Старший Аркан

1 ноября 1919 года. Омск.

По улице неслись грязные автомобили. Дождь хлестал спины бегущих людей, и те напоминали крыс. Мокрых, трусливых. Они спасались, бежали, но это бегство было ничто по сравнению с тем, которое должно было развернуться после падения Тобольска и Петропавловска. Газетчики разносили неутешительные новости. Через несколько дней потоком хлынет толпа из Омска, спасаясь от красных, а следом бравая армия Колчака. Он чувствовал. Чутьё досталось ему от отца и никогда не подводило. Сдадим Омск – все кончено. Гидра революции поглотит их. Облокотившись рукой на окно, Александр прижался лбом к холодному стеклу. Чёртова революция. Чёртовы большевики. Они, Разумовские, вынуждены бежать из собственной страны. Они потеряли земли, леса, поля, дома, деньги. По крайней мере, некоторую часть. Благодаря дальновидности отца, им есть, на что жить. Отец... Александр прикрыл глаза, остро ощущая потребность в напутственном слове. Каждый день за столом на него смотрели с ожиданием и всякий раз в глубине души он боялся не оправдать надежд родителя. Груз ответственности за семью тяжёлым бременем лёг на плечи в декабре 1916 года. Александр знал, что отец всю жизнь растил и воспитывал его, как будущего наследника. Он готовил его, как готовили с детства спартанцев к войне. Именно ему предстояло стать главой дома, защитником и до того дня он не представлял, как нелегко было отцу, хоть и был посвящен в управление делами семьи с двадцати лет. Теперь же его не называли князь Разумовский 2-ой, дабы не путать, однако с титулом пришла революция, за ней вторая и осознание, что он обязан сберечь семью. Отец говорил: «Если царь не пойдёт на уступки, случится переворот. Будь готов», и Александр готовился. Но случилось Временное правительство, и страхи отступили, а потом... потом грянул Октябрь, Ленин, Троцкий. Карты смешались. Он растерялся и упустил шанс. После он узнал о конфискации имения в Затонске, а также других земельных участках. Поля, леса – всё забрали, растаскали. Матушка долго плакала, узнав, что не только их дом, но и дом её родителей, в котором она родилась и выросла, теперь им не принадлежит. – В Лондоне на имя каждого из вас открыт счёт, я регулярно переводил деньги в фунтах. Купил дом. Вы ни в чем не будете нуждаться. Оберегай мать, ей будет особенно тяжело первое время. Будь терпим к брату, не пытайся его изменить. У Лены достойное приданое, позаботься о её будущем. Я доверяю тебе своё благословение. Я вверяю тебе семью. Ты слышишь меня? – Да, отец. Александр открыл глаза и выпрямился. Он часто вспоминал последние слова умирающего батюшки. В комнате, освещённой несколькими свечами, сын дал отцу слово быть для семьи мечом и щитом, а покидая Петербург, Александр поклялся на могиле, что вывезет их из залитой кровью России в Великобританию. С трудом удалось достать четыре билета на сегодняшний поезд до Маньчжурии. Дорога предстояла дальняя. Вещи были собраны. – Саша! Дверь распахнулась, и в нежно-голубом платье вбежала девятнадцатилетняя Елена. Александр успел лишь обернуться, как она, перепуганная, прижалась к нему. – Владимир хочет уйти на фронт. Он собирает вещи, – всхлипнула сестра. Александр слегка отстранился и посмотрел в голубые, большие глаза. Елена была копией матери, только цвет волос унаследовала от отца – чёрные, блестящие локоны были убраны по последней моде. Внешне похожая на мать, внутри она была настоящей Разумовской. Единственная дочь, Елена с детства привыкла к обожанию. Если сыновей князь воспитывал в строгости, то дочь забрасывал подарками, нарядами, украшениями. Девочке хватало посмотреть грустными глазами и жалобно промурлыкать: «Ну, папочка», и Разумовский был повержен. Ложку дёгтя вносила Анна. Здесь уже она выступала воспитателем, и если слезы дочери могли разжалобить отца, то матери приходилось зачастую играть роль надзирателя. – Сказал, никуда не поедет, про долг офицера говорит. Александр нахмурился, на языке крутилось едкое замечание об отсутствии у Владимира военной выучки. Так и хотелось напомнить младшему брату о его юридическом образовании, никак не относящееся к офицерам. – Попроси зайти ко мне, – сказал он. Елена выскользнула из кабинета, а Александр задумался. Чего-то подобного он ожидал, но не накануне отъезда. Владимир всегда был слишком...слишком Мироновым. Как отец ни старался, брат постоянно выбивался. Он был другим. Изнеженным мечтателем с рассказами о духах, вещих снах. Почему-то и мать, и отец верили той околесице, которой Александр наелся ещё в одиннадцать лет. С возрастом пропасть между ними становилась очевидней, и как Александр ни пытался, он не сумел примириться с характером и жизненными принципами брата или их отсутствием. Они были непохожи. У них были разные ценности. Владимир легко увлекался и быстро остывал, его деятельность всегда можно было перенаправить, а решение изменить. Что ж, гнилой фрукт в корзине – обыденность. – Он не придёт, – сестра неслышно вернулась. – Поговори с ним. Поговори, – её губы дрожали. – Сделай что-нибудь. С Еленой же наоборот у него сложились доверительные, тёплые отношения. Он знал всё о её страхах и надеждах. Именно ему пришлось утешать, когда отец скончался. Матушка переживала потерю в одиночестве, никого не принимала и первые дни общалась с ними обрывочными фразами. Скоро три года как нет отца, а маменька до сих пор носит траур, не хватало ещё оплакивать младшего балбеса-сына. – Успокойся, – Александр взял её руки и почувствовал волны напряжения. – Где он? – В гостиной. Когда они зашли в комнату, Владимир обернулся и нервно поправил очки. – Я всё решил, – предупреждающе заверил он. – Дождусь матушку и уйду. – Оставь нас, – приказал Александр, и сестра испарилась, наглухо закрыв дверь. Он сцепил за спиной руки и смерил взглядом двадцатипятилетнего брата. Хорошо скроенный сюртук серого цвета делал Владимира более представительным, а дорогие ботинки выдавали в нем человека, привыкшего к комфорту. Нервно поджатые губы и встревоженные голубые глаза подсказали, что решение брата не приняло окончательной формы. – Мы проиграли, – начал Александр, – Колчак сдаст Омск, сюда ворвутся большевики. Ты ничего не можешь изменить. – Ты заблуждаешься. Мы должны отстоять нашу родину, а не бежать. Наш дом здесь. Я приму участие в сражении. – Ты никогда не держал оружия, а от вида крови тебя мутит. О каком сражении идёт речь? – Зато ты воевал и был награждён! – вспылил Владимир. – Отказываешься исполнить свой долг? Когда началась война, Александр сразу ушёл на фронт. Он отказался от бумажной волокиты и попросился на театр военных действий. Конечно, его сразу же взяли. С блестящей репутацией и рекомендациями, с глубокими познаниями в военном деле его быстро приметили. А хорошее отношение к солдатам сослужило ему добрую службу после Февральской революции – над ним не учинили самоуправства, как над другими. Но на войне Александр столкнулся со страхом, кровью, смертью товарищей. Его наградили Георгиевским оружием «За храбрость» в операции под командованием Брусилова. Отец был им очень доволен, писал, как горд знать, что у него есть такой сын. Но суровый декабрь приближался, и вскоре написала матушка – отец болен, ты должен приехать. Александр боялся опоздать и добирался без продыху. Наконец, ночью, в метель, он прибыл в Петербург. Его встретила Елена и сразу провела к отцу. – Мой мальчик, мое время пришло. Ничего не бойся. Будь верен своему слову, своим принципам. Всегда помни, кто ты. Не страшись будущего, но всегда всё и всех просчитывай наперёд. Не плачь, Александр. Мы всегда будем вместе. Даже если бы у меня было десять сыновей, ты все равно был бы самым достойным. Никогда не забывай этого. Александр вздрогнул от голоса брата и перевёл на него взгляд. Он не слушал его последние пару минут, но мог догадаться, о чем тот говорил. – Я присягал государю и Российской Империи. Свой долг я выполнил. Колчаку и его правительству я не клялся в верности. – Ты присягал Отечеству! Неважно, как Родина называется: республикой, Колчаковским правительством, это все равно наша страна. Ты должен быть там! – вскричал брат. – Ты офицер, у тебя есть опыт. Отец хотел бы этого. С твоими знаниями!.. Под знаниями Владимир подразумевал не только военное образование, но знание нескольких иностранных языков, среди которых числился японский. Потерпев поражение в русско-японской войне, отец сказал: «Так просто все не закончится. Нужно быть готовым» и выписал из Японии учителя. – Отец хотел, – холодно возразил Александр, – чтобы мы убрались отсюда, и уж точно не поддержал бы идею глупого кровопролития. – У отца были дела с англичанами. Знаю. Александр приподнял бровь, удивлённый переменой разговора. – Чушь. Владимир вздрогнул, так интонация напомнила отца, хотя одним только видом брат напоминал батюшку. Высокий, широкоплечий, с военной выправкой и темными, непроницаемыми глазами, Александр был весь в него. Владимир с детства чувствовал духовное родство между отцом и его братом, они всегда были заодно и соглашались друг с другом по умолчанию. С годами их связь крепла и дошло до того, что Александр был посвящен в дела князя. Он не принимал в них участия, но не посмел и осудить. Владимир знал. Если брату досталось чутьё на неприятности от отца, то ему – интуиция матери. – Ты знал и не сказал матушке. Александр сощурился и сократил расстояние. – Не смей порочить честь отца. Ты никогда ни в чем не нуждался. Дорогой костюм, удобная обувь. Высшее общество Петербурга, заигрывание с богатыми невестами, а вечером карточные игры на круглые суммы, – он говорил медленно, вонзая каждое слово в нежное сердце брата. – За счёт отца. Возможность выбрать образование по душе, а не которое прокормит в будущем. Можно плохо учиться, потому что добрый папенька оставит хорошее наследство. – Александр повысил голос: – Благодаря нашему отцу у нас есть деньги, и мы можем уехать в Великобританию. Перестань винить всех вокруг, посмотри на себя. – Я люблю отца и люблю Россию. Отца уже давно нет, а страну ещё можно спасти. Да, я не такой идеальный сын, как ты. Не закончил с отличием, скромный юрист, мечтатель, философ. – Было необязательно перечислять свои недостатки, – сухо возразил брат. – Будь ты хоть проигравшимся авантюристом, я дал слово оберегать семью. – Я не поеду. – Хочешь разбить матери сердце? Она должна оплакивать и тебя? Владимир промолчал и пошёл вон из комнаты, однако Александр ухватил его за предплечье и дернул на себя. – Я не позволю запятнать наше имя, – прошипел он. Владимир вспылил и замахнулся, намереваясь дать пощёчину, а Александр ловко увернулся. Вместо ответной реакции он лишь поправил сюртук. – Так ты собираешься бороться с красными? При виде их ты первым покинешь поле боя. Запальчивость маменьки досталась Владимиру, а язвительность отца – Александру. Младший брат круто повернулся, губы дрожали, если бы не вбежавшая сестра, он бы точно выругался. – Прекратите! Владимир оглянулся, попытался успокоиться, кинул взгляд на брата и зашагал. – Поезд в семь. Спина напряглась. – Ты – не отец. Не указывай мне. – Ты перепутал детство со взрослой жизнью. Нужно было раньше играть в солдатиков. Владимир с криком бросился на брата. Елена вскрикнула. Александр уклонился с усмешкой на губах. Он злился, но не собирался распускать кулаки. Вдруг что-то упало, звякнуло, разбилось, разлетелось. Владимир, вцепившись в сюртук брата, ошеломлённо обернулся. Елена стояла посередине осколков и смотрела на них глазами размером с блюдца. Опомнившись, он разжал пальцы. – Эта ваза стоила 67 тысяч 385 рублей, – холодно заметил Александр, краска схлынула с лица; Владимир закатил глаза. – Отец специально ездил за ней в Германию. – Может, это не та ваза. – Матушка её так любила, – тихо проговорила Елена, и слезы брызнули из глаз. – Матушка пошла сегодня купить подходящий чемодан, чтобы перевезти вазу в Лондон. – Перестань. Ты же видишь, она расстроена, – отозвался Владимир, перебранка с братом была забыта. – Разбит раритет. Хорошо, конечно, что она не швырнула о пол диадему. – О! – Отец бы не стал ругать нас из-за вазы. – Ты никогда не умел ценить состояние, что он сколотил для нас. – Зато ты считаешь каждый рубль. Грош цена твой вазе, если мы не сумеем выбраться. – О, так ты уже не торопишься с победным кличем крушить красных? – Вы, оба! Перестаньте! Иначе я ещё что-нибудь разобью! Капризная, как всякая женщина, Елена была требовательна, как любой из Разумовских. Владимир покосился на Александра: – Вспомни, как ты прострелил картину в доме Зарецких. До сих пор перед глазами красное лицо матери. – Мне было двенадцать. – Но Елена – женщина, а женщинам свойственны порывы. Чем пререкаться, давайте выясним, та ли ваза. Матушка брала несколько. – Эта была любимой, – всхлипнула сестра. – Лена, – терпеливо начал объяснять Владимир, – она была любимой только потому, что нравилась отцу. Он опустился на корточки и стал перебирать крупные осколки. – Это не та ваза, – диагностировав, поправил очки. – Что? – На той слоны, а на этой гречанка. Александр взял протянутый осколок и долго разглядывал. – Сколько она стоила? – поинтересовался младший брат. – Тысячи две. Владимир поднялся и отряхнул руки. – На кой черт мы её тогда везли из столицы? – По-твоему, мы везли вещи, чтобы потом продавать как Нелидовы? Елена вздрогнула. В прошлом состоятельная семья с богатыми приемами, теперь Нелидовы почти что побирались. – Да хватит! – сестра повысила голос и переступила через осколки. – Вы братья, вы забыли? Мы должны держаться вместе. Все. – Она взяла их за руки. – Родители не учили нас ссориться. Мы все сложные, со своими недостатками, и мы можем заставить себя мириться с ними, правда, мальчики? – Елена внимательно посмотрела на двоих мужчин, как на нашкодивших котят. – А теперь протяните друг другу руки. – Братья переглянулись и нехотя подали руки, образуя круг. – Очень хорошо. – Напомнило детство, – вставил Владимир. Этому приему их научила матушка, когда они начинали ругаться. – Вы и есть дети. Александр прав, мы должны уехать. Для нас в России все кончено. Твоё вступление в армию ничего не изменит, только вынудит нас всех остаться, а кто знает, как сложится судьба потом? Нам надо ехать. – С каких пор ты подслушиваешь? – Не было нужды. Вы чересчур громко любезничали. Я тоже не хочу покидать наш дом, ехать на чужбину, но другого выхода нет... Раздался звонок, и голоса стихли, прислуга поторопилась в прихожую. Хлопнула входная дверь. Трое переглянулись и синхронно посмотрели на разбитую вазу. – Если это не та, то где же она? – рассуждал вслух Владимир. Тем временем свет в коридоре погас, и послышались шаги. – Мы так и будем стоять? – поинтересовалась сестра. – Начинай собирать, – ответил Александр и вскинул голову на скрип открывшейся двери. Неторопливо зашла княгиня, на ходу снимая с плеч чёрную шаль. На влажном лице после дождя показалась улыбка, и вокруг глаз собрались морщинки. – Как хорошо, что вы все дома, – тепло сказала она. – Дождь застал меня на полпути в магазин, пришлось взять извозчика. Анна Викторовна замолчала и с подозрением посмотрела на детей, заметив, как Елена что-то старательно прятала, приподняла бровь. – Что это с вами? Чёрное, строгое платье зашуршало по полу, тоскливо скрипнула половица, и дочь отошла. – Простите, маменька! Я... Княгиня удивленно посмотрела на пол, а потом на детей. – Прав был ваш папенька. – О чем вы? – Не ту вазу, так эту разбили, бессовестные. Совсем как двадцать лет назад. Хорошо, что я забрала утром к себе его любимую. – Анна Викторовна взглянула на Елену. – Прибери, ma fille. Дочь выбежала за ведром для мусора. – Так вы перенесли вазу? – Ваш отец был очень настойчив. Саша, будь добр, помоги мне упаковать её в чемодан, не могу доверить прислуге. Александр предостерегающе посмотрел на брата и лишь затем ответил: – Конечно, maman. – Сначала чай, я хочу отдохнуть. – Анна Викторовна опустилась в кресло. – Садитесь же, не стойте так, словно играете в партизан. Сыновья сели. Вернулась Елена. – Марфа готовит чай, – отозвалась дочь и начала убираться. – У нас ещё три часа. – Княгиня тонкими пальцами, на одном из которых было обручальное кольцо, поправила высокий ворот платья. – Поверить не могу, что мы уезжаем... Неужели для нас все закончилось? – Ни Тобольск, ни Петропавловск не взяты. Ничего неизвестно. Возможно, мы зря уезжаем. Александр хмуро посмотрел на Владимира. – Люди взволнованы, на улицах только об одном и говорят. В голове не укладывается. В вашем возрасте я о таком и подумать не могла. Анна Викторовна подняла взгляд. Скоро ей должно было исполниться пятьдесят, а она уже как три года была вдовой. Когда все только произошло, Анна вдруг снова превратилась в ту юную девушку – потерянную, одинокую, надломленную. Князь сгорел от воспаления лёгких за пару дней – обычная простуда, нежелание лечиться и бесконечная служба обернулись пневмонией. – Столько дел, Анна, не до лекарств. Со мной ничего не случится, не волнуйся. А одним утром он просто не смог встать... – Напиши Александру, я хочу увидеть моего мальчика... Она бы и так написала, вот только эти слова были первыми, когда князь всё понял... Лучшие врачи, дорогие лекарства, но... – Возраст. Крепитесь. Мои соболезнования. Ей было не смириться. Дом заполнили друзья, знакомые – всех принимала Елена, взявшая на себя роль хозяйки дома, а помогал Владимир. Приехал с фронта Александр и прямиком к отцу. – Maman... Отец! – Оставь нас, Анна... И бледная, опустошённая Анна прикрыла за собой дверь. А дальше...дальше как в густом тумане. Крепкий чай. Причастие. Смерть. Нюхательная соль. Плач. Истерика. Успокоительное. Сон. Ей казалось, она не справится, не сможет. Благотворительность, дела, хлопоты поначалу выматывали, но с каждым днём становилось тяжелее. Выход нашёлся сам – однажды ночью Анна позвала его, и он пришёл. С тех пор князь приходил каждую ночь, садился в кресло и молча слушал, улыбался, кивал или хмурился. Так продолжалось долго, пока Владимир случайно не узнал. – Вы должны отпустить его, маменька. Вы мучаете себя. Так нельзя. – Отпущу, но не сейчас. – Матушка... Шли месяцы, перерастая в годы, а Анна все звала, и князь приходил. Он отвечал ей, давал советы, поддерживал, совсем как при жизни, будто и не было смерти, похорон, вдовства. Снова жизнь окрасилась в яркие краски, захотелось улыбаться. – Дух должен найти покой, вы ведь понимаете не хуже меня. – Я общаюсь с духами тридцать лет, Владимир. Твоё беспокойство напрасно. Она не могла его отпустить – у неё не получалось. Да и зачем? Ведь если он приходит, значит, ему хорошо. Анна Викторовна пригладила строгую прическу, пока что седина щадила её волосы и не прикасалась старческой рукой. – Нам главное сесть на поезд и добраться до Маньчжурии, – сказал Александр. Владимир решил помочь сестре и подавал осколки. – Надеюсь, к нам никого не подсадят, – сказал он. – Не подсадят, я все уладил. – Графа ночью разбил инсульт, – глухо отозвалась княгиня, – Маковские остаются. Александра Фёдоровна, ясное дело, не оставит мужа. – Откуда вы узнали? – Зашла к ним. – Но у них нет средств к существованию! – воскликнула дочь. – Они отдали последнее на билеты, – подтвердил Александр. – Хорошо, что их дочь давно за границей. – Но бедный их сын... пал смертью храбрых... – голос Анны Викторовны дрогнул: – Мы должны им помочь. – Мать посмотрела на старшего сына, единственного, кто заведовал финансами. – Какой суммой мы можем помочь? – На какой период? – Не знаю... – Хорошо, я распоряжусь. – Он вдруг замялся. – Хотя лучше мне самому отвезти, не доверяю я нынче прислуге. – Не опоздать бы на поезд. Ты уверен? – Если поехать сейчас, то успею обратно на квартиру. – Извозчика днём со гнём не сыщешь! – проворчала Елена и отряхнула руки. Взяв ведро, она скрылась в коридоре. Владимир сел за стол. – Так как мы поступим? Если ты не успеешь на поезд? – Успею, maman, непременно. В семь поезд, ждите меня до половины шестого, а потом, если что, езжайте на вокзал. Там и встретимся. Схожу за билетами. – Отец сказал о вазе? – спросил Владимир, когда они остались наедине. – Да, и не зря. – Анна Викторовна помолчала. – Он против. – Что? – Твой отец против, чтобы ты воевал. Ты не служивый человек, Владимир. Это не для тебя. – Матушка! Княгиня вскинула ладонь. – Поверь мне и доверься отцу. Ты сам знаешь, духам незачем лгать. Я бы хотела вернуть наш дом в Затонске, но не могу. Никак. – Она пожала плечами. – Ничего не изменить. Александр вернулся, следом сестра и Марфа с подносом. – Вот. Ваши билеты. – Пусть будут у тебя. – Если что-то... – Мы не поедем без тебя, – сказал брат, – пусть билеты хранятся у тебя. Мы их потеряем. – Он прав, мы уедем все вместе, – подтвердила мать, а Елена кивнула. – Тогда нужно поторопиться. – Будь осторожен, – Анна Викторовна поцеловала сына в щеку. – Дорога до Маковских небыстрая, – проговорила Елена, когда Александр ушёл. – Он не опоздает, – уверенно отозвалась мать и сделала глоток чая. – Может быть, картошки с бараниной? – Я не голодна, а вам бы перед дорогой следовало поужинать. – Княгиня провела пальцами вдоль морщин на лбу. – Мы часто обсуждали с князем, как сложатся ваши судьбы, но ни в одном из вариантов не предполагалась революция. Не знаю, что ждёт нас в Лондоне, как мы там будем? Зарецкие уехали в Париж... – Они уехали в начале 1918. – Да, поэтому и потеряли меньше. – Я спрятала все драгоценности, – тихо сказала дочь, – и ценные бумаги. – У нас не осталось ценных бумаг, а те, что есть, не имеют веса, – возразил Владимир. – Каждый понимает ценность по-своему, – вздёрнула подбородок сестра. – У нас столько вещей... – проговорила мать. – Брат со всем разобрался. – Нужно проверить, всё ли сложили. С вещами отца будьте особенно аккуратны. Письма я повезу сама. Тем временем Александр, с трудом поймав извозчика, проехал две улицы и встал. Где-то заглох автомобиль, и остальные машины не могли проехать, образовалась длинная пробка. Со всех сторон гудели, и слышалась брань. Извозчики кричали на водителей, те не оставались в долгу. Чертыхнувшись, Александр выпрыгнул из двуколки. Пешком выйдет в два раза дольше. Дождь не переставал, холодные капли скатывались за ворот. Сыро. Холодно. Люди разного вида торопливо проносились мимо. Ветер в лицо. На часах – половина шестого. Поворот. Улица. Дома. Поворот. Парадная. Маковские снимали квартиру на втором этаже. Когда-то они жили неподалёку от Разумовских, но арендная плата стала непосильна, и они съехали. Здесь брали дешевле, но и вид был соответсвующий. Графиня открыла дверь и пропустила в тускло освещенную прихожую. Седая, с заплаканными глазами, она обняла Александра, как родного сына. – Александра Фёдоровна, мои соболезнования, какой ужас. Что говорят врачи? – Ничего хорошего, день-два и всё, – женщина всплакнула и поманила рукой молодого князя в гостиную. – Не могу, простите. Поезд через сорок пять минут. – Александр запустил руку во внутренний карман пальто и достал плотный конверт. – Возьмите, не отказывайте. – Он решительно вложил деньги в худые, морщинистые руки. – Вам понадобится. – Ах, мой мальчик! – Маковская припала к его груди и зарыдала. – Могла ли я подумать, встретив твою мать тридцать лет назад в поезде, что её сын позаботится обо мне на старости лет? – Что вы, бросьте, – Александр утешительно гладил по спине. – Вы приедете, я знаю. Не сейчас, так потом. У вас есть наш адрес в Лондоне? – Анна Викторовна говорила. – Нет, я запишу. – Александр взглядом отыскал карандаш на полке и на конверте указал адрес. – Главное, выберетесь отсюда. – У меня дочь в Америке. Александр внимательно посмотрел и сжал руки графини. – Прощайте. Берегите себя. Александра Фёдоровна обняла напоследок и благословила. Затворив дверь, она расплакалась. Вот-вот преставится муж, и она останется одна в этом грязном городе. Сын погиб в 1915 году, дочь уехала, знакомые по большей части либо в Европе, либо в других городах. Сегодня уезжают Разумовские. Хватит ли сил бороться? Александр выбежал на улицу, поймал извозчика и велел гнать, что есть мочи на вокзал. Княгиня нервно оглядывалась по сторонам. Дочь, бледная, высматривала в толпе знакомое лицо. Владимир стоял у входа. Отправление поезда через семь минут. – А что, если что-то случилось? – в страхе спрашивала Елена. – Не спокойно мне, маменька! Пять минут. Раздался звонок. Дочь переглянулась с княгиней. – Он не мог опоздать! Что-то произошло. Анна Викторовна глядела на пассажиров, вытянув шею. Вдруг мелькнула голова Владимира, а следом Александра. – Бегут! – вздох облегчения вылетел из её лёгких. Три минуты. Александр подбежал, схватил сумки, следом Владимир, Елена под руку с матерью за ними. – Ваши документы, билеты. Сигнальный гудок. Документы в порядке. Елена запрыгнула первой, за ней Владимир. Анна Викторовна, бросив последний, прощальный взгляд, поднялась в поезд, только после этого Александр выдохнул и поставил ногу на ступеньку. Поезд тронулся, платформа поплыла, люди замелькали. Омск оставался позади, а с ним отчий дом и всё, что было дорого. В этот момент в груди защемило и он почувствовал руку матери на плече. Ей расставаться с Россией было так же тяжело, как и ему, и так же, как и он, она не видела другого выхода. – Отец гордится тобой. Да, он знал это. Сейчас Александр чувствовал его присутствие как никогда раньше, и князь действительно был с ними, и если бы мог, то сказал: «Я горжусь тобой, мой мальчик».