scary tales fest: рай полон детей

За городом гораздо холоднее: Чан даже включает печку, пока они едут в сторону приюта. По радио играет что-то из старой Мадонны, когда она только дебютировала. Ему эти песни нравятся — Сохён очень любила её музыку, даже на концерт один раз его затащила (вживую было не так хорошо, как в записи). Чан даже хочет включить музыку погромче, уже даже тянет руку к приёмнику, но Минхо оказывается быстрее, хлопает его по ладони и переключает на местные новости. — За дорогой смотри, — говорит он и громко шмыгает носом. Чан недовольно фыркает. — Пиздец, ты чего такой злой? Тебе в детстве велосипед не купили и теперь у тебя травма? — ворчливо отзывается он, обгоняя старый грузовик. По радио говорят, что завтра дождь будет лить весь день (одевайтесь теплее и не забывайте зонты дома). — Нужно знать, что журналюги решат сказать в этот раз, чтобы потом не ссать в трусы на пресс-конференции. Забыл уже? Чан решает промолчать — спорить с Минхо в таком настроении себе дороже. К тому же, он прав, в прошлый раз их чуть не завалили вопросами, если бы шеф не помог — точно бы не справились. Минхо включает радио погромче: говорят про недавние преступления. «Новые подробности в деле о пропаже подопечных приюта «Белая роза»! Как сообщает анонимный источник, из приюта пропали трое девочек, возраст — с десяти до двенадцати лет. До самого происшествия они вчетвером, вместе с ещё одной своей подругой, играли в лесу рядом с приютом. По сообщению источника, они были одни — никто из воспитателей не следил за детьми в этот момент. Ближе к вечеру никто из девочек не вернулся в приют. Заведующая приютом, госпожа Ким, собиралась уезжать домой, когда заметила возле ворот одну из девочек. Маленькая Сон Хеджу всё ещё не пришла в себя от шока. По сообщению из анонимного источника, девочка не получила никаких травм. Полиция до сих пор не давала своих комментариев». — Как думаешь, — спрашивает Минхо, — Донён уже готов переубивать всех из отдела новостей или он сначала нас дождётся? Чан пожимает плечами. — Не знаю, но надеюсь, Хиджин успеет его остановить. Заводить дело на шефа мне не хочется. Они сворачивают на лесную дорогу. Минхо выключает радио — всё равно ловить будет плохо, а слушать белый шум ему не нравится, лучше уж Мадонну или Майкла Джексона. Чан шмыгает носом — нужно что-нибудь купить в аптеке по пути домой, а то так они с Чонином точно слягут на месяц или больше. Ноябрь на Чеджу всегда холодный: от ветра с моря спрятаться негде. — Мне одному кажется, что делать приют здесь — изначально плохая идея? Со всех сторон их окружают голые каштаны: ночью прошёл дождь, остатки красно-жёлтого покрывала смешались с землёй и окончательно потеряли цвет. Чан с сожалением думает, что машина после сегодняшнего дня будет отвратительно грязной, а смысла её мыть не будет — всё равно придётся ещё пару раз точно сюда приехать. Минхо пожимает плечами. — Он тут уже лет пятнадцать точно стоит, если не больше. Раньше в Донбоке в принципе ничего такого не происходило, никто и не задумывался о месте. Хотя, за отопление тут, наверное, берут втридорога. — За отопление везде берут дохрена. Мы же на острове. — Пиздец, пираты Жёлтого моря, — Минхо закатывает глаза. — Я думал, тебе он не понравился. — Я думал, ты будешь следить за дорогой. Оставшиеся полтора километра они едут в молчании. Чан читает надписи с указателей, Минхо недовольно шмыгает носом и листает записи у себя в блокноте. Вообще-то, вместо них должны был поехать Тэиль и Ёнхо, но их вызвали в главное управление, в Чеджу, а меняться с ними никто не захотел (да и Донён выглядел так, будто вот-вот их сожрёт с потрохами, если они начнут качать права и выпендриваться). Хиджин обещала заварить вкусного чаю, когда они вернутся, но Минхо заранее готовится приехать только к ужину или того позже — на дорогах грязно и скользко, а если ещё раз пойдёт дождь — пойдёт дождь. К тому же, с детьми всегда трудно работать. Чан поворачивает ко въезду в приют, они останавливаются около высоких каменных ворот. Несколько раз он жмёт на гудок — открывать им никто не собирается. Минхо закатывает глаза и отстёгивает ремень безопасности. Чан открывает двери в машине и вытаскивает одну ногу — она тут же тонет в грязи. Он недовольно морщит нос, но решает промолчать (со стороны Минхо доносится негромкое «блять»). — При детях только не ругайся, — шипит на него Чан. Минхо раздражённо фыркает: «знаю». Ворота впереди со скрипом открываются. Из-за них выглядывает престарелый охранник, поправляет шапку на голове и глядит сурово, как будто заранее готовиться прогнать их со двора. Чан с раздражением думает, что с суровостью они поздновато спохватились, неловко вытаскивает удостоверение из кармана. — Детектив Бан и детектив Ли! Мы по поводу дела! Охранник отрывает дверь чуть больше. Чан вздыхает и переглядывается с Минхо — всё-таки придётся марать обувь в грязи. Тот пожимает плечами; вытаскивает из кармана удостоверение и неторопливо бредёт к воротам. Чан плетётся за ним, еле слышно чихает в кулак. Минхо суёт свои документы охраннику прямо в нос — тот выглядит ещё более раздражённым, чем был до этого. Чан проходит мимо, стараясь смотреть вперёд и не заляпать ботинки ещё больше. Дверь за ними со скрипом закрывается. Постройки впереди чем-то напоминают ему загородные пансионы в Америке: несколько кирпичных корпусов в пять-шесть этажей, небольшая площадка позади, асфальтированные дорожки к каждому зданию (он почти уверен, что в подвале у них своя котельная и запасной электрогенератор). Единственное большое отличие — куча статуй тольхарубанов вокруг. Можно было привыкнуть, они почти девять лет живут на острове, а каменные дедушки стоят тут на каждом углу. Здесь они сторожат проход через ворота и двери в главный корпус, а ещё несколько стоят посреди поляны, укрытые голыми каштановыми ветвями: наблюдают за ними своими огромными пустыми глазами. Чан в их защитные чары совсем не верит, в конце концов, дети пропадают, а преступления всё не кончаются. Он думает — Сохён бы ему за это дала подзатыльник и сказала бы, что он не уважает их культуру (Чан бы наверняка ответил, что она сама переехала сюда из Гимпо на учёбу и не ей рассказывать про корни). Из-за Сохён они и переехали — она очень любила рассказывать про молодость на Чеджу, про легенды из студенческих лет, про долгие прогулки на велосипедах и шумные волны. Чан подумал — это хороший способ почтить память и сменить обстановку. Чонин был ещё совсем маленьким, Нью-Йорк совсем не запомнил, для него переезд прошёл незаметно. А вот Чан — За нос его потереть не хочешь, на удачу? — спрашивает Минхо, кивая в сторону одно из каменных дедушек. — Боюсь, что ещё один раз потру и он точно без него останется, — пожимая плечами, отвечает он. Минхо прячет удостоверение в карман куртки. Дверь в главный корпус резко открывается — на пороге появляется тёмноволосая женщина, Чану в глаза бросается бордовый пиджак с подкладками на плечах. Он думает, что она похожа скорее на ведущую новостей, чем заведующую приюта, с её яркими глазами и красной помадой на губах. — Госпожа Ким! — Чан поднимает удостоверение над головой. — Мы с вами созванивались сегодня утром! На крыльце он чуть не спотыкается — Минхо каким-то чудом успевает схватить его за плечо и не дать упасть. Госпожа Ким снисходительно улыбается. — Пожалуйста, зовите меня Хёной, — говорит она и тут же перестаёт улыбаться. Она кивает им обоим, пропускает внутрь. — Хеджу уже ждёт вас. Думаю, сначала стоит поговорить с ней, а уже потом думать, что дальше. Внутри приюта на него как будто давят стены. Чан не знает — это из-за атмосферы внутри, из-за последних событий или потому что обои в этой комнате выглядят просто отвратительно. Ему кажется, что тёмно-зелёные лозы винограда вот-вот слезут со стен и задушат его, прямо как дьявольские силки в первой части Гарри Поттера. Ребята за окном шумно гоняют мяч: слышно, как детский голос требует «пас» и как кто-то шумно падает в грязь. Из соседнего корпуса доносится запах свежей выпечки, через полчаса начинается обед (Чан не вовремя думает, что стоило спросить у Хёны, могут ли их покормить перед отъездом — позавтракать он так и не успел, даже кофе в участке попить не получилось). Хеджу сидит в огромном кресле посреди комнаты, руки сложены у неё на коленях. Она внимательно смотрит в пол, волосы заправлены за уши. Минхо переглядывается с Чаном, в его глазах читается неприязнь и смущение; Чан его прекрасно понимает — возможно, стоило бы переждать хотя бы пару дней и дать девочке оклематься, но против устава не пойдёшь. — Хеджу, — голос у Минхо неприятно хрипит. Девочка боязливо вздрагивает, когда он решает прокашляться. Минхо смущённо кусает губу и еле слышно вздыхает, — мы можем задать тебе пару вопросов? Ты можешь нам помочь? Она поднимает на него взгляд. Маленькие ладошки сжимают рукава кофты. Хеджу неуверенно кивает, хлопает глазами. Минхо улыбается ей — выдаёт самую тёплую улыбку, на которую способен. Чан встаёт рядом с ним и негромко продолжает: — Постарайся вспомнить как можно больше, хорошо? Если станет плохо — обязательно скажи. Хеджу в очередной раз кивает, складывая руки на коленях. Минхо еле слышно выдыхает, сильнее сжимает блокнот в руках. Детей за окном гонят в корпус со двора. — Вспомни позавчерашний день, по порядку. Как проснулась, что делала? Хеджу переводит взгляд на свои ноги: выцветшие синие джинсы и шерстяные носки; хмурит лоб и кусает щёку изнутри. За окном завывает ветер, каштановая ветка бьётся об оконную раму. Она задумчиво шмыгает носом. — Проснулась как всегда — с подъёмом. Мы встали, заправили постели, сделали зарядку и пошли умываться. Позавтракали. Мы с Ёджин переоделись и пошли на математику. Она ненавидит математику, — голос у неё тихий, едва заглушает стук ветвей в окно. Прядь волос выпадает у неё из-за уха, Хеджу тут же заправляет её назад. — А потом мы пошли на корейский. Мы писали диктант и проверяли домашнее задание со вчерашнего дня. Кажется, с диктантом я не очень справилась. Потом мы пошли на географию. Сейчас мы проходим страны Африки, Донхёк рассказывал доклад про Уганду. Её рассказ прерывает топот ног в коридоре — младшие группы бегут на обед. Одна из воспитателей торопит их, громко кричит из другого конца коридора. Минхо раздражённо фыркает — Чан бросает на него недовольный взгляд. Хеджу сводит колени вместе и складывает ладони в замок. — Что было дальше? — спрашивает Минхо, когда шум в коридоре стихает. Хеджу нервно дёргает головой, переводит взгляд с пола на жуткие цветочные обои. — Обед. Готовили тыкву с картошкой и тушёное мясо. Я мало ела, потому что Чжиу попросила поделиться, — в этот момент она резко замолкает и зажмуривает глаза. На секунду она задерживает дыхание и сидит, сжимая ладони в кулаки, почти сразу же шумно выдыхает и открывает глаза (красные и слезятся). — Потом мы пошли на труды. Мы сейчас шьём фартуки. Я укололась иголкой, но несильно — даже кровь не шла. По окну скребёт сухая ветка — Чан еле сдерживается, чтобы не подойти к нему и не переломать её пополам. Ситуация и без того так себе: начиная с того, что ни оба не любят работать с детьми, заканчивая совершенно глупым местоположением самого приюта. У него в голове нехотя проносится мысль, что он проходит кастинг в очередной хоррор категории «Б», со всеми прилагающимися дурацкими декорациями в виде стрёмных чучел с глазами на выкате и слишком яркой бутафорской кровью. Чан обожает такие, но сыграть в них было бы выше его сил — хороших парней там убивают в первую очередь. Хеджу тяжело вздыхает, неуверенно поднимает голову и смотрит на мятую форменную рубашку Минхо. — Мы с девочками любим убегать с территории и играть в прятки в чаще. Тут совсем рядом есть место, где всегда сухо, даже после дождя. Никто никогда не догадывался, что мы туда уходили, потому что даже ботинки не пачкались. В тот раз, Чэвон стащила нам бутерброды и пирожки с полдника, а Чжиу выпросила у воспитательницы плед. Мы хотели устроить пикник с чаепитием, даже нашли где-то сервиз, у младших попросили точнее. Суён где-то нашла большой термос и мы пошли на улицу. Минхо не удерживается от недовольного хмыканья, Хеджу испуганно вздрагивает и отводит взгляд. У Чана непроизвольно сжимаются кулаки и хочется его ударить — никакого чувства такта. — Что произошло дальше? — мягко спрашивает он, стараясь улыбнуться как можно теплее, пусть это и бесполезно — она продолжает смотреть в пол. Хеджу нервно облизывает губы, кладёт руки на подлокотники. — Мы долго собирались, потому что Чэвон не умеет нормально завязывать шнурки. У неё по дороге они несколько раз развязывались и она всё время спотыкалась. Мы с Чжиу всё время хотели домой, потому что на следующий день много задали, а с домашкой у нас строго. Суён сказала, что мы трусихи, а Чжиу вообще от такого легко из себя вывести, ещё легче, чем Чэвон. Поэтому мы пошли туда. Было пасмурно, но не так как сегодня. Мы решили, что там совсем не вымокнем, потому что там никогда не бывает мокро, — она со свистом выдыхает, закрывает глаза. Её голос становится ещё выше. — В тот раз там была большая лужа. Мы сначала не поняли, думали, что это просто дождь прошёл, но потом подошли ближе. Это был олень — очень красивый олень был, когда живой, наверное. От него воняло и кружились мухи. Лужа была из крови, а потом там сбоку начали хрустеть ветки, а… Она резко всхлипывает и замолкает. — Не хочешь передохнуть? Может быть, шоколадку? Чан опускается перед Хеджу на колени и пытается заглянуть в глаза. Длинные волосы закрывают её лицо, но он видит — она сидит зажмурившись. Пальцы обхватывают подлокотники стула, так сильно, что костяшки побелели. Хеджу тяжело и шумно дышит. — Мне… — её плечи начинают мелко трястись. Она пытается зажмуриться ещё сильнее, как будто старается удержать что-то внутри себя. Чан осторожно кладёт свою ладонь поверх её — у Хеджу холодная кожа, как будто она только что вылезла из ледяной воды. Она громко всхлипывает, резко одёргивает руки и закрывает лицо ладонями. — Мне страшно! Страшно! Страшно! Он придёт за мной, точно придёт, не отдавайте меня ему! Он придёт… Голос Хеджу заглушает плач. Чан беспомощно застывает перед ней, сидя на корточках и не знает, что он может сделать. Минхо быстро чиркает у себя в блокноте и говорит, что позовёт заведующую. Ветка продолжает мерзко скрежетать по окну. В соседнем корпусе начинается обед. — Есть кто-то, с кем они ещё общались? Чан осматривается в комнате Хёны: полка с книгами пыльная и грязная, на столе лежит ворох не разобранных документов и кружка с остатками кофе; он думает, что в кабинете она проводит мало времени — скорее всего занимается с детьми, или вовсе не приезжает, только если что-то случается. Как сейчас, например. «Нужно будет у Минхо потом спросить», — думает он, переводя взгляд на Хёну — стоит около стеллажа с личными делами, держит в руках четыре папки (пропавшие девочки и Хеджу). Она смотрит ему в глаза, пожимает плечами. Чан взгляда не выдерживает и смотрит на кружку с недопитым кофе. — Вы же знаете детей. Они компаниями обычно дружат, девочки не исключение. Хеджу так вообще тихая, как прибилась к ним, так и не отходила, — Хёна с грустью вздыхает, поправляя волосы на голове. — Общались они, разве что, с братом и сестрой Вон. Не слишком много, да и то — только с Юкхеем. Он мальчик активный, далеко пойдёт, если его усыновят особенно. А вот Кахей не слишком общительная, в отличии от него. Оно и понятно — рано родителей потеряли, в аварию попали. Они с ним в машине были — мальчика-то она собой закрыла и отделалась легко. А вот родители не выжили. Грустная история. — Мы можем с ними поговорить? — спрашивает Минхо. Она с готовностью кивает, протягивая папки Чану в руки. — Кахей сейчас как раз должна быть у себя. Я вас провожу. Только будьте с ней аккуратнее — одного ребёнка вы мне уже довели. Чан от холода в её голосе хочет спрятаться куда-нибудь подальше. Минхо идёт за Хёной следом — на лице такое же безразличие, как и всегда. — Мы с ними не разговаривали уже неделю точно, и я не понимаю, какое отношение мы можем иметь к их исчезновению. У Кахей на боку завязан небольшой хвост — нелепая грязно-розовая лента доходит ей до самых плеч. Она смотрит на них обоих с раздражением, как будто они отвлекают её от чего-то важного. Чан замечает, что рукава у неё чем-то испачканы — то ли грязь с улицы, то ли на кухне выпачкалась, а может и вовсе так всегда ходит. — Чем ты занималась в день, когда пропали девочки? Чан всё время поражается способности Минхо оставаться таким спокойным во время допросов, особенно с детьми. С детьми они в принципе нечасто работают, на острове жизнь более или менее спокойная, но пару раз за столько лет всё-таки приходилось. У Чана так держать себя в руках получается плохо — сразу вспоминается Чонин. — Тем же, чем и обычно, — невозмутимо отвечает она. Минхо недовольно склоняет голову на бок. Кахей громко фыркает, скрещивая руки на груди. — Проснулась, умылась, позавтракала, сходила на учёбу и потом пошла помогать на кухне. Брат на кухне со мной был, а потом весь вечер мы смотрели телевизор, вместе со всеми. У кого хотите можете спросить. Минхо быстро чиркает у себя в блокноте. — А если мы у брата твоего спросим, он сможет подтвердить твои слова? Она хмурится ещё сильнее — на лбу появляются морщины, а мелкий прыщ на подбородке как будто становится больше. — Брата не трогайте. Ему и без этого переживаний хватает, — выходит у неё до странного рычащим и грубым. Чан никогда бы не подумал, что в четырнадцать лет дети бывают такими агрессивными и злыми. Он невольно сглатывает, вспоминая, что Хёна просила не давить на детей (следом перед глазами появляется заплаканная Хеджу и её тихий шёпот «страшно, страшно, страшно»). — Так значит, ты ничего не знаешь? — спрашивает у неё Чан. Кахей отрицательно мотает головой, хвост на её голове практически сразу распускается. — Мы с Юкхеем помогали на кухне. Ничего не видели и не знаем. Чан задумчиво кивает, отмечая у себя в блокноте, что нужно переговорить с персоналом. — Хорошо. Вопросов больше нет. Из приюта они выходят только спустя ещё три часа — Чан с ужасом думает, что ещё столько же ему придётся сидеть за рулём и выслушивать жалобы Минхо о том, как он ненавидит работать с детьми и хочет в отпуск. Охранник нехотя открывает им ворота и почти сразу же захлопывает их, так громко, что звон стоит в ушах. — Засранец, мы вообще-то помочь пытаемся, — Минхо сплёвывает скопившуюся слюну в сторону вороха из листьев. Чан шарит по карманам в поисках ключей. — Ещё и обед зажали! Спорим, Донён заставит нас сначала перелопатить весь материал и только потом отпустит? — На обед? — лениво интересуется Чан, открывая машину. — Домой, — Минхо бросает пакет с документами из приюта на заднее сидение, шумно плюхается впереди и сразу же тянет ремень безопасности. Чан неторопливо заводит машину, поправляет зеркало заднего вида. Фиолетовая ароматическая ёлочка несколько раз качается из стороны в сторону. — Что думаешь об этом? — Не знаю. Это хреново. Чан вспоминает жуткие обои в коридорах приюта и затихающий плач Хеджу. Его передёргивает. — Преступления — это всегда хреново. — Преступления с детьми — это в пять раз хуже, — Минхо пожимает плечами. Чан разворачивается в сторону трассы, надеясь, что дорога назад пройдёт быстрее, чем она есть на самом деле. — Но вообще, я просто надеюсь, что это одноразовая акция и мы сейчас быстро найдём этого гондона. — Надеюсь. Бегать за маньяком по острову не очень бы хотелось. Ещё и тела пока не нашли — вот это мне совсем не нравится. А что если он их… — Заткнись. Просто заткнись. Чан включает радио. Машину заполняет тишина из белого шума и недовольного сопения Минхо. — У меня так волосы отрасли, ужас какой-то, — Хиджин задумчиво накручивает прядь себе на палец, разглядывая секущиеся концы. Минхо еле слышно фыркает. — Говоришь так, будто хоть когда-то отрезала больше пяти сантиметров, — она продолжает смотреть на свои волосы, несильно пинает его под столом. — Ауч! Что я такого сказал, как будто это неправда! — За языком следи, иначе не буду помогать с отчётами, — Хиджин смотрит ему прямо в глаза и широко улыбается. Минхо этот взгляд немного пугает — он с надеждой смотрит на Чана, но тот гораздо больше заинтересован в своём салате, чем в светской беседе. — Когда уже нам принесут еду? — с напускной грустью говорит он. — Я говорил, что пора переходить на микроволновку в участке, а не опаздывать каждый раз с перерыва, — Чан пытается подцепить палочками лист салата, когда Хиджин и Минхо одновременно пинают его по ногам. Он возмущённо охает, палочки звонко ударяются о тарелку. — Да что опять не так?! — Не выёбывайся и ешь молча, а то ворона залетит, — Минхо тащит у него с тарелки пару помидор себе в рот, а Хиджин заворачивает пару кусков свинины в салат и отправляет себе в рот. Вообще-то, они нечасто здесь обедают — дорого выходит, даже если заказывать что-то большое на троих, а ещё Чан тут как-то раз повздорил с пьяным братом хозяйки, когда тот пытался вытащить у него пистолет — его поэтому тут немного побаиваются, а он этого не любит. Они бы и не пошли сюда, но с этой поездкой в приют Минхо и Чан совсем не успели ничего приготовить с вечера, а Хиджин любит тут свиные рёбрышки, говорит, что нигде на острове лучше не готовят (ей можно доверять — что попало она есть точно не будет). К тому же, в участке от работы отвлечься почти не получается, всё время кто-то норовит выдернуть. — Как там мой любимый сладкий блинчик? Так давно к нам не заходил. Хиджин отпивает чай из кружки, вновь поворачивая голову в сторону Чана. Он только пожимает плечами. — Нормально, более или менее. С математикой немного завал, но это ничего. Передавал вам обоим привет, — она на это довольно улыбается и кивает головой, когда ей проносят рис и свиные рёбрышки. — Блин, подумай только. А ещё пару лет назад этот мелкий хулиган таскал у меня фломастеры со стола. А сейчас уже совсем солидный школьник, — задумчиво говорит Минхо, утаскивая из под носа Чана ещё один кусочек мяса. — Чужие дети быстро растут, — отвечает ему Хиджин, с набитым ртом. Чан негромко хмыкает, заворачивая мясо в салат. Ему иногда тоже бывает странно об этом думать — вроде бы он совсем недавно встречал Сохён из роддома и в первый раз брал Чонина на руки, а сейчас тот сам ждёт его домой и готовит ужин. Того и гляди скоро школу окончит, в университет поступит или в колледж какой-нибудь. Чан задумчиво постукивает палочками по краю тарелки — мысли снова возвращаются к девочкам из приюта. Ему всё ещё не даёт покоя, что на таком, казалось бы, небольшом острове они так и не смогли найти тела. Может быть, есть шанс, что они ещё живы? А если они живы, то надолго ли? И где их тогда искать? В Америке было много похожих дел: от простых похищений с целью выкупа до кровавых жертвоприношений и детских изнасилований — сотни дел и тысячи трупов. Чан помнит, как его бывший напарник, Джеффри, говорил, что после их работы смотреть хорроры и бояться — самая глупая вещь. «Реальность всё равно страшнее», — говорил он. Это, вообще-то, смешная история, хоть Чан и не очень любит её вспоминать. Они тогда собирались большой компанией в кинотеатре под открытым небом — показывали первую часть «Восставшего из Ада» и трейлеры новых фильмов. Перед сеансом Джеффри всё время хвалился, что все их общие друзья будут переворачивать попкорн от страха, а сам в итоге громче всех визжал на страшных моментах. У кого-то из них даже осталась фотография, где видно как он проливает на себя колу и чуть не падает вниз с машины. Его последняя фотография, перед тем, как он застрелился в участке. Минхо больно тычет его пальцами в бок, Чан испуганно охает и резко поворачивает на него голову. — Заебал, — Минхо кивает на палочки в его руках. — Ешь давай, а то снова опоздаем, Донён нам яйца открутит. — Или головы, — поддакивает ему Хиджин. С работы они выходят в начале десятого. У Чана перед глазами стоят бесконечные цифры из отчётов и два литра остывшего чая. Он устало потягивается на крыльце, хлопает себя по карманам куртки — ищет ключи. — Ты забыл, — бурчит Минхо из-за спины и вкладывает ключи ему в ладонь. Чан удивлённо хлопает глазами, глядя то на ключи в своей руке, то на растрёпанные волосы на затылке Минхо. Тот оборачивается и ярко ему улыбается. — За это ты меня до дома подвезёшь. — Скажи честно, ты специально ключи стащил, потому что автобусы не любишь? — Минхо загадочно хмыкает и вприпрыжку спускается вниз. На последней ступеньке он спрыгивает вниз, разводя руки в стороны. Чан задумчиво смотрит на него, потом на ключи в своих руках. — А пару часов назад ты говорил, что ты дед. — Дед инсайд, — говорит он, пожимая плечами. Чан спускается за ним следом, кивает в сторону машины. Недавно снова прошёл дождь — луж вокруг как будто стало ещё больше, скоро их вообще придётся переплывать и вместо машины брать себе моторную лодку. Чан случайно наступает ботинком в одну из них, вода достаёт ему до лодыжки и заливается в ботинок. Минхо неприлично громко смеётся, даже не трудясь прикрыть рот рукой. Чан обиженно шмыгает носом и устало вздыхает, открывая машину. Оборачивается назад — Минхо настороженно застывает в паре метров от него. — Чего? — спрашивает он. Тот пожимает плечами, оглядываясь из стороны в сторону. Чан пытается понять, что его беспокоит, отслеживает его взгляд, как вдруг Минхо резко подрывается и подбегает обратно к крыльцу. — Что там? Минхо отмахивается, не потрудившись обернуться. Чан сжимает дверцу машины, вглядываясь в сгорбленную спину впереди. Он начинает что-то тихо ворковать, но что именно — непонятно с такого расстояния. Чан поднимает взгляд к небу — ему на лицо падает несколько капель. Дождь начинается снова. — Ты долго там возиться будешь? — кричит он, как вдруг Минхо резко подрывается с места и машет ему рукой. Чан садится в машину, вставляет ключ, зябло потирает ладони. Минхо открывает дверь ещё через минуту, прижимая руки к груди. — Ты что-то нашёл? — Чан пристёгивает ремень, поворачивая к нему голову. Из-под куртки Минхо выглядывает мокрая кошачья морда — котёнок, совсем ещё маленький. — Езжай давай. Меня и моего приёмного сына ждёт его новоиспечённый старший брат, который хочет жрать. Чан довольно улыбается, выезжая с парковки около участка. Дождь начинает усиливаться, он включает дворники и печку. До радио руки как-то не доходят, да и не слишком хочется — от лишнего шума болит голова. — Ты прямо магнит для котов. Помню, как ты тогда Дуни подобрал, я думал тот вообще никому не дастся, а тут ты подходишь, и он уже у тебя на руках, мурчит, — он глуповато смеётся, запуская руку себе в волосы. — Кошачий укротитель. Минхо оборачивается на него, долго разглядывая его профиль — они успевают проехать пару кварталов и свернуть на главную магистраль. Кот у него под курткой ворочается, еле слышно пищит из-за шума дождя на улице. Чан неловко ёжится под чужим взглядом, пару раз нервно оборачивается. — Что? У меня что-то на лице? Они тормозят на перекрёстке — горит красный свет. Кроме них вокруг ни одной машины. — Уродство, — говорит Минхо, отворачиваясь в сторону окна. Чан закатывает глаза. — Ты сегодня совсем не в духе. Минхо на это ничего не отвечает, продолжая гладить кота под курткой. Тот отзывается ему жалобным писком. Светофор загорается зелёным. Домой Чан возвращается ещё через час — Минхо живёт совершенно в другой стороне, а выставлять его из машины с ещё одним сыном было совсем неловко. С Минхо в принципе всегда неловко — он не может толком объяснить почему. То ли взгляд у него тяжёлый, то ли характером он не вышел, то ли у них знаки зодиака не совмещаются — сложно сказать, а спросить толком не у кого. Он пытался с Хиджин поговорить как-то раз, когда они пили у неё на кухне, а Чонин уснул на диване перед телевизором. Соджу неприятно горчил на языке и жёг горло, а слова путались у него в голове. Кажется, он говорил что-то про Минхо и его руки. Хиджин тогда сказала, что сокращение СиБи ему очень подходит. — В смысле? — спросил он. Она пьяно улыбнулась, с силой тыкая его пальцем в нос. — Crazy Bisexual, Бешеный Бисексуал. В тот раз он подумал, что пора завязывать с любимым тостом, за бисексуальность во всём мире (завязать с ним так и не получилось: ни в жизни, ни на пьянках). Чонин встречает его в коридоре, сонно потирая глаза. — Мог бы и не ждать, знаешь же, что я сейчас поздно возвращаюсь, — Чан стягивает куртку, закидывает её на вешалку и вешает ключи на гвоздь рядом. Чонин пожимает плечами. — Ночь фильмов и китайская еда. Ты обещал. — Обещал, значит. Чан снимает ботинки и ставит их на полку, рядом с кедами Чонина — тот стоит перед ним, скрестив руки на груди. Смотрит, чуть сощурившись, совсем как Сохён, когда была чем-то недовольна или когда они ругались — иногда, совсем редко, Чану хочется завыть от того, как они на самом деле похожи. Он слышит это в его смехе, в том, как он размахивает руками. когда что-то пересказывает, как подпевает старым песням Мадонны, когда они едут в машине вместе. Чан выпрямляется и широко улыбается. — Еду уже привезли? Чонин широко улыбается и несётся на кухню, разогревать ужин. Чан устало потягивается, раздумывая о том, можно ли повременить с душем или лучше сходит сразу. Кассет у них ужасно много — целый большой стеллаж и полка под телевизором. Они ещё с Сохён начали коллекционировать: сначала свои любимые ужастики и классические фильмы, от «Кэрри» до «Однажды в Америке» и «Кошмара на улице Вязов». Потом начали покупать мультики, когда Чонин родился — «Сто один далматинец», «Дамбо», «Мой сосед Тоторо». На самом деле, сложно назвать это коллекцией — они хватали с полок первое, что попадалось под руку: из-за обложек, из-за отзывов знакомых, из-за того, что были лишние деньги и надо было их куда-то потратить. Сохён ещё всё время лепила разноцветные стикеры сверху, с мелкими рецензиями («хорошо смотреть под пиво», «тут чонин уснул», «не для детей», «классика», «поплакать»). При переезде, правда, почти все бумажки куда-то потерялись — Чан не решился восстанавливать самостоятельно, всё равно не получилось бы так точно, как у неё. — Как в школе? Они сидят на диване с двумя коробками лапши из китайской забегаловки и колой. По телевизору идёт повтор «Криминального чтива», но на экран никто не смотрит — фильм наизусть знают. Они как-то раз даже пробовали по ролям пересказывать. Чан всё время сбивался и переходил с корейского на английский, а Чонин смеялся с того, как он пародировал Джона Траволту. — Нормально. Послезавтра по математике контрольная, надеюсь, не завалю. Чонин пожимает плечами, задумчиво перемешивая лапшу палочками. — Тебе помочь подготовиться? — обеспокоено спрашивает Чан. — Пап, ты сам в математике не понимаешь. — Справедливо. Он продолжает ковыряться в лапше, задумчиво переводя взгляд с еды на сына. Он сидит чуть поодаль от него, горбится над своей коробкой с рисом и свининой, изредка поднимает голову на экран — идёт самая скучная арка с Бутчем. Чан ненадолго задумывается — нормально ли смотреть такое с одиннадцатилетним сыном, не лучше было бы включить какого-нибудь Властелина колец или что-то в этом духе. Спрашивать у Чонина не решается, обидится. Они и так в последнее время не очень часто общаются. Чан делает на это скидку и тоже смотрит в экран. Вечер заканчивается спокойно — дождь перестаёт лить как из ведра и они даже не засыпают под конец фильма на неудобном диване. В приют он возвращается ещё через два дня — в участок звонит Хёна и говорит, что Хеджу в стабильном состоянии. — Можете приехать, только без того, второго. Он её пугает, — быстро говорит она по телефону и тут же кладёт трубку. Донён недовольно смотрит на телефон в своей руке и медленно кладёт его обратно. — Ну? И кого она имела в виду? Минхо деловито смотрит в потолок, притворяясь, будто его вообще в комнате нет. Чан пожимает плечами, смотрит куда-то мимо Донёна, стараясь избегать его взгляда. — Обоих? — неуверенно спрашивает он. Донён закатывает глаза. — Ну да, а ещё кролики на Луне живут, — он закатывает глаза. — Быстро говорите, кто едет, или оба остаётесь без премии и месяц дополнительных дежурств! Чан застывает с удивлённым выражением лица и уже хочет начать спорить, но тут Минхо быстро кивает в его сторону. — Он поедет, — спокойно говорит он. Донён кивает и довольно улыбается. — Хорошо. Свободны. Чан даже не успевает — Спасибо, братишка, — ворчит Чан. — С меня твой отчёт, это раз. Два — теперь у тебя есть повод выбить отгул и пойти к мелкому на спектакль, — Минхо хлопает его по плечу и кивает в сторону двери, — а теперь, иди. Вперёд, навстречу приключениям, скандалам, интригам и расследованиям! Чан не знает, чему удивляется больше: что Минхо сам предложил разобраться с отчётами или что он почему-то помнит, что у Чонина сегодня вечером спектакль. Спросить об этом он не успевает — Хиджин зовёт его из другого конца коридора и просит помочь с коробками из архива. К ней спешно бежит Минхо. Чан так и остаётся стоять посреди коридора, задумчиво глядя на часы — ещё даже одиннадцати нет, а он уже чувствует себя смертельно усталым. В этот раз охранник пропускает его во внутренний двор: недоверчиво наблюдает за любым его движением, а в ответ на попытку поздороваться только возмущённо фыркает. Чан не особо осуждает — у него жену лет пятнадцать или двадцать назад убили, а виновного так и не нашли. С тех пор, видно, и не доверяет полиции. Минхо предлагал его в качестве подозреваемого, но подозрения быстро сняли — он вернулся в город только утром, когда Хеджу нашли — ездил к сыну на материк. — Вы не торопитесь, детектив, — Хёна ждёт его на крыльце главного корпуса, всем своим видом показывая, как ей неприятно его тут видеть. Чану становится неловко — рядом с ней ему почему-то всё время хочется извиниться (в первую очередь — за само своё существование). — Простите. Моя рухлядь тяжеловато проезжает по лесной грязи. — Ваши проблемы, — фыркает она. — Извините. — Оставьте свои извинения при себе, — он прячет руки в карманах куртки и смотрит, как её волосы развеваются на ветру. Холодно. — Пойдёмте скорее. Быстрее всё узнаете — быстрее уедете. С этими словами, Хёна торопливо шагает в сторону входа. Чан идёт за ней следом. Они вновь оказываются в той комнате с жуткими обоями и скрипящей по стеклу веткой. Чан готовится к худшему заранее. На девочку могут надавить воспоминания про Минхо, про тот злополучный день, про какие-то детские травмы — мало ли, что может всплыть. Ещё и погода просто отвратительная — по острову гуляют туманы и мелкая морось. Худшая осень из всех, которые он тут прожил (хуже даже той, где Чонин подхватил грипп и почти полтора месяца лежал дома — они тогда как раз пытались поймать убийцу пожилых женщин из Гимнёна). — Заведующая Ким сказала, что ты сама попросила меня приехать, — он старается держаться как можно более дружелюбно, как будто разговаривает с кем-то из одноклассниц сына. Это срабатывает, Хеджу с готовностью кивает головой и смотрит ему в глаза. — Позволишь узнать, почему именно? — Вы кажетесь хорошим, — тихо отвечает она. — Учителя говорят, что полицейским можно верить. Улыбка у Чана становится шире. Хеджу неуверенно улыбается в ответ. — Ладно. Давай начнём с того, откуда мы остановились. Она глубоко вздыхает, сцепляет пальцы в замок. — Когда мы увидели того оленя — сначала обрадовались очень сильно. Чэвон, конечно, сказала, что чем-то воняет, ещё когда мы только подходили, но почему-то внимания никто не обратил. И вот мы стоим вчетвером — Чжиу жевала пирожок и громко чавкала по дороге. Когда увидела его кишки — открыла рот и всё выронила. Я уронила термос, а Чэвон сказала, что её тошнит. Потом Суён сказала, что мы просто обязаны посмотреть на него поближе. Когда ещё представится такая возможность, так она говорила, кажется. Кто не погладит его — трусиха и будет таскать всем пирожки после обеда ещё месяц. Суён она такая — легко может на что-то подбить. Хеджу нервно облизывает губы, тихо шмыгает носом. Чан выуживает из кармана куртки платок — совсем чистый, он в него даже не сморкался ещё, и протягивает ей. Хеджу осторожно берет его в руки, натянуто ему улыбается и продолжает: — Суён к нему первая и подошла. По шее его похлопала, кажется. Потом к ней подбежала Чэвон, схватила его за рог и попыталась оторвать. У неё ничего не получилось, и она засмеялась. Чжиу подошла последней — вляпалась в лужу из его крови и начала хныкать, что придётся потом мыть обувь, чтобы нас не поймали. Я не решилась подходить ближе — было очень страшно и темно. Хотелось оттуда скорее уйти, но девочкам, кажется, было всё равно, — она замолкает и смотрит в пол, совсем как в прошлый раз. Чан внутренне напрягается, готовясь к худшему. Хеджу в очередной раз вздыхает и быстро стирает слезу со щеки. — Впереди что-то зашуршало, очень громко. Мы сначала растерялись. Суён громко спросила — кто там ходит, мы не боимся. А потом позади нас резко упало дерево, жуткий треск стоял. Мы обернулись на него и закричали, а дальше повернулись назад. Там стоял человек. Очень высокий такой, почти как ещё одно дерево, и руки у него — ужасно длинные, их как жвачку растянуло, когда её изо рта тянешь. А лицо всё в бинтах было. И плечи! Широкие-преширокие, как в мультиках у тех, кто всех на себе катает. Мы сначала ничего не поняли, так и застыли. Чжиу посмотрела на меня — как будто подсказку на математике спрашивала. А потом её что-то резко схватило за ногу и потащило к тому человеку. Потом, почти сразу, утащило и Чэвон — она громко визжала, и плакала. Просила отпустить её. Что случилось с Суён, я не видела — убежала. Она в очередной раз громко шмыгает носом, вытирает платком слёзы и громко в него сморкается. Чан присаживается рядом с ней, ждёт, когда она скажет что-нибудь ещё. Хеджу поднимает на него взгляд — у неё всё ещё красные заплаканные глаза, и синева под глазами (он догадывается — кошмары). — Вы меня от него защитите? — тихо спрашивает она. Чан с готовностью улыбается и гладит её по голове. — Мы сделаем всё, что в наших силах. У двери их ждут Хёна и Кахей вместе с каким-то мальчуганом — Чан догадывается, что это, наверное, её брат, Юкхей. Мальчик почти сразу кидается к Хеджу и порывисто её обнимает и шепчет ей что-то в плечо (разобрать трудно, но, кажется, он говорит, что обязательно её защитит). — Они пришли проводить тебя на обед, Хеджу, — Хёна подходит к ней и гладит её по голове. — Вы идите, а мне с детективом Баном надо будет ещё переговорить. Кахей с готовностью подходит к младшим и берёт каждого за руки, Чан успевает заметить огромные волдыри у неё на ладонях. Хёна перехватывает его взгляд и, недолго думая, говорит: — Кахей много работает с плитой на кухне. В сочинении писала, что хочет потом открыть свой ресторан, когда вырастет, — он задумчиво кивает головой. — Вы поняли, про что Хеджу говорила? Они встречаются взглядами — Хёна выглядит обеспокоенной и немного потерянной. — Про монстра? — она задумчиво кусает губу. — Если честно, не думаю, что это что-то из ряда вон. Хеджу ещё маленькая, вполне возможно, что это подмена воспоминаний из-за того, что именно она могла видеть. Но я не специалист. Ещё с минуту они стоят в тишине. — Хочу отвезти её сегодня вечером в Чеджу, — неуверенно говорит она. — У меня там знакомый психиатр работает, может быть посоветует, что будет для неё лучше всего. Это может помешать расследованию? — Что вы! Здоровье ребёнка всегда впереди. Хёна заметно расслабляется, улыбается уголками губ. — Хорошо. Чан ненавидит музыку из режима ожидания: бесит ещё со времён работы в нью-йоркском департаменте, даже до встречи с Сохён. Он нервно стучит карандашом по столу, вглядываясь в монитор компьютера. Сбоку ему прилетает комок бумаги — ударяется о щёку и отлетает к нему на стол, к их с Чонином фотографии. Чан оборачивается через плечо — Минхо показывает ему средний палец и кивает на карандаш в его руке. Чан недовольно цокает и чуть не роняет трубку, когда на другом конце раздаётся раздражённое «да?». — Донён-хён, ты подписал мне разрешение на отгул? На другом конце провода молчат, а через секунду и вовсе бросают трубку. Чан недоуменно смотрит на телефон в своей руке. Монотонный гудок звучит на весь кабинет. — Лошара, — Минхо шумно отпивает кофе из кружки. Чан бросает в него бумажный комок со стола и кладёт трубку на место. Комок пролетает мимо и падает на пол. — Дважды лошара. — Ты ебёшь? — Не знаю, ты мне скажи, — Чан предпочитает промолчать. Минхо в очередной раз склоняется над отчётом, задумчиво кусает карандаш. — Так значит, преступник очень высокий? — Не уверен на счёт высокого, сам же видел, какая она маленькая. Но плечи точно широкие. И костюм. — Господи, только вот давай без костюмов — про общественные прачечные слышал? Если он не совсем наглухо отбитый долбоёб, то одежду точно сменит. Кто вообще хочет проколоться из-за шмоток? Чан ответить не успевает — в кабинет резко влетает Донён, направляясь прямиком к его столу, резко хлопает по нему ладонью и кладёт подписанный отгул до завтрашнего дня. — Больше не звони мне по своей хуйне, — зло говорит он, резко разворачивается к выходу и идёт, громко топая ногами. У самой двери он останавливается и оборачивается через плечо. — Мелкому привет и удачи с концертом. Он выходит, громко хлопая дверью, оставляя их обоих в недоумении. — Знаешь, меня всегда немного пугал его способ заботы о других, — задумчиво говорит Минхо, откладывая карандаш в сторону. Чан с ним полностью согласен. Всё проходит не как обычно: неожиданно спокойно и тихо. Чан даже не опаздывает, садится рядом с мамой Минджу — Сыльги специально заняла им места поближе к сцене. Они оба частенько задерживаются на работе и пропускают собрания и мероприятия — на этой почве и сдружились. — Ёнхён сегодня в ночную? — спрашивает он. Сыльги отрицательно мотает головой. — На нём сегодня ужин. У него отлично получаются креветки в кляре, — Чан с уважением кивает. У него отлично получается только заказывать еду на дом. — Поужинаете с нами? — Спасибо, но нет. У нас свои планы. Они успевают обменяться улыбками перед тем, как в зале выключают основной свет. Зал начинает хлопать. Тонкий детский голос начинает рассказ, о доблестном токкэби, спасшем целое государство от иностранных захватчиков. На таких мероприятиях Чан всё время задумывается о том, как это было бы с Сохён — он бы так же ждал их с Чонином дома, с кучей заказанной еды, или, может быть повёл бы их в кафе после? А может он научился бы готовить к тому времени что-то сложнее тушёных овощей и курицы? Как бы сложилась их жизнь, если бы Сохён выжила в той аварии? Чонин появляется на сцене под руку с Минджу — они оба широко улыбаются, громко отыгрывая диалог короля и королевы. Чан невольно улыбается сам. Всё-таки дети ужасно быстро растут. Спектакль заканчивается ещё через сорок минут — зал бурно аплодирует, кто-то с задних рядом даже свистит (Чан почти уверен, что это чей-то старший брат или сестра). Он встречает Чонина у выхода из актового зала — тот счастливо улыбается и начинает быстро тараторить ему про то, как он рад, что эти два месяца подготовки наконец-то закончились и он может быть свободен. Чан треплет его по голове и машет Сыльги на прощание. Она кричит им, чтобы заглядывали почаще. Минджу отбивает Чонину пять на прощание. — Домой? — спрашивает Чонин, пристёгивая ремень безопасности. — Есть ещё какие-то предложения? — он отрицательно мотает головой. — Тогда домой, ждать пиццу. Чонин довольно хлопает в ладоши, а Чан заводит машину. По пути домой они заезжают в пиццерию и магазин — покупают два литра ванильной колы и сорок сантиметров гавайской. Дома они быстро закидывают её в духовку на пятнадцать минут и ставят первую часть «Оно». Чонин сидит рядом с видиком, напряжённо считая секунды, когда он наконец отмотает кассету назад, Чан смотрит, как сыр на пицце пузырится. Его живот отзывается гулким урачанием. «Уехал ли домой Минхо», — думает он, вытаскивая пиццу из духовки и выкладывая её на тарелку. Чонин из гостиной кричит, что фильм можно начинать смотреть; он достаёт газировку из холодильника и несёт еду к телевизору. Вечер завершается как нельзя лучше, пусть они и засыпают на неудобном диване и проливают один стакан прямо на пиццу. Чан немного отходит от утренних историй с приютом и думает, что если захотеть — сейчас можно и мир спасти. Он чувствует, что засыпает в тот момент, когда дети спускаются в подвал старого замка — отчего-то становится интересно, боится ли Минхо ужастиков или нет. Ночью его будит звонок — стационарный кирпич противно звенит из другой комнаты. Чан лениво поднимается с дивана, разминая затёкшую шею, оглядывается на Чонина — тот уснул рядом, завернувшись в плед. Он широко зевает и плетётся в другую комнату. По телефону ему сообщают, что окровавленный труп Хёны найден неподалёку от свёртка на главную дорогу — машина врезалась в дерево, а её выбросило через лобовое стекло. Никаких следов Хеджу найдено не было. Ищут они там же, где и других девочек — в чаще совсем рядом с приютом. Тэиль с Минхёном идут далеко впереди остальных, вместе с собаками. Чан и Минхо обшаривают участок севернее, Ёнхо и Чону — южнее. Им неожиданно везёт — с ночи дождём даже и не пахнет, а туман немного рассеялся. Чан может даже поклясться, что где-то среди кучи грязи видел парочку сухих жёлтых листьев, как будто с начала осени. — Знаешь, это всё больше напоминает какое-то очень странное похищение, — Минхо пинает в сторону каштановую шишку, поправляет волосы на голове. — Кому вообще могут понадобиться девочки из приюта? — Боюсь, что ты не хуже меня знаешь ответ на этот вопрос. Минхо на это только задумчиво шмыгает носом. — Знаешь, что нужно и хорошему, и плохому полицейскому после долгого и тяжёлого времени? — Бахнуть пивка? — Бахнуть пивка. — Собрался на блядки? — заговорщески шепчет Хиджин, поправляя шарф у него на шее. Чан пожимает плечами. — Предположим. И что с того? — Ничего. Надеюсь, этот человек понимает, как ему или ей повезло, — она подмигивает, глядя ему в глаза. Он мягко улыбается, надеясь, что непонятная тревога отпустит его хотя бы сегодня. Чан кричит Чонину, чтобы вёл себя хорошо и машет Хиджин на прощание. Она закрывает за ним дверь и уходит к Чонину на кухню. — Две атомные прачечные, пожалуйста! В баре как и всегда не очень много народу: рядом с телевизором сидит компания футбольных болельщиков, обсуждают позапрошлую олимпиаду и много матерятся, они даже в отделе так много не ругаются. В углу бара напротив них сидит несколько женщин среднего возраста. Все пьют пиво и жалуются друг другу на жизнь. — Что за «атомная прачечная»? — Чан наклоняется к нему немного ближе — они сели прямо под колонкой с музыкой, а пересаживаться уже лень. Минхо в ответ хитро улыбается, прижимая указательный палец к своим губам. — Это сюрприз. Сюрпризом оказывается горькое полутёмное индийское пиво. Чан авторитетно заявляет — на вкус как хлорка. Минхо говорит ему: — Никогда не пил хлорку, на вкус как горькое пиво. После одной бутылки у Чана начинает приятно кружиться голова, а все беспокойства немного отходят на второй план. Они с Минхо решают заказать ещё по одной бутылке: для блеска в глазах, для лёгкой беседы ни о чём. Чан спрашивает у него, боится ли он ужастиков. Минхо спрашивает — боится ли он щекотки, и стряхивает у него с щеки крошки от чипсов (если бы у Чана от алкоголя не краснели уши — сейчас бы они точно покраснели). Переночевать решают у Минхо — тот говорит, что у него диван в гостиной удобнее и ближе ехать. Чану, в общем-то, всё равно — мелкий ночует у Хиджин сегодня, а значит будет сыт, умыт и уложен спать как положено (последнее вряд ли, конечно, скорее всего будут до четырёх утра играть в какую-нибудь монополию или покер, но один раз можно; Чан надеется, что это не делает его хреновым отцом). — Блин, знаешь, — он заваливается на диван, неосторожно скидывая пару подушек на пол. Суни недовольно машет хвостом, но ничего не делает. Чан шумно шмыгает носом, щурится, пытаясь разглядеть Минхо в темноте. Тот резко щёлкает выключателем настольной лампы около дивана. Света становится чуть больше, но не настолько, чтобы слепило глаза. — Не знаю, расскажи, — безразлично тянет он, откидываясь на спинку дивана. Чан смотрит, как свет от лампы падает на его шею. У него вылетает из головы всё, о чём он думал до этого (что-то про мёртвых голубей?). — Обидно, что ты гетеро, — Минхо резко выпрямляется, с недоумением смотрит ему в глаза. Чан прикусывает нижнюю губу и уже жалеет о том, что открыл рот. — Не пойми неправильно, я рад, что мы друзья, но иногда, знаешь, тебя очень хочется поцеловать или типа того, но потом вспоминаешь, что не все тут СиБи и поэтому… Договорить он не успевает — Минхо резко пересаживается к нему вплотную, аккуратно берёт его лицо в свои ладони. В его глазах — растерянность и страх, Чан такого никогда не видел. Минхо осторожно обводит большими пальцами его скулы, гладит его по линии челюсти. — Ты полный придурок, знаешь ведь? — тихо говорит он, глядя ему в глаза. Вместо ответа, Чан притягивает его к себе за шею — волосы на затылке у него немного влажные, несмотря на то, что они ехали в такси, а ладони тёплые и мягкие. Пальцами он путается в волосах Чана, перелезая к нему на колени. Он медленно водит ладонью по спине Минхо, второй всё так же придерживая его за шею. Мыслей в голове совершенно не остаётся. Из-за облаков показывается бледно-жёлтый диск луны. Суни с недовольным ворчанием спрыгивает с дивана, когда Минхо валит Чана на спину. Чан просыпается в лесу. Соседнее место на постели смято — Минхо, наверное, успел куда-то уйти, прежде чем кровать пропадает из квартиры. О худшем варианте Чану думать не хочется; ему совсем не хочется думать сейчас, в голове слишком много всего и сразу — не успевает уследить сам. Он резко подскакивает на постели, отбрасывает одеяло в сторону — оно падает на влажную землю и тут же мокнет и темнеет. Вокруг него — запах дождя и сырости, бесконечные ряды деревьев и хвойные иголки на земле. Чан задирает голову вверх: тяжёлое серое небо маячит за макушками высоких елей, совсем как в Америке, в лесах рядом с Мичиганом. Оглядывается по сторонам, пытаясь понять, куда ему лучше будет пойти, но быстро осознаёт — он находится тут впервые, даже на фотографии из журналов это едва похоже, по крайней мере, он таких не видел. Чан опускает ноги на землю и тут же испуганно вскрикивает — внизу под ним что-то шевелится. Он осторожно свешивает голову с кровати, чтобы взглянуть. Землю вокруг ровным ковром укрывают голубиные трупы: из выпотрошенных животов выползают желто-белые опарыши, за ними едва можно разглядеть остатки мелких кишечников и перья. Чана тошнит желчью прямо на постель, у него начинает кружиться голова. Что он тут делает и как сюда попал? Где Минхо? Что происходит? Из леса позади него слышится оглушительный треск — кто-то валит деревья, прорываясь к его кровати. Он не слишком уверен, что охотятся именно за ним, но перспектива встретиться с кем-то (или чем-то) его совсем не радует. Он резко спрыгивает с кровати, бежит к противоположному краю поляны: в ноги неприятно упираются обломанные перья, пару раз он чуть не поскальзывается и не падает лицом в землю — удерживается только благодаря силе воли и непонятному страху того, что засосёт как в зыбучих песках. Чан пробегает ещё лишних пятьдесят метров, пока не чувствует под ногами твёрдую землю, он устало облокачивается на один из дубов рядом, как вдруг резко одёргивает руку, глядя на свои дрожащие ладони и кору дерева: по нему стекает склизкая гниль, скапливается у самых корней и впитывается в землю. Он оглядывается себе за спину — покрывало мёртвых голубей следует за ним по пятам. Чан глубоко вдыхает и продолжает бежать вперёд — ему кажется, что впереди он видел, как блестит вода под луной. Шишки и хвойные иглы больно впиваются ему в ноги, но он продолжает бег, стараясь избегать любых деревьев вокруг. Треск позади всё ещё продолжает идти за ним по пятам. Он замедляется только когда выбегает прямо к воде — кипящая смола брызжет во все стороны и обжигает Чану руку. Он болезненно шипит, наконец оглядываясь назад. Из-за деревьев выходят дети, сотни детей — их бледные силуэты выплывают вперёд. Из их ртов вытекает чернильно-чёрная кровь, а над головами вьются мухи. Чан застывает на берегу с распахнутым ртом, когда видит, как над деревьями вдруг возвышается чьё-то тело, насаженное на два острых шипа. «Щупальца», — проносится у него в голове. Тело приближается к нему ближе. Чан с ужасом узнаёт в нём тонкий силуэт Хиджин — ноги свисают безжизненными отростками, а весь живот исколот, как будто её били ножом. Она подлетает к нему совсем рядом, меньше расстояния вытянутой руки. Хиджин улыбается, положив ладони ему на щёки. Из уголков её губ стекают тонкие струйки крови. Она осторожно вытирает слёзы на его щеках, наклоняется прямо к его лицу, почти касаясь носа. — Беги, — хрипит она, заглядывая ему в глаза, и толкает в кипящую смолу. Хиджин живёт всего в одной остановке от участка, что означает примерно в сорока минутах езды от дома Минхо. Доезжают они за рекордные двадцать — Чан впервые за долгое время радуется, что он додумался приехать вчера на машине и оставить её у чужого дома. Минхо всё время жалуется, что его вот-вот вырвет и Чан потом заставить его драить всю машину, а ему не хочется и вообще-то у него похмелье и он не так надеялся провести сегодняшнее утро, чтобы опухшим и вонючим ехать спозаранку знакомиться с сыном своего парня и всё такое. — Я понимаю, что мы с твоим сыном уже знакомы, а перед моим сыновьями вчера чего только не произошло, но это немного не то, как я себе представлял это говно. Чан резко тормозит около её дома, пулей вылетает из машины, даже не потрудившись заглушить двигатель. Его окликает недовольный Минхо, но тот как будто не слышит — инстинкт гонит его наверх, в квартиру Хиджин. Он чуть ли не впервые жалеет, что им не разрешают брать табельное оружие на выходные — с пистолетом на груди ему всегда немного спокойнее. Он понимает, что пистолет уже не нужен, когда подходит к пролёту на её этаж — вокруг уже образовалась толпа народа, повсюду полиция и обеспокоенные соседи. Чан удивлённо оглядывается на улицу, замечает снаружи несколько полицейских машин. — Детектив Бан! — звучит голос Чону откуда-то сбоку. Чан резко вздрагивает, тяжело вздыхая. Чону подходит к нему ближе, чихает от пыли с подоконника. Выглядит он подавленным и растерянным, совсем как когда Хосок попал в больницу по его вине — брови сведены на переносице, а взгляд потерянный, как будто он сам не понимает, что случилось. — Что тут? — резко спрашивает Чан, выхватывая у него из рук блокнот с записями. У Чону язык заплетается, пока он пытается объяснить. Чан пробегает глазами по пляшущим чернильным буквам — стены и пол в крови, предположительно, кровь только Хиджин. В животе двадцать ножевых ранений, если судить по беглому осмотру. Никаких следов его сына не найдено. Они находят Кахей даже не доехав до приюта — сидит напротив расколотой пополам статуи тольхарубана. Чан останавливается прямо рядом с ней, резко выскакивает из машины и чуть ли не в два шага подходит к ней и хватает её за плечо. — Где он? — кричит он, разворачивая Кахей к себе лицом. Минхо позади отстёгивает ремень безопасности и выбегает следом. До Чана слишком поздно доходит, что плечи Кахей трясутся и сама она плачет. — Это всё из-за меня, из-за меня, — хнычет она, закрывая лицо ладонями. Каменный дедушка позади неё начинает рассыпаться на мелкие кусочки, с каждой секундой всё больше превращаясь просто в груду бесполезной пыли. — Я позвала его, чтобы Юкхея не забрали, Хёна сказала, что его обязательно заберут от меня! Я не знала, что он будет есть всех вокруг, я не знала, не знала! Кахей начинает плакать навзрыд — остатки камня позади неё загораются синем пламенем и плавятся, впитываясь в землю. Чана передёргивает от воспоминаний о своё сне. Минхо тошнит около машины от запаха и вчерашнего пива. — Что ты сделала? — он берёт её за плечи и легонько встряхивает — Я призвала его. Стражника кошмаров, — говорит она, вытирая сопли из-под носа. — Он должен был защищать нас, меня и моего брата. Но он оказался… слишком сильным. Мне не хватило сил его контролировать. Он оказался опасным, я даже не смогла помочь Хеджу и оставить её в приюте. А тольхарубаны меня боятся — они всегда ведьм боялись, а таких как я, не местных тем более. Я всё испортила. Она снова начинает плакать, закрывая лицо ладонями. Чан пытается сложить картинку у себя в голове, понять — что ему нужно делать дальше. — Поможешь его найти? — спрашивает он, когда камни позади них прекращают гореть. Кахей поднимает на него заплаканные глаза. — Знаешь, — задумчиво говорит Минхо, — если мы выживем… — Заткнись, — резко обрывает его Чан. — Расскажешь, когда всё кончится. — Это было просто гипотетически, — пожимая плечами, отвечает он. Чан затравленно смотрит на него исподлобья, прячет дрожащие руки в карманах. Ему сейчас совсем не до гипотез и теорий. Минхо на этот взгляд не отвечает, только неуверенно оборачивается, ища Кахей глазами. Она неуверенно плетётся за ними, спрятав руки в карманах ветровки Минхо — единственное, что он успел захватить с собой по пути из дома. Они идут уже больше получаса и все немного начинают замерзать. Внезапно, он слышит треск веток позади них, совсем как в его сне. Чан оборачивается назад — Кахей падает в портал за её спиной — помехи из телевизора тащат её внутрь себя, он даже не успевает толком среагировать. А в следующую секунду чёрное щупальце хватает Минхо за ногу и поднимает вниз головой — тот едва не ударяется о землю. Чан оглядывается по сторонам, пытаясь найти того, кто виновен, как вдруг застывает. Человек в бинтах на лице и вправду такой высокий, как рассказывала Хеджу — ростом почти с дерево, в дурацком чёрном костюме, застёгнутым на все пуговицы. Из его спины выходят ещё несколько похожих отростков, которым он удерживает Минхо. Чан видит, что на одном из них висит Юкхей — кажется, просто без сознания, а совсем рядом с ним уже успела оказаться Кахей. «Я люблю детей», — человек без лица поднимает Чонина и Минхо у себя над головой. У Чана перехватывает дыхание, — «с ними здорово играть на той стороне. Правда, ломаются они часто, приходится искать много новых. Обидно. Я люблю, когда вещи долго служат». — Я знаю, что служит дольше, чем дети, — срывается с губ Чана быстрее, чем он успевает об этом задуматься. «Весь во внимании. Удиви меня» — Я. Взрослые, — хриплый ледяной смех звучит у него в голове, так, что мурашки пробегают вдоль позвоночника. Чана передёргивает, но он старается взять себя в руки. — Послушай! Зачем тебе дети, которые быстро выдыхаются? Или безликие любят лёгкие неинтересные игры? Любят скучно жить? Чан замечает, что Минхо впереди шевелит губами, словно кричит ему что-то, но ему кажется, что вокруг него абсолютная тишина. Слышен только чужой ледяной голос, внутри его головы. «И ты предлагаешь себя? В обмен на них?», — монстр как будто смакует эту мысль, пробует представить её во плоти. У Чана перед глазами мелькают картинки — маленькая Сон Хеджу захлёбывается в чёрной воде, потому что щупальца держат её за ноги, не давая выбраться наверх. Ким Чжиу бежит по лесной чаще, то и дело спотыкается об торчащие из земли корни, громко плачет и зовёт Суён на помощь. Она пробегает мимо огромного дуба, совсем как из его сна — гниющего внутри — видит, как её синюшный труп колышется на ветру, свесившись с одной из ветвей. «С тобой будет так же весело, Кристофер Бан Чан?» Он нервозно сглатывает и кивает, глядя на закрытое бинтами лицо. — Никогда не думал, что всё может так выйти, — Чан слабо улыбается, треплет Чонина по голове на прощание. — Он говорит, что выпустит Кахей с Юкхеем на краю опушки, поэтому на вас их забрать и помочь добраться до приюта. А потом переводит взгляд на Минхо — ему хочется сказать так много. Он наклоняется к его уху и тихо шепчет. — Позаботься о нём, — Чан шумно вдыхает рядом с его ухом и гладит его по плечу. Минхо стоит, сжав зубы и плечо Чонина — тот всё ещё плохо отошёл от наваждения и едва понимает, что происходит. — Мне, конечно, обещали, что он не будет потом слишком переживать, никто из них не будет, вроде как. Но ты всё равно проследи, ладно? Минхо порывисто прижимается лбом к его лбу, пытается заглянуть ему в глаза, но тот стоит, зажмурившись. Человек без лица манит Чана к себе своими щупальцами; Минхо заглядывает ему в глаза, пытается понять — действительно ли всё произойдёт так. Может быть, у него есть какой-то план? Чтобы они спаслись все вместе и пошли домой. «Ты ведь только начал нравится моему коту», — проносится у него в голове, когда Чан мажет губами по его щеке и сжимает его плечо. Он резко опускается перед Чонином на колени, быстро целует его в лоб и разворачивается в сторону человека без лица. Минхо успевает заметить, что щёки у него влажные. — Чан, — хриплым шёпотом вырывается у него изо рта, когда тот делает несколько неуверенных шагов вперёд. Чан идёт медленно, словно что-то просчитывает у себя в голове — план побега? Способ убить монстра? Прокручивает свою прошедшую жизнь и все сожаления? Минхо дрожит, пытается взять себя в руки, но не получается — получается только сильнее сжать плечи Чонина. Он громко шмыгает носом, еле удерживается от того, чтобы кинуться вперёд за Чаном — помочь ему, не дать уйти в то жуткое место, где пропадают дети, сделать хоть что-то. Человек без лица резко вытягивает свои щупальца и овивает их вокруг ног Чана. Секунда — и он уже рядом с ним. Человек без лица разворачивает его к Минхо лицом, тот видит страх в его глазах, ещё больший, чем когда он понял, что Чонин пропал, видит, как чёрный отросток затягивается на его шее, как краснеет его лицо. Человек без лица щёлкает пальцами — в этот момент кажется, будто не существует других звуков вокруг. Он повисает в воздухе на бесконечно долгую секунду, но ничего не происходит. Мир застывает. Минхо напрягается. — Пап? — звучит неуверенный голос Чонина. Минхо смотрит на свои руки, как они сжимают детские плечи и резко переводит взгляд обратно на Чана, щупальца на его шее уже нет. Тот приоткрывает рот — видимо хочет что-то сказать, напоследок. Острое щупальце насквозь пронзает его грудную клетку — кровь вырывается у него изо рта и течёт по шее. В ушах у Минхо стоит крик Чонина (его крик?), а руки на автомате разворачивают его к себе лицом. Он крепко прижимает ребёнка к себе, не давая ему вырваться, а сам смотрит Чану в глаза, давясь собственными всхлипами. Из-за слёз ему почти ничего не видно — он моргает несколько раз. На поляне остаются только они и капли свежей крови. У края лесной чащи Кахей крепко прижимает к себе своего брата и плачет. Они спаслись. Говоря честно — Пусан ему не слишком нравится. Туристов многовато, даже больше, чем на Чеджу, из Сеула постоянно кто-то мотается до бара через дорогу, а ещё — куча иностранцев, которые ничего не знают и постоянно что-то спрашивают. Каждый раз Минхо вежливо улыбается и жалеет, что больше не работает в полиции — с пистолетом под курткой он чувствует себя в безопасности. Чонин говорит, что он просто привык жить затворником на острове и нужно ещё немного потерпеть. «В конце концов, я переезжал почаще, чем ты», — бросает он, когда заезжает к нему на выходные, — «знаю, как это бывает». Минхо только пожимает плечами и думает, что в молодости ко всему легче привыкаешь. — Кстати, Кахей обещала заехать на следующей неделе. Она, конечно, хотела сюрприз сделать, но ты же не любишь сюрпризы. Они сидят в небольшой лавке около кассы — купили, когда переехали на материк. Совсем недалеко от моря, хоть и людей очень много, но Минхо не жалуется — жить на что-то нужно, даже если ты продаёшь старые книги в мягкой обложке и сувениры. — Испортил девочке весь план, — фыркает он. — Одна приедет? — С мелкой. Она всё время про море болтает и твоих комков шерсти. Скучает. Минхо довольно шмыгает носом. Чонин шумно глотает чай — Суни запрыгивает к нему на колени и начинает мять когтями его ноги — он улыбается и чешет его за ухом (кот тут же прихватывает его зубами за палец). — Неправильно гладишь, — говорит Минхо, криво улыбается. Чонин показывает ему язык. — Ты надолго? — Через два часа поезд. Я проведать заглянул. — И как результат? Чонин негромко смеётся. — До мумии тебе ещё далековато. Суни укладывается к нему на ноги и сворачивается клубком. Дуни запрыгивает на стол и ложится рядом с кассой. Минхо подливает заварки в свою кружку, оглядывается на вход в магазин — люди неторопливо проходят мимо, даже не обращают внимания на вывеску. Он случайно выцепляет ярко-жёлтый шарф у женщины через дорогу и радужный зонтик у маленькой девочки рядом с ней. Снова поворачивает голову на Чонина; думает — время летит так быстро. Кажется, что только вчера он таскал карандаши с его стола в участке для домашки и бегал за Хиджин по всему отделу, как просил помочь с домашкой по математике, пока Чан был занят (пока Чан был-). А потом он как будто моргнул — и прошло уже почти десять лет. Чонин заканчивает университет, Юкхей только поступает, а Кахей вышла замуж и родила. Минхо думает, что не о таком он думал, когда его спрашивали «как сложится твоя жизнь после университета». Чонин ставит кружку на стойку, а Суни спрыгивает с его колен. Минхо вздрагивает. — Пора ехать? — он кивает головой. — Заглядывай почаще. Или хотя бы пиши. — Лучше ты в Сеул приезжай на выходные. В парке погуляем, поужинать сходим. Минхо кивает и улыбается — может быть, когда-нибудь. Поднимаются со стульев они почти одновременно, Чонин неловко топчется на месте — всего пару секунд — и тут же кидается обнимать Минхо. Тот тепло улыбается, хлопает его по плечу, думает — было бы здорово, если бы он оставался в Пусане подольше, хотя бы на пару дней. Чонин выпускает его из объятий, улыбка не сходит с его лица. — Я позвоню, как доберусь. — Договорились. Он подхватывает рюкзак на плечо, напоследок проводит по голове Дуни рукой и убегает к выходу. — Пока, пап! Дверь за ним закрывается с перезвоном колокольчиков. Минхо с минуту смотрит, как фигура Чонина сливается с другими людьми на улице, думает — за пять лет, что он его так называет, мог бы и привыкнуть, но ему всё ещё немного непривычно и странно. Он тяжело вздыхает, задвигает стулья обратно за стойку, собирает кружки со стола. Дверь позади него хлопает — перезвон колокольчиков проносится по всему магазину. Дуни резко подскакивает на столе, а Суни спешно прячется за одной из книжных полок. Минхо оборачивается, собирается спросить, чем можно помочь и замирает. Кроме него в лавке никого нет. Дуни начинает жалобно мяукать — совсем как раньше, когда они ещё жили на Чеджу. Суни громко скребёт стену в соседней комнате. — Кто здесь? — спрашивает Минхо, севшим голосом. — Чан? Ему никто не отвечает. На город опускаются сумерки.