Наши юные смешные голоса

— И долго ты будешь думать? — спрашивает Райнер вроде бы спокойно, но даже через стол я замечаю насмешливые искры в его глазах. Наверняка уже утвердился в мысли, что загнал меня в угол, и предвкушает момент, когда сможет устроить за проигрыш наказание, которое навеки останется в кадетских байках. Чтоб его. — А это кем-то запрещено? — отвечаю я вопросом на вопрос, но скопировать его тон не получается — мой голос звучит излишне мрачно, и Райнер, кажется, воспринимает это как подтверждение тому, что у меня всё плохо. Впрочем, не только он — стоящий за его спиной и облокотившийся на стул Эрен безжалостно ухмыляется, и на его лице нет ничего, даже приблизительно похожего на сочувствие. Бездушный. — Кгхм, — раздаётся у моего уха многозначительное фырканье, и я поворачиваюсь к Конни, который буквально плавает в моих картах. Взгляд, которым он осматривает всё это добро, в котором нет ни одного козыря, не предвещает ничего хорошего — самое время, чтобы падать духом. Если даже шуле… оптимист Конни не видит ни единой возможности, то можно сразу сдаваться, перед этим очень, очень помолившись, чтобы после исполнения очередного желания Райнера тебя не вышвырнули из Кадеткорпуса… Я ловлю ещё один насмешливый взгляд от удобно развалившегося на стуле Брауна, и, стараясь не скрежетать зубами особенно громко, выкладываю на стол двух королей. Это единственное, что я сейчас могу ему противопоставить; выложи я сначала червовую девятку, теперь в одиночестве покачивающуюся в моих руках, он бы поднял меня на смех и приделал бы королей мне на погоны. Последняя мысль кажется настолько гадкой, что я, не выдержав, фыркаю от злости. А Райнер, снисходительно приподняв брови, выкладывает поверх королей козырную семёрку и десятку, и нависший над моим плечом Конни сочувственно вздыхает. — Что, небось одни козыри на руках остались? — интересуюсь я делано небрежным тоном, попутно пытаясь угадать, что он мне сейчас выложит. Туз уже давно вышел, но у Райнера, судя по всему, сплошные пики на руках — те самые, которых у меня практически не было за всю игру… В который раз я начинаю подозревать его в наглом шулерстве, и моя уверенность в этом крепнет, когда я смотрю на его ухмылку, которая в равной степени может показаться и сочувственной, и издевательской. — Кто знает, — неопределённо отвечает он. И, словно нарочно медля, будто наслаждаясь ужасом, который охватывает меня, стоит мне лишь представить о том, что он может выдумать мне в наказание, он всё с той же неспешностью, с какой крыл королей, выкладывает на стол червовую семёрку. С полминуты я молча смотрю на него. А потом начинаю неудержимо хохотать.