директор академии всегда был спокойным, поэтому дух не думает, что тот будет сильно возражать, если он просто полетает здесь. Нат уверен, что директор в курсе и о Четвертом Авторе, и о незаконном проникновении духа на частную собственность, но ничего даже не попытается предъявить ему. Может, из-за своей многовековой паранойи Нат в самом деле лишился такого чувства, как страх. А может, он просто доверился своей интуиции, которая говорила, что у директора и без того целая куча проблем. Кто знает, на что способен этот человек. Вот Нат, допустим, не имеет ни малейшего понятия. Потому и боится (он никогда не признается в трусости). Он, если честно, всегда боялся неизвестности. И когда его скинули из Рая на грешную землю (опять), и когда перед его глазами появились три обеспокоенных лица его будущих друзей, и когда он смотрел в лицо директору академии. Когда Нат врал, отказывая директору академии, и когда пытался казаться равнодушным и совершенно не заинтересованным в (блядский боже, это же такой шанс, но он так рассержен-горд-дрожит) разговоре. Нат сглатывает нематериальную слюну и ждёт ещё минуту. На часах ровно девять утра, его дети сейчас наверняка учатся (Валера, наверное, сидит рядом с Костей и обсуждает новую игру, а его сестра — милая бета с рыжими косичками — рисует на уроке), а учителя пытаются объяснить новый материал. Его дети слишком умные для подобных глупостей, но последняя вечеринка в доме мага воздуха поменяла их. Очень заметно, если честно. Но Нат не имел права (если честно, то он просто не хотел заморачиваться) лезть в их души со своими правилами. Они совсем недавно побывали в Аду, прошли все испытания и вернулись живыми домой. Зиновьев выходит из своего кабинета (Нат не видит этого, но точно знает) и куда-то уходит. Нат не хочет задумываться над тем, куда именно, но такие мысли все равно приходят ему в голову. Неосознанно. Почему он все никак не может принять свою участь, свою смерть?.. Нат должен ещё раз попытаться проникнуть внутрь кабинета директора, в котором тайн и загадок было даже больше, чем в небезызвестном Бермудском Треугольнике. Скорее всего, ничего не выйдет, как и в тот раз, когда Нат уже решился на это. Тогда он был излишне самоуверен, думал, что все знания мира принадлежат ему, что он будет способен вскрыть все замки и отгадать любые тайны. Но как оказалось, все было с точностью да наоборот: Нат часа два, если не больше, провозился с магической сеткой заклинаний, защищающих кабинет от непрошеных гостей, а потом, осознав, что мучиться придется как минимум полночи, отказался от «заманчивой» идеи раскрыть тайны одного когда-то известного мага. Прямо сейчас проходит всего секунда — директор исчезает, а Нат оказывается у закрытой двери. К сожалению, это оказывается не кабинет директора, и Нат морщится от безысходности. Он ошибся всего на один коридор или пролет, и это лучше любых слов говорит о том, что он постарел. Что он опять начал думать о себе, как о человеке, и это его ошибка. Изнутри доносится приятный женский голос, и дух не может не поддаться любопытству. Когда он заходит внутрь, лампы горят ярким белым светом, а на доске полный беспорядок: буквы и слова стоят так близко друг к другу, что разобрать ничего не получается. Ученики выглядят взволнованными и одновременно напуганными. Нат подлетает к столу и видит на одном из листов надпись: «вопросы для самостоятельной работы по любовной лирике Есенина». Дух усмехается и окидывает взглядом, похоже, десятый класс. Они боятся ошибиться, но видно, что многие готовились: в из глазах читается предвкушение наравне со скукой. Наверняка они ждут предстоящей дискуссии с подавляемым жаром и голодом. Нат таких учеников любил. Но вот его ученики не отличались ни смелостью высказываний, ни любовью к предмету, который он преподавал. Он мог бы рассказать обо всем на свете: история (он прожил столько веков, что все и не упомнить), физика (он был прямым доказательством, что это полная чушь, тем более магия — то, что противоречит всем мыслимым и немыслимым законам природы), химия (он создал так много зелий, что его должны почитать и учить его имя), философия (жизнь и смерть, — все, что там изучают, а уж это он познал в совершенстве) и многое другое. Просто потому что он был бессмертным. Мертвым, если уж на то пошло. Таким живым после встречи с Четвертым, что становится страшно. Как он раньше жил без него? В классе все звуки исчезают, и раздается первый вопрос. Нат его не слушает, потому что успел запомнить их все наизусть (и пусть их было больше двадцати). Он хмурится, смотрит на доску (учитель успел стереть все свои заметки) и вспоминает каждую деталь, каждую букву, что раньше украшала электронную поверхность. В обычных школах до сих пор использовали мел и тряпки. Нату, если честно, плевать — он привык запоминать каждую строчку и каждую формулу, ведь в свое время (пусть это и было тысячу лет назад) он не мог позволить себе даже чернил, даром что был алхимиком при дворе короля!.. Сейчас он знает минимум трёх королей, но это ничего не меняет — все они высокопоставленные персоны, сила которых сравнима с Богами. Только на земле — и даром что Богов тоже называют Правителями, которые царствуют в людских сердцах. Нат не верит ни во что, о чем говорят люди, но должен признать — они по-своему правы. Ведь именно его отец — один из Тройки, один из тех Королей, про которых можно писать с большой буквы. Дух начинает прислушиваться к окружающим звукам, закрывая глаза (он видит так четко, что хочется спать вечно) и вставая в самый дальний угол комнаты, подальше от людских глаз. Пусть его никто не видит, но привычка быть незаметным в любом месте осталась рядом с ним даже спустя такое огромное количество времени. Если честно, ему не жаль (абсолютно плевать). Раздаются радостные вздохи (вопросы наконец закончились), и начинается настоящий урок (Нат слышит недовольный голос с задних парт: «и так два урока подряд»). С абсолютно одинаковыми заученными ответами, счастливым шепотом девушек, которые глазами говорят «вот, что значит настоящая любовь!», и смехом с задних парт. Учитель и ученицы говорят о любви в поэзии Есенина — дух усмехается, считая все их примеры сплошной чушью. Неужели они не понимают, что он писал… — О самоубийстве! — раздается где-то сзади, но дух не открывает глаза. Голос приближается, но Нат не уверен, что обращаются к нему, ведь он невидим. — Какая здесь любовь? Я писал о смерти, я так жаждал умереть! Я. Писал. О. Самоубийстве! Каждое слово четко выделяется, и это странное незнакомое (родное) «я» почему-то немного удивляет. Нат открывает глаза, переводит взгляд на доску… И сталкивается с пронзительным взглядом чистых глаз ещё одного духа. Тот морщится, складывает руки на груди и продолжает причитать: — Никогда в своей жизни (особенно в тот период) не думал о любви. Может, и писал что-то подобное… Но не так же много! Я!.. Призрак (а это был именно он — бледный, полупрозрачный, которого никто не видел и на которого никто не обращал внимания, бесплотный и до жути болтливый) пару раз крутанулся в воздухе и обратился к Нату: — Вот всегда так: живёшь, пьешь, меняешь женщин как перчатки, убиваешь себя (и не всегда в таком порядке), а потом из тебя делают романтика! Есенин хмурит светлые брови и подлетает к учителю, начиная что-то яростно шипеть ему на ухо. Нат не обращает никакого внимания на эту странность и просто вылетает за дверь. Ему совершенно не хочется наблюдать за будущими разборками, быть в одном помещении с тем, кто может его видеть. Он хочет побыть один, неужели так сложно просто перестать замечать его, когда он так этого хочет? Нат одинок и признает это. Сейчас, по крайней мере. Немного подумав, он решает, что секреты директора могут подождать ещё пару дней (недель, месяцев или даже лет — Нат впервые не знает, когда сможет ещё раз явиться в академию незамеченным): поэтому вместо того, чтобы, наконец, телепортироваться, куда надо, с точностью до сантиметра, Нат останавливается на развилке, которая ведёт в продолжение переплетений кабинетов, тренировочных залов, мест, где кипит студенческая жизнь. Правда, в ближайшем кабинете слева он ощущает всего лишь двух людей, которые не обладали сильной магией, поэтому и не смогли бы обнаружить его, и… Нат спешит туда, чувствуя, как в груди распускается любопытство наравне со страхом. Он уже хочет пролететь мимо, не особо заинтересованный в склоках и драках, но слышит знакомые голоса и останавливается. Айлин и Даша спорят громко, не заботясь о том, услышат их или нет. Нат начинает прислушиваться только из-за заботы о них. Он слишком любит своих детей, чтобы равнодушно пройти мимо их ссор. — Почему ты продолжаешь так себя вести?! — бета кричит, не обращая внимания на шорохи за дверью (Нат на всякий случай решил намекнуть на свое присутствие, но его никто не замечает). Айлин хмурится, ее волосы пепельным водопадом покрывают спину и плечи. Даша замирает, ждёт ответа, а потом, не услышав ни слова в оправдание (дух не уверен, что банши должна оправдываться, но держит свое мнение при себе), продолжает говорить. Она понижает голос до шёпота, но в тишине кабинета ее слышат все (Айлин впервые выглядит злой, но дух уверен, что это очередная маска). — Ты всегда говорила, что любишь меня! Так почему ты продолжаешь молчать, плохо учиться… Ты ведь вредишь себе! Ты врёшь снова и снова, совершенно ничего не делаешь, не помогаешь. Ты стояла и смотрела, когда нужно было действовать в Камелоте, молчишь все время, не давая себе и шанса… Айлин устает от нападок: ее тело напрягается, а на лице (очередной маске) появляется выражение ярости. — Любила? Тебя? — она насмешливо смеется, и находящиеся в комнате вздрагивают: никто не видел, как Айлин улыбается. Она закатывает глаза (впервые снимает маску, и ей уже не страшно) и продолжает: — Я никогда тебя не любила! Ты была лишь ещё одной пешкой в борьбе гигантов, в войне Богов. И ты… Тоже, — она замолкает и смотрит в большие грустные глаза, — никогда не любила меня как девушку. Только подругу (на самом деле мы никогда не были друзьями). Но… Мне искренне жаль (очередная ложь), ведь мне пришлось вмешаться в твою судьбу. — Что ты… — Даша не понимает, в ее душе не укладывается, как может Айлин (ее Айлин) не любить ее. В сердце только холод, и все чувства скованы льдом. — Я налила тебе в бокал любовное зелье, — Даша не понимает, а Нат застывает в шоке. Любовное зелье запрещено во всех странах мира. За его использование полагается смертная казнь. Даша этого не знает, потому что попала под его влияние. Айлин, похоже, совершенно не стыдно. Вместо того чтобы извиниться и снять заклинание, она улыбается, подходит к стоящей бете и кладет руку Даше на голову. В ее глазах на секунду мелькает что-то безумное (Нат хочет убежать), но быстро пропадает. Она не глядя достает из кармана какой-то камень, шепчет короткое слово на латыни (Нат уверен, что это не латынь, а что-то ещё более древнее, как его отец или остальные Боги) и гладит чужую щеку. Глаза беты затуманиваются, и она закрывает их. Когда Айлин отходит от нее, Даша зевает, ее глаза горят светлым зелёным оттенком, почти незаметным, если не присматриваться, и Нат сглатывает. — О чем мы там говорили? — спрашивает веселая девушка, скаля ровные зубы. — О следующем уроке, — спокойно врет Айлин. Будто не она минуту назад призналась в преступлении, за которое полагается самое страшное наказание. Нат хмурится (он никогда не думал, что одна из его подруг — вор, лжец и почти что убийца) и уходит. Но и он сам забывает об этом разговоре, потому что магия в камне, который Айлин положила в этом кабинете на всякий случай, искажала воспоминания абсолютно всех, кто мог бы посметь войти в комнату во время их разговора. О, и Айлин поступил так чертовски верно, предотвратив раскрытие собственных планов, не правда ли? Даша смеётся с очередной шутки своей не девушки (она уже никогда об этом не узнает, потому что её воспоминания запечатали), а Айлин продолжает молчать. Это все, что она умеет.