Депрессия подобна даме в чёрном. Если она пришла, не гони её прочь, а пригласи к столу, как гостью, и послушай то, о чём она намерена сказать.
Карл Густав Юнг
Щебет птиц ни на секунду не смолкал, затмевая собою шум железных чудовищ, с гулом рассекающих представший пред ними путь. Лёгкий, летний ветерок, что так игриво проник в щель, ласкал блеклые и невзрачные стены. Вместе со звонким, завораживающим колыханием дивного объекта, что одиноко висел над дверью, тишину в комнате нарушил и шелест лениво раскачивающихся занавесок. Словно колокольчик, музыка ветра своим звоном призывала своих соседей ожить, ласково постукивая тонкими палочками друг об друга. Но ничего не последовало. Приятный и тёплый, казалось бы, живой ветерок, быстро охладел и рассеялся, будто отчаявшийся и всеми забытый призрак. Хватило и пары секунд на то, чтобы шум прекратился, а комната стала тёмной и неприглядной. Тишина вновь медленно и с особым удовольствием поглотила невзрачную обитель, расползаясь по стенам незримыми щупальцами. Вытекая из углов, словно живая тень, с таким желанием тянущая свои острые когти ко всему, что видела. Кажется, стоит только прислушаться, и ты поймёшь, что даже этот монстр имеет свой голос. Я смотрю на это, прижавшись спиной к холодной, временами чужой для истощённого сознания, стене. Я всё вижу, всё слышу. Ощущаю, как ветерок сухо пробежался по телу, даруя не приятную прохладу, а ощущение прикосновения к наждачной бумаге, прежде чем рассеяться. Сколько прошло времени? Час, два, сутки? Я не знаю. По осевшей на комоде рядом пыли и не скажешь, признак это столь длительной неподвижности или же просто лени. Тишина вновь проникает в мозг, заполняя собой пустоту, царящую в хрупкой человеческой душе. Кажется, я начинаю сходить с ума. То, что казалось обыденным и привычным, сейчас принимает совершенно другой смысл, открывая мне ранее неизвестный, пугающий, но захватывающий облик. Даже тихий и простой шелест занавески, усеянной неровным узором, напоминающим цветы, казался таким важным и преобразовывался в мыслях в нечто необыкновенное, поэтичное. Хотелось распробовать его получше, перенести на лист бумаги, используя разнообразные эпитеты и речевые обороты. Но вместе с тем в сознании царило опустошение. Я не знаю, что делать, я не понимаю, зачем думаю об этом. А страх всё сковывал изнутри, заставляя дрожать и хвататься за голову. Даже болезненное ощущение грубого и резкого столкновения позвонков с твердой поверхностью позади не отрезвляло, лишь ещё больше внушая ощущение замкнутости и безысходности. Чувство потерянности собственного бытия, словно ты уже мёртв и давно лежишь на холодной, серой земле в Лимбе, прочувствовав чужие страдания и едва ли не наслаждаясь плачем заключённых. Вкус эмоций постепенно забывается, как что-то неважное и чуждое моему телу. Но почему? Почему вместо ярких красок я, вновь осматривая до боли родную комнату, вижу лишь серые и чёрные тона? Стоит сфокусировать взгляд на тени под кроватью, как я начинаю ощущать сковывающий с ног до головы ужас. Первобытный страх перед неизвестной пустотой, которой фантазия рисует острые зубы и сияющие глаза. Это и есть настоящее лицо человеческих мучений, что сейчас рвали сердце на куски, стремясь уничтожить это жалкое тело? Это страх или же отчаяние? На секунду наворачиваются слёзы от снова врезавшихся в израненное сознание мечт о прекращении этих страданий. «Ты бесполезен», «Ты слишком жалок, чтобы иметь место в этом доме!», «А ведь смерть так легка и красива…», — эти и другие мысли заполняют пустоту вместе со звенящим в ушах шумом, стремясь захватить искалеченный разум окончательно. Но эта боль прекращается также резко, как и начиналась. Слёзы высыхают, глаза закрыты, а мысли наполняются абсолютной апатией и, как ни странно, скукой. Мне скучно. Я не хочу отсюда выходить. Вновь осознаю, что я не хочу слышать эти голоса, что сейчас изредка прорывались сквозь пелену скорби, пытаясь пробудить меня, вырвать из этого сна. Но я не сплю. Я слышу их голоса обрывками, не осознаю, о чем они твердят. Кажется, пару раз даже прозвучал звук, отдалённо напоминающий стук в дверь, а затем и скрип половиц где-то за пределами моего замкнутого и уютного, всеми забытого гнезда. Или гроба?.. Серые стены, давно потерявшие свой прежний, яркий вид, серая мебель, на которой я перестала различать ранее интересные и причудливые узоры… Даже одинокое растение на подоконнике, гордо выпячивающее во все стороны острые иглы, потеряло какой-то смысл в моих глазах, сливаясь с остальным окружением. Кажется, я вновь ощущаю то, как ветер оглаживает кожу, словно стремится и сам меня пробудить, отвлечь. Напрасно. Время давно потеряло счёт, чужие голоса рассеялись и слились воедино с пустотой, осталась лишь тишина. Во мне не осталось человечности, никаких мечт и желаний. Нет больше сил подняться с холодного пола и выпрямиться, выйти наружу, узреть вновь их улыбки… Лживые, полные ненависти и, разве что, жалости. Настолько отвратительные, что стоило об этом задуматься, как тело вновь пронзила ставшая привычной дрожь. Сжимаю пальцами колени, впиваясь неровными, покрытыми засохшей кровью, ногтями, в кожу. Возможно, это просто самовнушение, или же реакция истощённого организма. Кто знает. Но даже это продлилось недолго, позволяя ощущению подавленности и все той же скуки захватить разум. Я не знаю, как давно это началось и сколько я уже терплю, каждый день даруя окружающим кукольную, временами пугающую своей пустотой улыбку. Не могу ответить, сколько уже длится этот смертельный танец, что заставляет меня чувствовать себя мотыльком. Мотыльком с рваными, непригодными для полёта крыльями, сейчас так беспомощно трепыхающимся над моей головой в паутине. Стоило пауку подобраться поближе, как он тут же, немедля, набросился на свою жертву, вонзая острые клыки в её тело. Поцелуй смерти, передающий жертве разъедающий её изнутри яд. Возможно, то, что я сейчас увидела, лучше всего описывает мое состояние, пусть и я все ещё не понимаю, что происходит. Может, так было и всегда, просто я не осознавала? Или же это нормально и все люди вокруг меня страдают… Звучит смешно. Настолько смешно, что если бы мимо пробежала крыса, коей тут самое место, то она бы лишь презрительно взглянула на меня алыми глазами, будто читая мысли. Возможно, она бы даже рассмеялась… Но крысы не могут говорить. Как и им не даст это делать тишина. Окутывающая меня и весь этот дом, словно голодный зверь, незримая и пугающая, но такая звонкая тишина…