***
Но дома Эдди, казалось, никто не ждал. Хоть на часах доходило уже двенадцать, никто вставать с кровати и не собирался. Каспбраку и лучше — никаких лишних разговоров и расспросов. Тем более его мозг, что за ночь, казалось, ссохся до размеров грецкого ореха, явно не выдал бы что-то умнее «решил прогуляться по ночному городу». Аккуратно присев на диван, Эдди запустил руку в волосы и прикрыл глаза. Прискорбный для него алкогольный опыт, но необходимый. С кем не бывало? В конце концов чем отличался пьяный Эдди от трезвого? Некоторой разговорчивостью и, возможно, туповатостью на следующее утро, а так отличий и не сыщешь. Ничего плохого в своих попойках Каспрбак не видел, в конце концов, он был достаточно безобидным. Он не колотился в двери, не размахивал руками в бреду, только говорил; бездумно — первое что приходило в голову. Вываливал весь поток мыслей, а потом сразу отрубался, словно плеер у которого села батарейка. Не всегда он задумывался после, что он говорил. Просто в очередной раз делал для себя вывод: так легче — не думать. Не думать о последствиях, не думать о чувствах, не думать — говорить. В такие минуты он даже понимал своего балабола-братца, болтающего без умолку и в минуты безмерной радости, и в моменты глубокой печали. Часто не следя за словами даже, отхватывал от какого-нибудь Генри Бауэрса, но всё равно продолжал балаболить. Это был его личный своеобразный вид мазохизма. — О, ты уже проснулся? — послышался чей-то сонный голос. Эдди вздрогнул. — Ох, Натали, вы меня напугали, — пролепетал Эдди, стараясь звучать как можно менее измотано. — Прости что вчера вечером почти забыли про тебя. — Ничего страшного. — Нет, мне очень-очень стыдно, что мы даже не заметили, как ты ушёл. Действительно нужно было оказать тебе более тёплый приём. — Наверное, — бросил Эдди сухо. Натали смущённо поджала губы и выдохнула. С минуту в комнате царила тишина. Натали оглядывалась вокруг, словно свою гостиную она видела впервые и нервно теребила пояс шёлкового халата. Она всё не понимала, как к Эдди подступиться, поэтому ждала, когда тема для разговора появится сама собой. Но темы не появлялось. Эдди не горел желанием общаться сейчас вообще хоть с кем-то, а уж тем более с Натали. Не обращая на неё ни малейшего внимания, парень водил пальцем по кожаному ремню, ловя себя на мысли, что он забыл что-то очень важное. — Любишь искусство? — вдруг сказала Натали, Эдди недоверчиво глянул на мачеху. — Что есть мир без искусства? — ответил он с надменным прищуром. На самом деле его слова были всего лишь цитатой его учителя по искусству в Дерри. — Значит, я всё правильно распланировала, — улыбнулась Натали, присаживаясь рядом с Эдди. — Я хочу пригласить тебя в музей современного искусства вместе с нами. Так сказать, всей семьёй. — Я… Я не против. — Лицо Натали озарила улыбка. — Но… У меня есть… один друг. Он живёт далеко отсюда, но добраться вполне возможно. — Мы рушим твои планы? — Уголки губ женщины нервно дёрнулись. — Нет, совсем нет. Я просто хотел бы встретиться с этим другом. — В чём же проблема? Мы дадим тебе водителя. — Манера Натали перебивать, не дослушав, начинала раздражать Эдди. — Нет, я доберусь сам. Просто я думаю, что могу остаться у него на эту ночь. Натали смотрела на Эдди в упор, странная полуулыбка не сползала с её лица. Она невинно хлопала ресницами, но, несмотря на её ангельский вид, скрывать своё разочарование у неё получалось очень плохо. — Хорошо, — тихо ответила она. — Большое вам спасибо, — кивнул Эдди, но всё боялся поднять на женщину глаза. Её взгляд будто прожигал его изнутри, хоть Каспбрак и не мог заметить в нём чего-то пугающего. — Мы же вроде договорились на «ты»? — Ах, да… Простите, — ой — прости.***
Вся дорога к выставке прошла в тишине. Дезире — на радость Эдди — оставили дома с нянькой. Натали всю дорогу пялилась в экран телефона, отец уныло смотрел на проносящиеся мимо улицы, и только Алисия всё не могла усидеть на месте. Ёрзала в своём детском креслице, то и дело поправляла ремень и всё оглядывалась на Эдди. Словно боялась, что в любую секунду тот может испариться. Эдди гипнотизировал взглядом пальцы, а в душе умилённо улыбался. Совсем ещё ребёнок — знает Эдди всего ничего, а уже его приняла. Смотрит огромными искренне восторженными глазами, на шее виснет и всё болтает и болтает. Прилипает к нему, словно никогда ни от кого и улыбки не получала. Вообразила себе что-то и искренне в это верит. И Эдди не против. Детский разум — чистый холст. Что ты сам вложишь, то на нём и останется. Прописная истина. Каспбрак не противится этому, наоборот, где-то в глубине души даже к сестре тянется. В окружающей его обстановке она становится маленькой призмой, преломляющей в последнее время такие холодные лучи будто чужого солнца. Снаружи музей ничем не примечателен. Обычное маленькое строение скучно украшенное колоннами. Рядом в специально разбитой зелёной зоне, со всех сторон окружённой каменной кладкой, росла парочка тонких жухлых деревьев и неопрятного вида кустики. Чем-то внешний облик здания даже напоминал Эдди библиотеку в Дерри. Внутри здание казалось в несколько раз больше, чем снаружи. С высоких потолков свисали скромные прямоугольные лампы, все стены, идущие друг за другом лабиринтами, были выкрашены в белый, чтобы не отвлекать от картин. Ни капли излишней вычурности и роскоши, как в старых картинных галереях, где со всех сторон на вас смотрят портреты графов, баронов и их отпрысков. Всё минималистично, строго, но приятно глазу. Натали с отцом бродят по залам, словно без дела. Бросают на картины оценивающий взгляд, ненадолго останавливаются, читают что-то, но ни один мускул на лицах не дёргается. Холодное безразличие и непонимание. Взгляд родителей бегло оглядывает странные «мохнатые» мазки, пытаясь вычленить из странной композиции хоть какой-то смысл, но, к сожалению, не получается. Натали дёргает мужа за рукав и уводит в следующий зал. Эдди мрачнеет, скучающим взглядом обводит зал за залом, вот только глаз ни за что не цепляется. Все картины и скульптуры словно из другой вселенной. Размытые силуэты, нетрадиционный постановки, ломанная перспектива, необычные цветовые решения. Всё вокруг словно было полной противоположностью слов учителя Эдди по искусству. Отсутствие правил — голое воображение. — Тебе не нравится? — интересуется Алисия. — Что? — Эдди пару секунд выплывает из задумчивости. — Нет, это интересно, вот только… Скажем так, немного выходит за рамки моего понимания. — Прям как та картина? — смеётся девочка, тыкая пальцем в полотно напротив. Изображение не то что выползает на рамку, оно выходит за неё, отпечатываясь на стене. — Да, прям как та, — кивает парень. — А ты часто бываешь в музеях? Эдди задумался и с ужасом вспомнил, что последний раз из Дерри он выезжал года два тому назад, когда они с классом ездили в Бангор в «Музей пожарного шланга». Ричи тогда не поехал, прикрывшись внезапным отравлением. Тозиер никогда не стеснялся пользоваться мнительностью своей мачехи, поэтому обмануть её не стоило больших усилий для парня. — Часто, — соврал Эдди, чтобы не возникало лишних вопросов. — А что насчёт тебя? — Мы мало ходим по таким местам. Обычно мы ходим в гости. Но у тётушки Кларисии много картин! Эдди искривил губы в полуулыбке, вспомнив старушку. Картины той были даром не нужны, и она не раз говорила об этом в рутинном разговоре за бокалом вина. В бурной молодости у неё было много мужей и все как один богачи, от нечего делать скупающие произведения искусства на аукционах. Они победно развешивали дорогие трофеи по стенам огромных особняков, а потом благополучно о них забывали. А после кончины мужчин полотна оставались лишь маленьким атрибутом богатой жизни тётушки Кларисии. — Она всё ещё хранит их? Приятно думать, что что-то не меняется с годами. Девочка радостно рассмеялась, обнажая белые щербатые зубки. — Есть тут что-то, что тебе больше всего понравилось? — спросил Эдди как бы невзначай. Глазки у девочки сразу загорелись. Девочка схватила брата за руку и побежала к другому залу. — Стой, не так быстро! Подожди, ха-ха… Следующий зал был не похож на остальные. Казалось, в нём не было ничего особенного, он ничем не отличался от других — те же стены, те же лампы, но что-то всё равно было не так. Может что-то с воздухом? Или с освещением? Сердце глухо ухнуло и остановилось. Все звуки стихли. Эдди увидел нечто. Сложно описать словами то, что он почувствовал в тот момент, как и сложно описать ту картину словами. Возможно парень просто спятил, но с полотна на него глядела сразу тысяча разных лиц в одном. Тысяча глаз сосредоточились в одном взгляде. Разные черты, разные глаза, разные цвета, но все до ужаса знакомые. Словно Эдди вскрыли черепушку и из памяти достали воспоминания о всех людях, которых он когда-либо встречал. Случайных прохожих, детей на детской площадке, дальних родственников, девушек с обложек журналов, даже грёбаных актёров из рекламы доставки пиццы. Но самым странным было одно: он видел Ричи. Он ясно видел его угловатые черты лица и чёрную кучерявую копну. А ещё он видел маму. И Беверли. Всех Неудачников. Иезавель. И… Её. Конечно, он видел её. — Эдди! Эдди! — звала Алисия, дёргая брата за рукав. — Ты же видишь? Да, видишь? — Ч-что вижу? — Там мама! На картине есть мама! Эдди снова взглянул на картину. Может быть в странных абстрактных чертах где-то затесалось лицо Натали, но парень видел его скорей туманно, как черты случайного прохожего, затаившегося где-то глубоко, потонувшего под многолетней рутиной и вещами куда более важными. — Да, её я тоже вижу, — снова солгал Каспбрак.***
— Нихуёвенько, — вынесла вердикт Од, как только Каспбрак закончил переносить набросок на стену. — Прям импрессионизм. Эдди скромно улыбнулся, тихонько поправляя подругу: — Скорее абстракционизм. Импрессионизм — это совсем другое. — Я хер знает, — буркнула Од сухо. — Меня никто к искусству не приучивал. — С пшиком Од открыла банку холодного пива. — Будешь? Эдди, вспоминая утреннее похмелье, нахмурился. — Нет, откажусь. Я ещё не закончил. — Ой, не больно и хотелось, — прыснула Од, откидываясь на спинку стула. Эдди взял в руки кисть, обмакнул в зелёную краску и аккуратно начал раскрашивать каплеобразную деталь на рисунке. На и без того зеленоватой стене краска казалась ярче, приобретала почти изумрудный оттенок. Чем-то напоминал цвет глаз Од. — Почему ты так испугался папу? — просипела Од, отпив из банки. — Я не знаю, — пожал плечами Эдди. — Когда ты ушёл, он выпил, и вообще забыл, что ты у нас был, — сообщила Од и залилась смехом. — Зря боялся. Вечерело. Окно было открыто, и комнату наполнял холодный воздух. Эдди уже пожалел, что решил приберечь футболку и рисовал в майке. С улицы доносились голоса и гудение моторов машин. — Как ты тут ещё в ледышку не превратилась? — спросил Эдди и через плечо глянул на подругу. Та развалилась на стуле, сложив ногу на ногу, в коротких домашних шортах и неизменной майке с черепом. На коленях у неё лежал полароид. — У динозавров, — так Од называла бабушку и дедушку, — каждую зиму наступал ебаный пиздец. У нас окна изнутри инеем покрывались, сечёшь? Так что это — просто жара на Бали. Банка опустела. Од смяла её и швырнула под кровать. Облизнув вечно пересохшие губы, Од снова дёрнула Эдди: — Не хочешь «Бескровной Мэри»? — «Бескровная Мэри»? Не слышал о такой. — Это как «Кровавая Мэри», только без крови. — Без томатного сока? Это же просто водка. — Именно, принцесса, — горячо воскликнула Од, подскочив к Эдди. — Или ты заставишь даму веселиться одну? Как грубо с твоей стороны. — девушка театрально надула губы. Она была так близко, что Эдди не мог выдохнуть. Это странное тёплое удушающее чувство снова поселилось в нём. — Я… пожалуй, попробую. По лицу Од расползлась торжествующая улыбка. Девушка убежала в кухню и через какое-то время вернулась с наполовину полной бутылкой водки. Девушка щедро отхлебнула из горла. Од сморщилась, на глаза навернулись слёзы, а нос раскраснелся. Она уткнулась им в тыльную сторону ладони. Девушка протянула бутылку Эдди. Эд послушно перехватил бутылку, отпивая совсем немного. Но и этого хватило, чтобы всё лицо начало пылать. — Ты как будто сейчас лопнешь! — расхохоталась Од. — Видел бы ты себя! — Это точно не спирт? — Не-е-ет, — хрипло протянула Од, отпивая ещё немного, — это настоящая водка. Без этих ебучих разбавлений. Знаешь, как это определить? — Девушка снисходительно глядела на согнувшегося в три погибели Каспбрака. — Эту малышку нужно положить в морозилку, — девушка похлопала бутылку, — если водка не замёрзнет — она настоящая. Сечёшь? — Блядь! –крикнул Эдди. — Что? — спросила Од холодно. — Я накосячил с рисунком, — простонал Эдди, разглядывая смазавшуюся краску. — Чёрт! — Ой, ну почему ты такое ссыкло? — Од бесстыдно опустила руку в красную краску и шлёпнула по стене. — Ошибся и ошибся, чё ныть-то? — Од! — почти взвизгнул Эд, разглядывая свежий красный отпечаток. — Теперь тут словно кого-то убили… Зачем ты? — он посмотрел на подругу с немым вопросом. Та с довольным лицом смотрела на своё творение. — А мне нравится, — девушка рассмеялась Эдди в лицо, так добродушно и искренне, что Каспбрак сразу успокоился. Парень перевёл взгляд на стену, потом на подругу, снова на стену. Сжав губы в плотную нить, парень схватил девушку за худое запястье, окунул её вместе со своей рукой в синий цвет и мазнул по стене. Пару секунд он с неуверенностью глазел на результат, но потом повернулся к Од и вызывающе уставился на неё. Та отпила из горла, окунула руку в жёлтую краску и разбрызгала её по всей стене. Они лепили цвета друг на друга, разукрашивая помимо стены всё подряд. Не щадили ничего: ни батикового покрывала на кровати, ни ссаного коврика на полу, ни старых деревянных оконных рам. Всё вокруг покрылось яркими беспорядочными разноцветными пятнами. Они хохотали без остановки, как два безумца. До болящего лица и наворачивающихся на глаза слёз, до колик в животе, словно дети малые. Вся одежда была заляпана краской. И они вместе — два придурка — в маленькой квартире посреди засранного района, но в своём маленьком мире. Счастливые, глупые, влюблённые. Щелчок. Вспышка. Эдди не замечает, в какой момент перед глазами мелькает вспышка и из старого полароида Од выскакивает крохотный красочный снимок. Од откидывает его куда-то в сторону. Бутылка полностью опустошена. Од, потная и красная, подлетает к Эдди и горячечно впивается в тонкие губы. Эдди теряется, пятится назад, как ошпаренный, упирается в железную спинку кровати и переваливается через неё. Од отстраняется, мутным взглядом выглядывает из-под ресниц, но не успевает сказать и слова, как Эдди хватает её за затылок и целует. Странно, неуверенно, но иначе и не умеет. В голове Каспбрака остается только Од. Од снова отстраняется, туманным взглядом пытается хоть за что-то уцепиться. Шумно сглатывает и еле слышно, одними губами шепчет: — Давай накуримся?***
На улице чудовищно холодно, но путь всё продолжается. Эдди уже не знает, сколько они идут, который час они плутают по закоулкам в поисках «того-самого клуба», о котором говорила Од. На улице темно, раздолбанные фонари, доверху обклеенные телефонными номерами ночных бабочек, не горят вовсе. Небо заволокло чёрными угрюмыми тучами. В домах окна почти все погасшие. Мимо проехала машина, обрызгав стены, покрытые граффити, грязной водой из лужи. Всё вокруг выглядело точь-в-точь как декорации из фильма Ларса фон Триера. Од, дёрнув Эдди за рукав, затащила его во двор. Дома вокруг были словно заброшены и напоминали своим видом наркопритоны. Окна выше третьего этажа были либо заколочены, либо завешаны кусками странной белой материи. Все стены были покрыты нецензурными граффити, наползающими друг на друга. Мусорные баки были переполнены, а некоторые перевернулись от количества смердящих полиэтиленовых пакетов. Но среди всего этого мусора больше всего выделялась тусклая неоновая надпись, вывешенная над дверью в подвал. — «Paradis», — прочитал Эдди вслух. Стоило им зайти, как в нос ударил стойкий запах пота и рвоты. Глаза заслезились от ползущего по помещению дыма. У противоположной стены зала в разноцветных огнях и свете софитов стоял диджейский пульт в окружении огромных шипящих колонок. Поодаль от него располагалась барная стойка. Народу было много. Кто-то накачивался в баре дешёвым пойлом, кто-то развалился на облезшем кожаном диванчике у стены с бокалом пива, кто-то сосался, привалившись к голой бетонной стенке, а кто-то, очевидно, набравшись, шатался на танцполе, размахивая руками не в такт песне. — Так себе рай, — сказал Эд, стараясь перекричать музыку. Ответа не последовало, и Каспбраку показалось, что подруга его не услышала. — Как много у тебя с собой? Эдди нахмурился, отводя взгляд, и порылся в кармане в поисках бумажника. Ни секунды не думая, он протянул его Од. — Я не проверял особо, но это всё что есть. Од презрительно стрельнула взглядом и распахнула бумажник. В удивлении её брови приподнялись, а по лицу расползлась улыбка. — Нихера ты у нас богатенький! — воскликнула она с восторгом и страстно поцеловала парня в щёку. — Пойдём, выпьем. Эдди улыбнулся, пожимая плечами. Од схватила его за руку и нырнула в толпу. Мимо мелькали бледные потные лица с пустыми глазами, чьи-то руки невесомо касались тела, над ухом звучало чужое дыхание, но всего этого Эдди не замечал. Он словно провалился под лёд, и все звуки доносились до него через толщу воды. Перед глазами только Од. А это значит, что больше ничего не имеет значения. Только появившись в его жизни она уже заняла собой все его мысли. Она в каждой его клеточке, в каждом атоме, разливается под его кожей, выбила из лёгких весь воздух и заняла собой. Но главное — она поселилась в его сердце. Она — его любовь. Он уже не знает сколько пьёт, но каждый раз, когда он открывает глаза, его стакан полон. И не имеет значения чем. Язык онемел, уже не чувствует вкуса. Движения отточены до автоматизма: схватить стакан, зажмуриться, запрокинуть голову, открыть глаза — стакан снова полон. Од говорит о чём-то с барменом, но Эдди не слышит. Голова налита свинцом. Идея поспать на краю барной стойки кажется безумно заманчивой, но парень отгоняет эти мысли, вопрошающе оглядываясь на Од. Та смеётся как ни в чём не бывало, опрокидывает очередной шот и протягивает бармену пару купюр. — Я хочу танцевать, — еле шевелит она языком. — Пошли, принцесса-а… — Я… — Эдди пытается сконцентрировать взгляд на чём-нибудь, смотрит в святящиеся счастьем глаза Од. — Я упаду… Мне нельзя падать. М-моя мама будет спрашивать. Од сразу меняется в лице. Смотрит с омерзением и обидой. Удар. Эдди, как тряпичная кукла валится со стула на пол. Од допивает из его стакана. На этот раз тот остаётся пуст. — Прости, — бросает девушка, помогая Эдди подняться. — Блядь, я разбила тебе нос! Каспбрак прижимает пальцы к носу, смотрит на них. И действительно — кровь. Но он не чувствует боли. Ничего не чувствует. Только беспечно улыбается. На плечо Од упала чья-то худощавая смуглая татуированная рука. Эдди немного испугался. Девушка обернулась к незнакомцу. — Давно не виделись, — поприветствовала она его. Отодвинувшись от стойки, Од дала Эдди разглядеть своего приятеля. На вид ему было чуть больше. Сухой смуглый араб со впалыми чёрными глазами, острыми скулами и проколотой губой. Во взгляде его не было ни капли чувств, они были пусты, что у и пугало Эдди. — Это Адам, — представила Од. — Мы с ним давно знакомы. Его мать была подругой папы. — Кто это? — спросил Адам, ткнув почерневшим ногтем в Эдди. — Мой друг, — заключила девушка сухо. — Это из-за него у тебя появились деньги? — Это не должно тебя ебать. С нас деньги — с тебя курево. Адам бросил короткий взгляд на Эдди, заставивший парня уставиться в пол, и протянул Од пачку, казалось бы, обычных сигарет. Од передала Адаму через стойку деньги, проверила содержимое пачки и улыбнулась. — Очень благодарна. — Обращайся, — сухо произнёс Адам, снова укоризненно посмотрел на Эдди и скрылся в толпе. — Жрать хочу, — говорит Од, пряча пачку во внутренний карман кожанки. — П-пошли, поищем что-нибудь? — Сначала нам стоит запечатлеть этот момент. — Од потрясла полароидом в своих руках. В зале было слишком темно, поэтому они вышли за барную стойку в туалет для персонала. — Это же… — Ничего не будет, меня здесь знают, — прервала на полуслове Од, подтаскивая Эдди к зеркалу. Парень взглянул в отражение на замызганном треснутом стекле. Выглядел он и правда паршиво. Синяки под глазами, покрытый прыщами лоб, запёкшаяся кровь, размазанная по всему лицу. Сразу видно — неудачник. Щелчок. Вспышка. — Эй! Я же не умылся… — Если бы можно было передать словами, как мне похуй, ты бы расплакался, — невозмутимо говорила Од, пряча проявившийся полароид в кожанку. Не самое романтичное место для поцелуя, но Эдди этот поцелуй был необходим, как глоток свежего воздуха. Он аккуратно притянул Од к себе и невесомо коснулся губами её губ. Девушка слегка растерялась, привалилась к раковине, схватившись за бортик, покрытый жёлтыми пятнами неизвестного происхождения. — Это тупо, но… — «Я люблю тебя». — Пошли отсюда, — отрезала Од, толкая Эдди плечом. Пошатываясь подростки прошли к чёрному ходу. От холодной улицы их отделял узкий тёмный коридор, к стене которого прижался парень, придерживающий за голову подружку, присосавшуюся к его члену. Эдди брезгливо сморщился от этой картины. — Это не бордель, уебаны, — плюнула Од через плечо и вышла на улицу.***
В ближайшем круглосуточном супермаркете на Од и Эдди слегка косится охрана и продавщица за одной из касс. Эдди даже в какой-то степени понимал их; как иначе можно отреагировать на двух подростков, от которых несло за километр, к тому же, у одного из которых всё лицо в крови? Как бы то ни было, вышли они, купив всё самое необходимое: два сэндвича, колу, влажные салфетки и ватные диски, чтобы заткнуть кровоточащий нос. Далеко идти сил уже не было, поэтому они присели на автобусной остановке недалеко от парковки. Щелчок. Вспышка. Од открыла пластиковую тару и зажевала сэндвич с ветчиной и сыром. — Не дёргайся, — прошипела она, стирая салфеткой с лица Эдди кровь. — Ощущение, будто сопли по лицу размазывают. — Не надо было нести хуйню всякую, — отрезала Од, резко затолкнув в одну ноздрю ватный диск. — А как я есть буду? — Сдохнешь с голоду, — сухо заявила девушка, затолкнув второй ватный диск в другую ноздрю. — Усёк? — Усёк, — сглотнул Эдс и принялся рассматривать носки кроссовок. Пусть Од хмурилась и строила из себя мисс неприступность, но если бы Эдди сказал, что она не была до боли похожа на Иезавель, то безбожно солгал бы. Эдди раньше был мальчиком аккуратным, но до ужаса неуклюжим. Когда он разбивал колени или набивал шишку, то Иезавель всегда была рядом со смешным пластырем с кроликом или компрессом из льда. И точно так же как мать Од сейчас хмурила брови, поджимала губы и задумчиво бегала глазами из стороны в сторону. Од отодвинулась от парня, и откинулась на прозрачную стенку остановки. На лицо упал тёплый тусклый свет фонаря. Кто-то вышел из супермаркета с тяжёлыми пакетами. Чья-то машина выехала с парковки. Казалось бы, такой поздний час, а город всё ещё живёт. Од достала из кармана пачку сигарет, вытащила одну самокрутку. — Ты уже пробовала? — спросил Эдди, вытаскивая одну и для себя. — Нет, а ты? — Я тоже. Од доела сэндвич, отпила колы и зажала самокрутку между губами. Эдди повторил за ней. — Идиот что ли? — усмехнулась девушка. — Ласты склеить хочешь? — Девушка бросила короткий взгляд на нос парня. — Ай, дурак, — шикнул Эд, выдёргивая вату из носа. Только когда маленький огонёк заплясал на зажигалке Од, Эдди начал волноваться. Он не мог объяснить свое волнение логически. Просто в один момент все мысли сошлись вокруг этого маленького огонька, вспомнились все нотации в школе и дома. Казалось, что как только огонёк коснётся самокрутки, так земля разверзнется под ногами и Эдди провалится прямиком в пекло. Но даже когда Эдди неуверенно затянулся, ничего не произошло. — Как быстро должно подействовать?***
Железная тележка гремела, казалось, на всю округу, но к двум укуренным идиотам никто не подходил. — Вези меня, ишак, вези! — кричала Од, размахивая ногами из тележки. — Давай быстрее, Эдс! — Не называй меня так! — на автомате выдал Каспбрак, вцепившись в ручку покрепче. Он разбежался, что было сил навалившись на тележку, и оттолкнул её от себя. Од, по-прежнему болтая ногами, проехала несколько метров по пустой парковке. Дальше тележка задела фонарь, несколько раз прокружилась и остановилась у высокого бордюра. — Эдс, это тема! Раскрути меня! — задыхаясь от смеха прокричала Од. — Это как в стиральной машине, ты прикинь! Ебать, ты никогда не думал, как чувствует себя одежда? — В смысле? — улыбнулся Эд, пьяно глядя из-под ресниц. — Вот у футболки: у неё же типа… Есть дырки… Три, нет, четыре! А типа значит ли это, что когда мы надеваем футболку, то мы её по сути трахаем? Кто-то вообще спрашивает согласие у футболок? Вот именно! Это изнасилование, ёбаный в рот! — Блядь… — В тот момент это казалось Эдди гениальной идеей. — Ты права. — Я знаю. Я всегда права. — Од гордо улыбнулась. — Раскрути меня, Эдди! Эдди выволок Од на центр парковки. Девушка вцепилась в железную решётку тележки, и Каспбрак разбежался. Влюблённо смотря куда-то в асфальт, парень вытянул руки вперёд, чтобы прокрутить тележку вокруг себя, но пластиковая ручка тут же вылетела из его рук, а сам Каспбрак плюхнулся на задницу. Тут он и услышал рычание мотора автомобиля, и гудки водителя. Тележка быстро катилась навстречу грязному чёрному джипу, Од безуспешно пыталась развернуться. В глаза ударил свет фар, а в ушах послышался звук перевернувшейся тележки. Эдди обнаружил себя сидя на асфальте под фонарём, спрятавшим голову в колени. Напротив него стоял разъярённый толстый мужик. — Из ума вышли? Убиться хотите? Совсем ебанаты что ли? Я чуть не убил её нахер! Эдди не думал, что ответить, губы сами искривились в странного вида ухмылке. Он резко прыснул смехом. — Это по-твоему смешно? — ещё более грозно крикнул мужик. — Понарожают идиотов же! — Бегло оглядев машину, мужик спокойно выдохнул, сел за водительское сиденье и напоследок выкинул: — Фу, хуйло! Джип покинул парковку. Тележка валялась на боку, Од лежала головой на асфальте. Эдди чудовищно испугался, кое-как встал и на ватных ногах поплёлся к подруге. Уже стоя перед ней он услышал всхлипы. — Од… — прошептал он, падая рядом с ней на колени. Лицо скрылось за копной чёрных волос. — Од, прости меня, я… — Иди ты нахуй, понял? — крикнула она сквозь слёзы, закрывая лицо руками. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя, как и всех в этом мире! — Я сглупил, Од… — А знаешь почему я тебя ненавижу? — будто не слыша говорила Од. — Вот знаешь? — она поднялась на локтях, убрала с лица мокрые волосы. — Потому что ты украл её у меня! Она таскалась с тобой везде, где ей хотелось! А знаешь, с кем она должна была это делать? Со мной! Она должна была заботиться обо мне! И любить она должна была меня, а не мерзкого неуклюжего мальчишку-астматика из богатенькой семейки! Эдди сразу понял, о ком она говорила. На мгновение к нему даже вернулся рассудок. — Она вернулась. Она забрала меня. Да, мы с ней ссорились, пару раз мы даже дрались, но я любила её. И снова вы! Вы, ублюдскиежирдяи на своих дорогих тачках, забрали её у меня! — Од… Од, я тебя умоляю, не плачь… — повторял Эдди как мантру, словно она могла чем-то помочь. — Я не успела… Я не успела, блядь, даже извиниться! Я ублюдская дочь, но она любила меня! Я не успела даже извиниться! — горячечно продолжала Од, как в бреду. Эдди попытался прикоснуться к девушке, как та взвизгнула и зашлась в новых рыданиях. — Уйди! Уйди! Ненавижу! — Она метелила его кулаками в грудь, громко всхлипывая и крича. — Ненавижу! — Од, я рядом, — всё что мог выдавить из себя Эд под грудой ударов. Несмотря на сопротивление, он сгрёб её в свои объятия. — Я рядом… Всё будет хорошо, я рядом… Пару раз Од ещё ударила парня кулаком, но вскоре с громким всхлипом выбилась из сил. Она уткнулась ему в грудь и снова начала плакать, нескончаемо повторяя: — Она мертва! Мертва! Мертва…