Старший Аркан

Анна не знала какие документы следовало сжечь, поэтому добросовестно побросала в камин почти все, оставив только их личную переписку, переписку с управляющим и ещё несколькими лицами, а также бумаги о купле-продаже леса, счета. Те бумаги, что она нашла в нагрудном кармане пальто, сожгла первыми. Пропитавшись кровью, они вспыхнули, синее пламя в раз поглотило, съедая въевшуюся чернилами информацию, стоившую многим жизни. Открытый сейф привлёк внимание, подойдя, Анна увидела саквояж с деньгами. Поколебавшись, она проверила содержимое и нашла увесистую синюю папку. В другое время она бы обязательно полистала, но сейчас кинула в огонь. Ещё никогда камин не видывал столько ценных листов и не служил отходной ямой. К тому времени, как прибыл Штольман, все сгорело. Анна помешала пепел кочергой и подкинула дров. Она не имела представления, что делала, что сжигала и очень надеялась, что правильно истолковала слова мужа. Она верила ему, и если он сказал все сжечь, значит, дела государственной важности не должны были попасть в руки полиции. В конце концов, ее супруг советник и многое, решаемое в узком приближённом кругу к императору, должно оставаться там. Не обо всем простому народу следует знать. Штольман появился в тот момент, когда Анна глянула на саквояж и вспомнила о деньгах, неубранных в сейф, который уже успела закрыть на ключ. Её забывчивость, как признак беременности, сыграла злую шутку. – Анна Викторовна! – его громкий голос ударил по нервам, и её губы непроизвольно вытянулись в нить. Он в два счета пересёк расстояние между ними. – Анна! Потянул руки – неосознанно, порывисто и почти сразу опустил – быстро, нервно, не получив её одобрения. Он почувствовал себя глупо и почему-то смешно. Узнав о случившемся в доме князя, Штольман тотчас бросил все дела и выехал. Он так переживал за Анну, так хотел успокоить, но... теперь она не нуждалась в его утешении. Княгиня, поглощенная переживаниями, не заметила его внутренней борьбы. Бледная, она опустилась в кресло. – Вечер добрый, – брякнул он. Анна посмотрела на него так, будто впервые увидела. – Он вовсе недобрый. Ее причёска растрепалась, а на щеке и подбородке остались следы крови. У неё дрожали руки, а в глазах стояли слезы. Страх и слабость, до этого отступившие, вдруг захватили самообладание и, закусив губу, Анна приказала себе быть мужественной и не лить слезы. Ещё ничего не ясно, ничего не кончено. Там, в спальне, орудовал доктор Милц и ей казалось, она слышала звон инструментов. К Штольману постепенно стало возвращаться хладнокровие. Он огляделся в поисках улик. Дверной косяк в кровавых отпечатках, капли крови от самой спальни вели в кабинет до окна, а там – засохшая лужа крови. Видимо, князь дошёл и потерял сознание. Яков Платонович сощурился, глядя на разгоревшийся камин. – Мои соболезнования. Ему ничего не ответили и только взяли с подноса стакан воды. Вода с лимоном вызвала рвотный рефлекс, быстро отставив стакан, Анна поднесла ко рту платок. Штольман пододвинул стул и сел рядом. Пока Коробейников опрашивал прислугу, он намеревался расспросить Анну. – Ваши родные знают о случившемся? Она подняла остекленевший взгляд красных глаз и ему стало не по себе. Слова застыли на кончике языка, Яков Платонович лишь положил на колени руки, не представляя, что бы ещё сделать. – Они на вечере. Прасковья должна им сообщить. – Я понимаю, вам тяжело, но все же попытайтесь рассказать, что произошло. – Спрашивайте, – с сухих губ слетело глухое разрешение. – Князь убил Лассаля? – Мой муж защищал меня. – Лассаль вам угрожал? – Если под угрозой понимать приставленный пистолет к виску, то да. – И князь выстрелил? – Да. – Чего хотел Лассаль? – Денег. – Денег? Он так и сказал? – с подозрением переспросил Штольман. Анна подняла голову и, не колеблясь, ответила: – Он сказал позвать мужа. Когда пришёл Кирилл Владимирович, он потребовал все деньги, что у нас есть. – Он не говорил зачем они ему? – Нет. Она лгала ему. Когда-то они были на одной стороне, но сама жизнь разделила их. Что она должна была сказать? Как тот требовал бумаги, которые князь должен был передать русскому послу в Англии? – И что тогда произошло? – Кирилл Владимирович согласился. Анна кивнула на саквояж с деньгами. Так поздно вспомнив о нем, ей срочно пришлось перекраивать историю для полиции. – А дальше? Она прикрыла глаза и потёрла виски. – Кирилл Владимирович ушёл собирать деньги. Штольман бросил взгляд на сейф. – Что в нем? – Не знаю. – Я могу осмотреть? – Пожалуйста. Штольман встал и попытался открыть. Закрытый на ключ, сейф лишь недовольно скрипнул. В нем ничего не было, но Анна хотела сыграть по-своему. – Не знаете, где ключ? – Должен быть где-то рядом, навряд ли Кирилл Владимирович забрал с собой. Ключ действительно был рядом – лежал все там же, куда Анна положила полчаса назад. В сейфе было пусто. Вернувшись на место, следователь спросил: – Лассаль что-то говорил в отсутствие князя? – Ничего. – Тогда как князь убил его? Если он готов был отдать деньги, то что произошло? Поменялись планы? Анна не хотела лгать, все её естество восставало, но другого выхода не было. – Лассаль сказал, что не отпустит меня пока не доберётся до вокзала и не сядет в поезд. Он боялся полиции. Его Сиятельство, как понимаете, не согласился. Муж выстрелил ему в руку и сказал бежать. Я убежала. Как было дальше, не знаю. Его бросало в дрожь при слове «муж», он страстно хотел выругаться, однако сидел с непроницаемым лицом. Он понимал – все сходилось, пазл собирался. На каждый вопрос получен ответ. Неясно, почему вдруг Жан решил ограбить князя. С чего бы? – Как вы думаете, он бы оставил вас в живых, получи деньги? – Не знаю. Вы могли бы допросить его, но он мертв. – Я надеюсь допросить Разумовского. В коридоре раздались торопливые шаги. Суетливо вбежал Коробейников. Растерянный, он поздоровался, а Анна вымученно кивнула. – Анна Викторовна, – обратился Яков Платонович, – не возражаете, если Антон Андреевич присядет? Он будет вести протокол. – Разумеется, располагайтесь. – Анна Викторовна, примите мои соболезнования. Александр Францович делает все возможное. Анна медленно кивнула. От стресса и слез у неё разболелась голова, тело налилось такой усталостью, отчего она еле сидела, опухшие веки болезненно поднимались. Боясь сказать не то, она анализировала каждый ответ и следила за реакцией Штольмана. Коробейников неловко замялся возле кресла князя и в итоге пододвинул другой стул на угол стола. Он достал бумагу и начал записывать. – Князь весь день был дома? – Нет. Кирилл Владимирович уезжал встретиться с управляющим. – Вы не говорили. – Вы не спрашивали. Штольман пристальней всмотрелся. Он не узнавал её. Она отвечала отрывочными фразами, к которым не подкопаешься, а главное, он ещё раз убедился – история сходится. – В котором часу князь уехал? – В 11 дня. Вернулся в 7 вечера. – Все это время он встречался с управляющим? – Дорога дальняя. Сыщик кивнул, а про себя решил увидеться с управляющим и лично задать несколько вопросов. – Анна Викторовна, Степан сказал, вы собирались сегодня уехать, – подал голос Антон Андреевич. Штольман вгляделся в её лицо. – Куда вы хотели поехать? Он допрашивал ее. Впиваясь жестким взглядом в белое лицо, хрупкие подрагивающие плечи, Штольман добивался правды. – В Петербург, а оттуда в Венецию. – Зачем? – Свадебное путешествие. Наступило тягостное молчание. Коробейников, записывающий протокол, оторвался и посмотрел сперва на начальника, потом на Анну. Ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь Яков Платоныч будет допрашивать Анну Викторовну. – Значит, вы собирались уехать вечером. Отъезд был запланирован? – Мы планировали уехать завтра. – Тогда почему собрались сейчас? – Так захотел Кирилл Владимирович. – Почему? Анна вдруг вспомнила о письме, что пришло от Зарецких. – Мы получили сегодня письмо от наших друзей с приглашением на ужин. – И поэтому вы решили поехать сегодня? Из-за ужина? – Да. На этот ужин приглашён один из великих князей. – Кто-то может подтвердить ваши слова? – Прислуга. На столе вы найдёте письмо. Штольман помолчал, перебирая письма. – Пропала Нина Аркадьевна. Вы что-нибудь знаете об этом? Анна оторвалась от разглядывания часов на камине и посмотрела на Штольмана. – Причём здесь Нина Аркадьевна? В моего мужа стреляли, а вы спрашиваете про Нежинскую. – Стараюсь выстроить причинно-следственную связь. – Упомянув эту женщину? – Согласитесь, все очень странно. Днём пропадает фрейлина, с которой князь имел отношения, а вечером Его Сиятельство пытается убить человек, который все это время находился с ним и Ниной Аркадьевной в тесном контакте. Лассаль был сильно избит, когда ворвался к вам, а князя весь день не было дома. Анна и сама не понимала, почему Жан потребовал бумаги. Откуда ему было известно? Возможно, он был лазутчиком? – Я уже сказала, мой муж был с управляющим. – Эту информацию нужно подтвердить, а пока... – А пока вы не имеете права обвинять его в чем-либо, – она впервые повысила голос, холод голубых глаз, словно скальпель, резанул по шее. Штольман сглотнул и поправил галстук. – Но вы не отрицаете странное совпадение. – Лассаль действительно служил у князя. Вы можете осмотреть его комнату. – Обязательно, – вставил Коробейников. – Что до его внешнего вида, я не имею представления, где он был и что с ним случилось. – Анна Викторовна, а вы не могли бы, ну, я, конечно, все понимаю и вы простите, если задену ваши чувства... – Коробейников, ближе к делу, – отрезал Штольман. – В общем, Анна Викторовна, Нина Аркадьевна... она жива? Вы ведь можете проверить... Анна провела ладонью по лицу и заметила на пальцах кровь. По всей видимости, она плохо умылась. Разглядывая окровавленные пальцы, она вдруг всхлипнула, и две крупные слезы скатились по щекам. – Анна Викторовна... Штольман не выдержал и взял её за руку, а Коробейников предусмотрительно уткнулся в листы. Анна какое-то время молчала и никак не реагировала на жест. Её рука лежала в его, как безжизненная форма. – Соболезную вашей утрате, Яков Платонович. – Что? Её усталый взгляд пронзил насквозь, по спине пробежали мурашки. Ладошка выскользнула из его тёплой руки. – Нина Аркадьевна мертва. Его сердце издало несколько сильных, быстрых ударов прежде, чем он смог задать вопрос: – Откуда вы знаете? – Просто знаю. – Вы уверены? – спросил Антон Андреевич. – Да, уверена. Коробейников переглянулся со Штольманом. Внизу хлопнула дверь, послышались голоса, причитания. – Моя бедная доченька! – Где Анна? У Анны не было сил встать и встретить родных, оставалось лишь ждать и смотреть на дверной проем. – Аннет! Аннушка! Мироновы заполнили кабинет. Мария Тимофеевна, плача, опустилась рядом и обняла дочь. Анна на мгновение прикрыла глаза, если бы как в детстве, ласка матери могла заглушить боль. – Что вам удалось выяснить? Как Кирилл Владимирович? Она открыла глаза и отстранилась, посмотрела на отца. Виктор Иванович положил руку ей на волосы и притянул к себе. Анна уткнулась носом ему в сюртук. – Выясняем обстоятельства. – Какие могут быть обстоятельства? – взвинтилась Мария Тимофеевна. – Нашу дочь чуть не убили, мой зять ранен. Штольман уловил в интонации гордость при словосочетании «мой зять». Стараясь абстрагироваться, Яков Платонович завёл разговор с мужчинами, пока Миронова утешала Анну, а та почувствовала новый приступ дурноты. – От лимона мне не хорошо. Попросите принести простой воды, – тихо сказала Анна матери. – Да-да, сейчас. Петр Иванович, позовите прислугу или сами сходите за водой. Да быстрее, что стоите! Дядя бросил взволнованный взгляд на бледную племянницу, прижавшуюся щекой к груди Марии Тимофеевны, и поспешил в столовую. – Анна Викторовна ответила на большую часть вопросов, – говорил Штольман Миронову. – Осталось допросить князя. – Не соглашусь, в таком состоянии это невозможно, – ответил Виктор Иванович. – Это необходимо. Как только Кирилл Владимирович придёт в себя, мы поговорим. – Куда ранили? Дурнота накатывала совсем как утром, закружилась голова. Анна облокотилась на спинку кресла и глубоко вдохнула. – Аннушка, ты переутомилась. Надо поспать. Виктор Иванович, – обратилась Мария Тимофеевна, – Анне нужно отдохнуть. Дядюшка подоспел со стаканом холодной воды. Сделав пару глотков, лучше не стало. Наоборот, желудок скрутило, и Анна, превозмогая спазмы, поднесла к носу платок и закусила губу. – Моя дочь должна отдохнуть. Думаю, вы понимаете. Штольман открыл рот, как в этот момент тихо зашёл доктор Милц. Все замолчали и в немом ожидании развернулись. Анна, привыкшая к жужжанию голосов, подняла голову и вздрогнула. – Что? На негнущихся ногах она поднялась и рукой оттолкнулась от спинки кресла. Матушка посторонилась. Анна сделала пару шагов и сморщилась от выстрелившей боли в пояснице. Она не замечала заплаканных глаз Марии Тимофеевны, полной растерянности отца. – Не молчите. Каждый шаг давался с трудом, головная боль била в затылок и по вискам. Ком подступил к горлу. Она смотрела на старого доброго доктора, и в глазах, казалось, отображался приговор. Александр Францович собрался заговорить, и перед Анной все помутилось, поплыли стены, потолок, пол. Кто-то вскрикнул, быть может, она сама. Чьи-то руки подхватили её, наверное, неотлучно следующего Штольмана или отца, или дяди, а быть может, Коробейникова, но это точно были не его руки.

***

Похороните меня. Как шелест листы долетали слова – тихо, неторопливо, убаюкивая. Похороните меня. Голос повысился на октаву, он приобрёл резкость и сделался навязчивым. Похороните меня! Визгом вырвалась просьба и ударилась о барабанные перепонки. Похороните меня! Похороните! Похороните! Крики напоминали галдёж ворон и постепенно переходили на истеричные вопли. Громкие. Злые. Отчаянные. Анна резко открыла глаза и села. Проспав от силы часа два, она чувствовала себя хуже, чем до обморока. Разбитой и слабой. Доктор Милц принёс тогда нашатырь и успокоил, объявив всем, что пуля попала в грудь, он вытащил осколки и зашил рану. Оставалось надеяться. Анна спросила, не задето ли лёгкое, на что получила отрицательный ответ, а после её увели отдохнуть. Ей дали успокоительное и снотворное, пообещав, что она проспит до утра, но кто-то решил иначе. Анна привстала на локтях и от неожиданности рухнула обратно. У кровати в лунном свете стояла Нежинская с перерезанным горлом. Так вот кто кричал в её голове. – Нина Аркадьевна. Анна медленно вылезла из-под одеяла и на негнущихся ногах сделала шаг. – Не ожидала, что вы придёте. Лоб фрейлины пересекала полоса запекшейся крови, ободки кровоподтёков на запястьях сильно выделялись на бледной коже. Окровавленный лиф платья был расстегнут, и грудь вызывающе топорщилась из корсета. – Что с вами произошло? – не дыша, спросила Анна. Нежинская развернулась и придвинулась к окну. – Нина Аркадьевна, – Анна подошла ближе и разглядела ровный порез на шее. Работал профессионал. – Что с вами произошло? Дух медленно повернул голову, и яркая вспышка в сознании оттолкнула. Анна увидела лес, снег, свежие поваленные сучья деревьев в одну кучу. – Похороните меня. Она открыла глаза, часто задышав. Ей показали могилу или канаву. – Вы хотите, чтобы вас похоронили? Вы поэтому пришли? Нежинская посмотрела долгим взглядом и исчезла, оказавшись на улице. Она укажет дорогу. Анна, не раздумывая, выбежала из спальни, незаметно спустилась, взяла пальто и выбежала во двор. Обогнув дом, Анна направилась к конюшне. В такой суматохе лошадей не распрягли, карета стояла приготовленной. Анна взяла за удила и повела на брусчатку. Нежинская при жизни не отличалась тактом и терпением, а со смертью эти качества только усилились. Её настойчивая просьба врывалась в мысли и затмевала собою всё. Будто рой голодных пчёл нашёл наконец-то поляну с сочными цветами. Анна поставила ногу на ступеньку, запрыгнуть на козлы и расправила юбку. Возможно, нужно было выбрать вороного жеребца, что стоял в стойле, но её бы быстро укачало от скачки. Стегнув лошадей, она обогнула дом, вырулила на аллею. Похороните меня! Анна зажмурилась от настойчивого голоса в голове, доставляющего дискомфорт, и выехала за ворота. Освещая дорогу прохваченным фонарем, она следовала за духом. Нежинская передвигалась быстро, и когда Анна отставала, недовольно сверкала глазами и тревожила сознание. – Нина Аркадьевна, прекратите. Вы хотите, чтобы я нашла ваше тело, и я найду. Будьте терпеливы, дорогу развезло. Дух отвернулся и за пару секунд преодолел двадцатиметровое расстояние. – Скажите, кто вас убил? – В ответ вызывающая тишина. – Почему вы не хотите рассказать? Анна не кричала в темноту, её голос был ровен; она знала – Нежинская слышит, и чем чаще она спрашивала про убийцу, тем дальше уходил дух. – Неужели это единственное, что вас беспокоит? Вы только и хотите – быть похороненной? Фрейлина вдруг обернулась, лицо исказила гримаса насмешки. Анна приостановила лошадей – её укачало. Делая глубокие вдохи, она массировала виски, пока не услышала: – Анна Викторовна! Куда вы? Что вы тут делаете? Анна вскинула голову и нахмурилась при виде Штольмана, поравнявшегося с ней на двуколке. Она крайне удивилась его незаметному появлению. – Вам нехорошо? Яков Платонович спрыгнул, взял под уздцы двух лошадей и заговорил тише: – Что вы задумали? Куда едете? – Проезжайте, Яков Платонович. Тот посмотрел на извозчика и кивком отпустил. – Не знаю, что вы задумали, но я поеду с вами, – сказал Штольман и вдруг сел с другой стороны. – Но я вас не приглашала. Похороните меня! Нежинская явно была недовольна промедлением и ворвалась в голову криками, прекратившимися только, когда карета тронулась с места. Штольман попытался скрыть удивление – откуда Анна научилась править? А научил князь по осени, так, потехи ради. – Куда мы едем? – Не знаю. Я следую за духом Нины Аркадьевны. – Нина Аркадьевна? – Хотите что-то у неё спросить? – Она говорит с вами? – Повторяет одно и то же: «Похороните меня». Они свернули в лес и остановились. Анна вглядывалась в темноту. Из-за тесноты их бока соприкасались, следователя бросило в жар от такой близости, но княгиня даже не заметила. Она увидела вдали знакомый силуэт и хлестнула лошадей. Штольман зачарованно следил за уверенными движениями рук, обтянутых перчатками. Исчезла детская угловатость, смущенные взгляды, бросаемые из-под ресниц и стыдливые, но очаровательные улыбки. Анна выросла. Анна стала женщиной. Она сказала о смерти Нежинской не с вызовом, не запальчиво, а просто, как констатация факта. Уверенная в своей правоте, она больше не искала его одобрения. – Не ожидала вас увидеть. Откуда вы? – Выяснял, кто в последний раз видел Нину Аркадьевну. – Выяснили? – Да. В последний раз её видели в три часа дня, она выехала от, – он запнулся, – неважно. По дороге в город мы нашли двуколку и мертвого извозчика. – Думаете, это связано? – Проверяем. Доктор Милц остался у вас на ночь, мало ли что. – Он помедлил и аккуратно спросил: – Как вы себя чувствуете? – Не лучше, чем до обморока, но и не хуже. В любом случае, мое состояние не критично. Как думаете, кто убил Нежинскую? – Найти бы тело, а то знаете, нет тела – нет дела. – У вас нет догадок? Штольман повернул голову и пристально посмотрел. – Вы уверены, что Нина Аркадьевна не посещала князя в последний месяц? – Да, а что? – Она собиралась покинуть Затонск после вашей свадьбы. – С тех пор прошёл месяц. По мере того, как они продвигались вглубь леса, Нежинская переставала часто оглядываться и уже не бежала сломя голову. Дух никак не отреагировал на присутствие Якова Платоновича, и Анна решила, что самым страшным кошмаром была не потеря Штольмана и даже не собственная смерть, а быть закопанной не пойми где без возможности быть найденной. Дух свернул с дороги, и Анна остановила карету. – Дальше придётся пешком. Она слезла без его помощи, взяла фонарь и спустилась в канаву. Сапоги моментально набрали ледяной воды по щиколотку, растаявшего снега было столько, что даже юбка промокла. Штольман, смотря под ноги и не зачерпнув воды, острожно прошёл. Каждый шаг отзывался хлюпающим звуком, замедлившись, Анна наклонилась и поочерёдно вылила из обуви воду. Похороните меня! Нежинская явно начинала терять терпение. Анну посещали разные духи, но впервые настолько несдержанный. – Как думаете, чего при жизни Нина Аркадьевна боялась больше всего? В лесу снег не начинал таять, и на смену дорожной слякоти пришли непролазные сугробы. Освещая дорогу, они оба боялись оступиться. – Смерти, – ответил сыщик, перелезая через поваленное дерево. – А вот и нет, – пар вырвался изо рта, – если бы она боялась умереть, то давно хотя бы намекнула о личности убийцы, показала лицо или преступный акт. Больше всего дама вашего сердца, – тут Анна посветила перед лицом, думая, куда поставить ногу, – боялась быть похороненной вот так. Поимка убийцы её не интересует. – Значит, вы не сможете выяснить, кто её убил? Анна обернулась, и Штольман поморщился от света, наведённого на него. – С каких пор вы верите в показания духов? – Всего лишь уточнение. Анна отвернулась и пошла дальше. Она начинала замерзать... как бы не свалиться с простудой. Они шли в тишине минут пятнадцать, каждый думая о своём. Анна о лжи во спасение. Штольман – о полигоне, Нине, князе и Французе. Он был у Брауна и тот, напившись, еле ворочая языком, сказал, что Нина погубила его. Значит, она забрала бумаги, и князь её убил. А Лассаль... возможно, ему не доплатили или что-нибудь ещё. Вот только точные, логически выстроенные ответы Анны разбивали всю теорию, а главное, она была единственным свидетелем разговора князя и Жана, и полностью отрицала причастность Разумовского к чему-либо. Коробейников опросил кучера, и тот подтвердил, дескать, барин действительно ездил к Никифору Петровичу. Антон Андреевич решил запугать и добиться правды, мужик, осенив себя крестным знамением, заикаясь, повторил то же самое. Оставалось надавить на самого управляющего. Тот расколется при одном упоминании Сибири, и аргументы Анны поплывут, как чернила. – Так вы действительно считаете, что Лассаль хотел только денег? – вдруг спросил Яков Платонович. – Он так сказал. – Куда он собирался поехать? – Не знаю, он не поделился со мной информацией. – А с князем? Анна напряглась. – Весь разговор проходил при мне. Я сказала вам все, что слышала. В сознание ворвались образы сваленных деревьев, припорошенных снегом. Вдали дух остановился и повернулся. – Здесь! – воскликнула Анна и ускорилась. Она почти добежала до места погребения Нежинской. Наскоро неглубоко вырытая яма, засыпанная деревьями и снегом. Штольман принялся откапывать. Расчистив свежую могилу, он оглянулся в поисках чего-то, похожего на лопату, ничего не найдя, опустился на корточки и принялся руками разрывать замёрзшую землю. Первым показался сапог, затем нога, туловище, посиневшая открытая грудь, разрезанная шея. Анне сделалось нехорошо, она прижала руку ко рту, отвернулась, отбежала, внутренности сжались, и с мучительным стыдом она опорожнила желудок. Но слава богу, поглощённый копанием, Штольман не заметил. Прижавшись горячим лбом к коре березы, она сделала несколько глубоких вдохов и вернулась. – Вы были правы, – Штольман, наконец, откопал тело и поднял голову. На лицо было накинуто манто. Рассеченный лоб, ушибленная щека от пощечины, расстёгнутый лиф. – Как думаете, что с ней произошло? – Убийство произошло, Анна Викторовна, – резко ответил следователь. – Её пытали? – Возможно. Больше скажет доктор Милц при вскрытии. Необходимо позвать городовых, нужно забрать тело, составить протокол. – Он оглянулся, прикидывая, как поступить. – Я сопровожу вас до дома, а потом поеду в управление. Вряд ли кто-то захочет забрать тело, не для того его здесь закапывали. Ему было неприятно думать, что перед смертью Нина была изнасилована. По крайней мере, беглый осмотр указывал на это – расстегнутый лиф, следы от верёвок на запястьях. Может, это убийство с целью ограбления? Нет, Штольман мотнул головой. Не может в один день быть столько совпадений. Он обернулся на голос Анны: – Мы нашли вас. Мы похороним. Скажите, кто вас убил? Нежинская стояла возле тела и затуманенным взглядом смотрела на ветки, разбросанные вокруг. Она медленно подняла голову и расхохоталась. – Глупая Аннушка! – Что? Анна отшатнулась. Не такой ждала она благодарности. Но вдруг в её голове вспыхнул новый образ: лезвие ножа, дощатый пол и убийца – мужчина тридцати лет. Его пальцы до боли сжимают подбородок, а нож впивается в кожу. Перед глазами завертелся потолок, стены, пол. Нежинская отблагодарила, показав момент убийства, и исчезла. – Что вы видели? Анна Викторовна! Анна пришла в себя и увидела Штольмана, сжимавшего за плечи. Отстранилась. – Убийцу. – Кто? Знаете его? – Нет. Какой-то мужчина. Какой-то дом. Она пошатнулась, почувствовав слабость. Её снова замутило. – Он был один? – Не знаю. – Вы сможете показать дорогу? – Нет. Я видела только пол и стены. – Даже приблизительно не знаете, где находится? – Нет, увы. – Что же, хоть что-то. Теперь знаем, что её убили не здесь. Сможете составить портрет убийцы? – Да, не полный, но смогу. – Анна посмотрела в сторону дороги. – Простите, я устала. Мне нужно отдохнуть. – Да-да, поедем. Анна медленно зашагала к дороге. К тому времени как они подошли к экипажу, она совсем вымоталась, поэтому поехала не на козлах, а внутри. Она звала несколько раз Нежинскую, но та больше не приходила, и Анна поняла, что видела её в последний раз. Увидев преступника, ей было непонятно, зачем тот убил фрейлину. Анна не подозревала, что духу нужно конкретизировать вопрос – не кто тебя убил, а кто приказал убить, но, возможно, знание – не всегда сила? Она не чувствовала пальцев ног и, оглядевшись, не нашла пледа. Видимо, князь всегда брал его с собой для неё, если ей станет в дороге холодно. Она вспомнила, как он каждый раз укрывал ей ноги, а однажды, замерзнув, он усадил к себе на колени. Анна заплакала в ладошки. Ей не следовало сейчас уезжать. Мало того, что она подвергла опасности себя и ребёнка, Анна оставила его одного. Увидев духа, в ней что-то замкнуло, и она опрометчиво бросилась следом. И вот, продрогшая, не чувствуя ног, едет домой. – Домой... – слетело с её губ, как эхо. Анна шмыгнула носом, утёрла слезы и сняла пуховой платок с головы, после чего обмотала им ледяные ступни – так она сможет пережить поездку и не окоченеть. Было десять утра, когда она вошла в дом. Мария Тимофеевна, наплакавшись, спала в одной из комнат. Дядюшка лёг совсем недавно. Виктор Иванович не ложился вовсе. – Анна! Господи, слава богу! Где ты была? Отец бросился из гостиной и сжал в объятиях. Сзади стоял Штольман. Опять Штольман! – Яков Платонович, – сдержанно проговорил Миронов. В холл вышел Трегубов. – Анна Викторовна, примите мои глубочайшие соболезнования, – заговорил он. – Я говорил с доктором Милцем, сделали все возможное. Не могу представить, что вы чувствуете. – Благодарю вас, Николай Васильевич. – Как гром среди ясного неба. – Николай Васильевич, – вмешался Штольман, – мы нашли тело Нины Аркадьевны. – Что? Где? Когда? – В лесу. Думаю, тело специально привезли туда. Есть основания полагать, что Нежинская была убита в доме. – Разбирайтесь, Яков Платонович! Убита фрейлина Её Величества. Резонанс. Как бы не приехали с проверкой из Петербурга, – тише добавил полицмейстер. – Да-да, уважаемый, работайте! Задействуйте всех. Анна повернулась к отцу и спросила: – Как Кирилл Владимирович? – Все также. – Когда князь придёт в себя, я должен буду задать несколько вопросов, – сказал Штольман. – Нет, – непреклонно ответила Анна и рефлекторно загородила проход на второй этаж. – Простите, Анна Викторовна, но это моя работа. Доктор Милц сообщит мне сразу, как только князь очнётся. – Он будет слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы. – Понимаю, но я обязан. – Вы не имеете права. Трегубов забеспокоился. Не хватало ещё одной проблемы. – Вообще-то имею, – начал раздражаться Штольман. – При всем уважении, – возразил Виктор Иванович, – но как поверенный Кирилла Владимировича, я вам не позволю устраивать допрос, пока Его Сиятельство не окрепнут. – Он встал вплотную к дочери, заслонив лестницу. – Более того, я являюсь адвокатом Разумовских, и впредь Анна Викторовна не будет отвечать на ваши вопросы без письменного сопровождения, согласованного с полицмейстером. Николай Васильевич, вы должны понять. Анна не сумела скрыть изумления и, повернувшись вполоборота, во все глаза смотрела на отца. Конечно, он не был её адвокатом и более того, Разумовский в случае чего нанял бы кого-то из Петербурга, но отчаянные времена требовали отчаянных мер. Трегубов же понимал, что у него на руках два трупа – фрейлины и Лассаля, ранившего князя. Советника министра! Если к завтрашнему дню он не потеряет должность, то, бесспорно, родился под счастливой звездой. А ещё он понимал, что Штольман несколько перегибает палку – преступление совершено с целью ограбления, и зачинщик произвола мертв. Все ясно. Дело можно закрыть. – Да-да, конечно. Яков Платонович, Её Сиятельство устали. Пойдёмте. Хватает других дел. – Николай Васильевич... – Отставить! – Полицмейстер развернулся к Анне Викторовне. – Отдохните. Вы пережили страшную ночь. Будем надеяться, Его Сиятельство скоро пойдёт на поправку. По-другому быть не может. – Я благодарна вам за участие. Штольман скрипнул зубами, но тягаться с адвокатом и начальником у него не было ни сил, ни времени. Он откланялся, за ним Трегубов. Пора возвращаться за телом Нины. Анна обняла отца и нежно сказала: – Папа... ты у меня такой замечательный! – Пустяки, – ответил Миронов и поцеловал в макушку. – Лучше скажи, что происходит. Ты ощетинилась, как львица, защищающая дитя. Анна бы с радостью рассказала о бумагах, о лжи про деньги и Лассаля, но это была не её тайна. – Скорее, раненого льва. – Тоже верно. Так в чем дело? – Я так устала, папа. У меня в сапогах настоящее болото, лягушек не хватает. – Анна для убедительности сделала шаг, и сапоги громко «чавкнули». – Мы поговорим, но сперва я посплю. Сколько бы лет ей ни было, она всегда будет для него маленькой, беззащитной девочкой. – Ты права. В ближайшее время Штольман не заявится, разговор подождёт. Анна поцеловала в щеку и с помощью отца добралась до спальни. Уставшая, она зашла в комнату и прислонилась к стене. На часах половина одиннадцатого. Она не хотела есть, хотя в последний раз ела вчера днём. «Покой и здоровый сон, а также хорошая пища – вот, что необходимо в вашем положении!», – сказал прошлым утром почтенный доктор и добродушно улыбнулся. Проигнорировав совет, Анна стащила сапоги носком о задник. Наверное, ей следовало прилечь в другой комнате, но ноги сами сюда привели. В воздухе витал запах лекарств и крови. Стянув с себя прохладное платье и мокрые чулки, Анна быстро умылась и залезла на постель, подползла к князю. Он не приходил в себя с тех пор, как потерял сознание у неё на руках. Грудная клетка вздымалась так медленно, отчего казалось, будто он вовсе не дышит. Грудь и правое плечо были перевязаны, руки лежали на одеяле вдоль туловища. Уязвимый, он так не походил на того Разумовского, что она привыкла видеть – волевого, сильного, несломленного. Был ли он сломлен? Скорее, временная брешь в броне. Но даже сейчас он внушал ей больше спокойствия, чем Штольман. Анна придвинулась и прижалась носом к его плечу. На её памяти, впервые, когда он не обнял в ответ. Раньше от него всегда едва уловимо пахло пряной хвоей и кедром на фоне тонкого аромата цитрусовых, и, наверное, миндальным орехом или чем-то ещё, что ей было не распознать. Она помнила запах со времён, когда в дождливый день согласилась выйти за него, когда, положив голову ему на грудь, оказалась совсем близко... Она помнила запах, когда уходя на службу, он касался губами её щеки и, сонная, она морщила нос от прикосновения колючей бородки к подбородку. Она помнила запах, когда даже за полночь он возвращался и, усаживая к себе на колени, мягко гладил по голове. Но сейчас запах исчез, выветрился, испарился... Привычный утренний ритуал нанесения парфюма был нарушен пулей, вылетевшей из револьвера Лассаля, и страх не почувствовать снова запах хвои и кедра множился. Анна подняла взгляд на мужа и прижалась щекой. Острожно дотронувшись пальцами до холодноватой руки, она поправила одеяло, не решаясь залезть под него, так как боялась задеть и причинить боль. Она завернулась в плед, и её пальцы медленно скользнули в его ладонь. Анна прикрыла глаза и моментально забылась сном. К вечеру того же дня в Затонск прибыл чиновник с особыми поручениями. Огладив рыжеватые усы, он поморщился от вида грязного вокзала и, ступив на платформу, тут же вляпался в лужу, что испортило настроение ещё сильнее. – Жиляев, – прорычал он, – найди извозчика, да побыстрее. Помощник без слов удалился на поиски. Уваков же бросил взгляд на когда-то чистые ботинки и выругался. Грязная обувь – наименьшее из зол за последние 24 часа, но именно эта мелочь окончательно вывела из себя. Он был более спокоен, если таковым себя можно считать, когда в четыре утра неизвестные выливают ушат холодной воды на голову, потом награждают несколькими ударами в живот, и лишь затем молодая, ослепительная фрейлина в свете дрожащего пламени свечей, говорит, чего от тебя хочет. А хотела Ананьевская многого, ловко разыгрывая им партию. И он даже не слон и не конь, а всего-то пешка. Взмах веера до сих пор стоял перед лицом – эта идиотская привычка, ставшая визитной карточкой. Он понимал, чем обернётся его поступок сыграть в последний, решающий момент на стороне князя. Покровители при дворе пустят ему кровь. Эта дьяволица с ангельской внешностью намеревалась избавиться от него чужими руками, убив двух зайцев. Маски были сняты. Он знал, что она знает. Она знала, о чем знает он. Когда-то он сам чуть не пал жертвой её призывных фиалковых глаз, но Нежинская вовремя дернула за рукав и объяснила, что к чему. Нине был нужен его холодный ум, а не пылающее страстью сердце к Наталье. Этот-то расклад его и спас. – Вы должны прибыть раньше Варфоломеева. Закройте дело. Репутация князя не должна пострадать. Устраните Штольмана, если начнет путаться под ногами. Легко сказать, сложно сделать. Он понятия не имел, что произошло в Затонске. Знал, как и Ананьевская, что все пошло не по плану. И его совместный план с Нежинской, и стратегия князя провалились. Ни он, ни Ананьевская не получили телеграмму об удачном разрешении вопроса с бумагами. Значит, у двух партий, что так воюют при дворе за влияние, по нулям, и сейчас он, следователь из Петербурга, сделает мат собственному покровителю. – А если я откажусь? – Тогда вы лишитесь самого дорогого. Ему на колени упала брошь, что он подарил пятнадцатилетней сестре. Девочка не расставалась с нею. Выполненная в форме стрекозы с большими зелёными глазами, она сразу напомнила ему Катеньку. – Если я соглашусь... – Я не спрашивала о вашем согласии, – перебила Ананьевская. Уваков никогда не видел у женщины таких бездушных, злых глаз. Ему казалось удивительным, что Разумовский мог с нею совладать. – Мы будем в расчёте? – В расчёте мы будем, когда над вашей могилой поставят крест. Сейчас же вы спасаете жизнь горячо любимой сестре. Уваков натянул до подбородка воротник, вздохнул так, словно живет последний день и зашагал в сторону двуколки.