Старший Аркан

Анна проснулась от боли в затёкшей шее. Ее взгляд сфокусировался на обитой зелёным бархатом стенке дивана, а затем упал на платье, висевшее напротив двери. Свеча догорала и не представлялось возможным разглядеть что-то ещё. Она привстала на локтях и посмотрела в окно – светила луна, в темноте мелькали деревья, слышался монотонный стук колёс. Поезд нёс их к Петербургу. Анна подумала попросить чаю, но не знала который час ночи, да и выходить не хотелось. В другом купе спал дядя и его уж точно не беспокоило время от времени резкое торможение поезда, по всей видимости, от неопытности машиниста. Анна снова легла на подушку, прислушиваясь к звукам в коридоре, но тишина оглушала. Она возлагала большие надежды на поездку, как будто путешествие могло избавить ее от тягучей боли. Один раз ей уже хотелось уехать, но тогда женское начало восторжествовало – понимать, принимать и прощать. Что же поменялось сейчас? Наверное то, что он не изменился, тогда как ее жизнь приобрела новые оттенки, и в какой из них окрашен князь со своим предложением, предстояло понять. Стараниями матери и Прасковьи к вечеру того же дня о помолвке знал весь Затонск. Чего греха таить, Марии Тимофеевне приносили столько записок от здешних матрон с поздравлениями, что та не успевала отвечать. Анна с лицом ушла под одеяло, ощущая страшную потребность спрятать пылающие щеки. Жизнь летела в тартарары, а она ехала в Петербург. Чего она ждала? Ей казалось, Петербург залечит все раны, полученные от отношений со Штольманом, а главное, приведёт ее к кульминации во всей ситуации с князем. Конечно, она могла разорвать помолвку, закрыть глаза на репутацию, но всякий раз, когда слова готовы были слететь с языка, Разумовский начинал говорить столь возвышенно, с намеками на тёплые чувства к ней, и Анна попросту не могла решиться. Она бы пережила потерю репутации, но родители...они бы не простили, ведь они не давили, не требовали принять его предложение. Она сама. Сама. Анна заворочалась. В голову настырно лез Штольман, как раньше она «совала нос в полицейские дела». Если он дорожил ею, мог ли он наговорить подобных грубостей? Если он не дорожил ею, зачем было ему все это говорить? Анна с силой прикусила губу и налила воды. Она знала точно одно – она не сделает шага. Не в этот раз. Если он ею дорожит, то найдёт в себе силы написать или увидеться. Холодная вода остудила, и Анна завернулась в одеяло. «Если, если», а что князь? Однако сон, уступивший на некоторое время, вновь вступил в свои права. Анна прикрыла глаза. Проснулась же она от настойчивого стука, сотрясавшего дверь. Не успев испугаться, услышала голос дяди: – Аннет! Проснись! Аннет! Дверь открылась и перед глазами Петра Ивановича предстала сонная племянница, старательно запахивающая халат. – До тебя не добудиться. – А в чем дело? – В чем дело, в чем дело, – Петр Иванович посторонился, пропуская какую-то женщину. – Не могу же я пойти на завтрак без тебя. – Ты разбудил меня только поэтому? – Позволь, разве этого недостаточно? Анна улыбнулась. Попутчик в лице дяди – именно то, в чем она сейчас нуждалась. – Тогда жди, я соберусь. – Поторопись, двенадцать часов. Дверь закрылась перед самым носом. К вечеру они будут в Петербурге. С каждым часом они приближались к городу, о котором с упоением рассказывал дядя. Анна быстро умылась и собралась. В вагоне-ресторане было малолюдно: несколько дам пожилого возраста, две семейные пары и один мужчина. Дядя и племянница сели возле окна, им подали овсяную кашу, хлебцы с вареньем, творог с мёдом и кофе. Намазывая масло на хлеб, Петр Иванович с невинным лицом задал вопрос, давно его мучивший: – А что ты решила со Штольманом? – Ты держался целую неделю. Дядя отпил кофе и пожал плечами. – Ты ведь понимаешь, что мы должны об этом поговорить. Мы не можем игнорировать подобные, – он замялся, подбирая правильное слово, – перемены. – Знаешь, что он мне сказал? – Это я отправил его в сад. Анна откинулась на спинку кресла. – В самом деле? – Ну, образно, – Петр Иванович развёл руками. – Я сказал, где ты. Он был взвинчен, раздражителен. Анна молчала несколько минут, помешивая ложкой кашу. – Назад дороги нет. Ещё ночью она хотела дать ему шанс, но чем дальше она уезжала от Затонска, тем больше осознавала упрямство Штольмана и отсутствие у того желания исправить непоправимое. Анна глянула на дядю, тот сосредоточенно смотрел в тарелку и перебирал столовые приборы. – Князь, – заговорил Миронов, – неплохой человек. Ты, конечно, ему небезразлична. – Перестань. – Ты бежишь от себя, от Затонска, от Штольмана, наконец. Ну, побудем мы в Петербурге, но когда-то все равно придётся вернуться. Ты можешь разорвать помолвку – да, унизительно, да, так не принято. – Нет, – Анна замотала головой. – Послушай, – дядя наклонился над столом, – ты погорячилась, поторопилась. На то и молодость дана. В самом деле, ну, откажет нам от дома половина города – переживем. А если думаешь, что Штольман сделает предложение, то ты ошибаешься. Я знаю породу таких мужчин. – Я столько раз разочаровывала родителей... Они были против расследований, духов... – Племянница подняла мокрые глаза. – Ведь я сама согласилась, они не давили. Я не могу забрать своих слов. Все кончено. Петр Иванович поморщился и помолчал. С самого утра он очень хотел есть, но разговор отбил всякий аппетит. – Как я сказал, князю ты небезразлична, он не жесток и, может быть, для тебя с твоим даром он – идеальный вариант. – Петр Иванович глубоко задумался, пока Анна буравила взглядом кофе. – Иногда жизнь складывается не так, как мы хотим. – Дядя, – со вздохом протянула племянница, – не надо философии. – Философия – матерь всех наук, но хорошо. Куда бы ты хотела сходить? – В театр. – Замечательно. Ещё? Так и прошёл завтрак за обсуждением мест, которые предстояло посетить. Остаток пути пролетел за разговорами, игрой в карты и знакомствами с пассажирами. Так, Анна познакомилась с семейной четой Маковских и, как часто бывает в дороге, они разговорились. Петр Иванович столкнулся с графом в дверях вагона и тот, сгорая от скуки, непринуждённо завязал разговор. Дядюшка, не лишенный в свою очередь любопытства, предложил присоединиться к ним за обедом, добавив между слов о племяннице. Таким образом, мужчины в лице друг друга нашли собеседников, а женщины предались обычной беседе, какая случается с людьми мало знакомыми, то есть, о всём и в то же время ни о чем. Анна, рассматривая слегка полноватую, но моложавую Александру Федоровну, с удивлением узнала, что у той есть сын и более того – он поручик. Маковская говорила много, как все женщины, но Анну подобная черта никак не беспокоила – ей хотелось абстрагироваться и бесконечная болтовня собеседницы пришлась кстати. Она находила новое знакомство необычным и хотя ее абсолютно не интересовали любовные дела госпожи Евдокимовой и семейные дрязги Коваленских, улыбка все равно трогала губы. – Где вы остановитесь? – В гостинице. Раздался свисток поезда, Анна поёжилась от ветра. На вокзале сновали извозчики. Мимо прошли городовые. – Вот что, – вновь заговорила графиня, – мы принимаем каждый четверг, а в следующую пятницу мы устраиваем званый ужин. Будет все высшее общество. Приходите и вы. Обязательно. Маковский в знак подтверждения слов супруги достал визитку, на которой золотыми чернилами был указан адрес. – Будем, обязательно будем, – пообещал Петр Иванович. – Какое...странное знакомство, – проговорила Анна, как только Маковские сели в карету. – Тайный советник, – пробормотал Миронов, поудобнее устраиваясь в экипаже. – Трогай, голубчик. Карета везла их по длинным мостовым, освещенным десятками фонарей и Анна, словно ребенок, выглядывала из окна экипажа. Ее характеру было несвойственно проявление чувств на публике, но рядом сидел дядя и голосом, походившим сейчас на лекторский, он рассказывал историю Петербурга. Гостиница находилась недалеко от центра города. Племянница и дядя поселились в отдельных номерах, но рядом друг с другом. Вид открывался прекрасный – прямо на набережную, в гостиной между двумя окнами стоял стол с изогнутыми ножками, два дивана, шкаф, в спальне находилась большая кровать, убранство двух комнат довершалось огромным зеркалом, стенными часами и стульями. Анна отодвинула штору и прислонилась к стене, ощущая навалившуюся приятную усталость. В такой поздний час улицы были оживлены, со всех сторон слышалась брань извозчиков и монотонный стук колес, раздавались голоса прохожих, большей части ремесленников и заводских рабочих. Анне хотелось верить, отмеренные две недели пролетят незаметно. Каждый день они с дядей где-то бывали: в театре, в музеях, на выставках, на балетах, по вечерам прогуливались в парке, либо посещали родственников или знакомых семьи. Двоюродная сестра Марии Тимофеевны, Лидия Ивановна, в замужестве Пещурова, была замужем за статским советником, имела двух дочерей, которые обучались в гимназии и крайне гордилась занимаемым положением в обществе. Несмотря на это, Анна была встречена с теплотой, про себя же тётушка подумала, что племянница очень прогрессистских взглядов и ей будет трудно найти мужа, но все же взяла над той патронаж. Лидия Ивановна организовывала по вторникам дамские вечера, где женщины делились последними новостями, модой и, разумеется, сплетнями. Последнее было чуждо натуре Анны и она осталась непонятой, зато дядюшка, вопреки правилам, был допущен до кулуарных разговоров. Лидия Ивановна составляла компанию и в театр, балеты она не любила, а мюзиклы ставили только с конца осени. Постепенно бардак в голове переставал быть бардаком и принимал очертания порядка, конечно, ее продолжали посещать мысли о Штольмане, но всякий раз Анна старательно выбрасывала его из головы. В Петербурге ей было спокойно, дядя прикладывал огромное количество усилий, дабы развеять тоску племянницы. Но вот наступила пятница, и Мироновы собрались на вечер к Маковским. Как оказалось, к ним также были приглашены Пещуровы. Графиня встретила Анну как старую приятельницу, чем немало удивила Лидию Ивановну. Александра Федоровна была в синем модном платье, ее причёску украшала нитка жемчуга. – Анна Викторовна! Как я вам рада. Проходите, проходите. Петр Иванович, прошу. Мужчины собрались в кабинете графа. – Женщина обернулась к служанке и уже не таким сладостным голосом произнесла: – Проводи уважаемого гостя. За сим она взяла Анну под руку и ввела в залу. Анна впервые видела столько людей на литературном кружке, как называла Маковская. Здесь была вся верхушка знати – министры, советники, реформаторы с женами, не было никого, кто был бы ниже IV чина. Александра Федоровна очень дорожила репутацией своего салона и тщательно отбирала гостей, от того Анне было непонятно, чем она заслужила такую благосклонность. Ее родители были среднего достатка, если считать по меркам графини. – Итак, – заговорила Маковская, присаживаясь рядом и взглядом продолжая следить за наливающей чай служанкой, – вам нравится в Петербурге? Вы меня ни разу не посетили, а я не знала, в какой вы остановились гостинице! Я рада, что вы пришли. Анна поделилась своими впечатлениями, не преминув похвалить пьесу «Одинокие», а также Летний сад. Графиня слушала с интересом, время от времени отвлекаясь на других гостей. Ее карие глаза с прищуром обводили зал и всякий раз, если где-то намечалось бурное обсуждение, она незамедлительно оказывалась рядом и своим веселым нравом успокаивала накалявшиеся страсти. В один из таких моментов к Анне подсел дядя. Ему нравилось здешнее столичное общество, куда лучше Затонского с его обывательскими проблемами. – Графиня интересная женщина, – произнес он. – Только потому, что ты с ней не общался. Петр Иванович усмехнулся. – Хорошо, хорошо. Граф – интересный собеседник. – Вам непременно нужно приехать зимой, в это время даются чудесные балы, – сказала Александра Федоровна, вернувшись. Анна не выносила балы, но собиралась ответить очередную учтивость, как дверь залы отворилась и дворецкий громогласно объявил: – Его Сиятельство Разумовский Кирилл Владимирович. Графиня подскочила и устремилась к дверям. Анна, борясь с непонятным чувством, возникшим столь неожиданно, как и сам князь, заметила оживление среди дам, в особенности матерей, чьи дочери были на выданье. Шёпот пробежал по толпе при появлении Разумовского, до Анны долетели обрывки фраз: «не был женат», «годовой доход», «нет прямых наследников», «доверенное лицо». Она никак не предполагала увидеть его здесь, по её подсчётам он все ещё должен был находиться в Англии. Князь поклонился и, как показалось Анне, небрежно коснулся губами руки хозяйки дома. По крайней мере, ее руки он целовал продолжительнее и чувственнее. Анна нахмурилась, удивляясь собственным мыслям, и постаралась отвернуться, но с любопытством оказалось не так-то просто совладать. Она следила за ничего не подозревающим Разумовским и находила забавным, насколько его внезапное посещение салона взбудоражило общественность. Мало того, что разговоры всех присутствующих чудесным образом вращались вокруг него, так каждый мужчина спешил отрекомендоваться. Разумовского знали. Его уважали и хотели завязать знакомство. – Надо поздороваться, – сказал Петр Иванович и поднялся с софы. Но князь неожиданно вскинул голову и увидел Анну. Его брови взметнулись вверх, изумление и обескураженность отобразились на лице. Разумовский удивился бы куда меньше, сиди бы здесь Штольман с Нежинской на коленях. Анна с неудовольствием отметила, как вспыхнули ее щеки от одного лишь взгляда темных глаз. Она ощутила неловкость от того, что мужчина, на которого молятся все здешние маменьки, но с которым помолвлена именно она, находится в одной с ней зале, и Анна совершенно не знает, как он себя поведёт. И князь, и Петр Иванович одновременно пошли навстречу друг другу. – Петр Иванович, какая неожиданная встреча, – до уха долетел учтивый голос Разумовского. – Да, да, уже как десять дней в Петербурге. – Неужели? С чем связано такое решение? – князь внимательно всматривался в лицо Миронова. – Вы знаете, до сих пор не могу понять, как мы пришли к потребности посетить Петербург. Князь улыбнулся уголками губ. – Позвольте представить вам Анну Викторовну Миронову, – сладко произнесла графиня и рукой поманила князя. Разумовский усмехнулся, его начинала забавлять складывающаяся ситуация. Он приближался как буря, от которой не сбежать, и от того сердце билось ещё сильнее. – Анна Викторовна, – он поклонился. – Кирилл Владимирович, – Анна протянула руку, и его губы мягко коснулись кружевной перчатки. – Как же, вы знакомы? Князь посмотрел на Анну и, прочтя в ее глазах страх быть раскрытыми, без колебаний ответил: – Мы соседи. Анна была так сильно взволнована, отчего лишь кивнула. Она смотрела ему в глаза, удивляясь, как такой мужчина поступился гордостью и скрыл ото всех их помолвку. Он все ещё держал ее руку, и она почувствовала, как его большой палец медленно погладил ладонь так, чтобы никто не видел. Его чёрные глаза затягивали Анну, как в воронку, ее посетила мысль, что на нем хорошо сидит темно-серый сюртук. – Какая неожиданность, Кирилл Владимирович, – ответила графиня. – И давно вы знакомы? – Достаточно. Маковской не терпелось узнать больше, но графу внезапно понадобилась ее помощь. Петр Иванович посчитал необходимым составить компанию Лидии Ивановне, учитывая, в каком жарком споре принимал участие ее супруг. Князь сел рядом вполоборота. – Почему вы не написали, что в столице? Анна приложила максимум усилий, чтобы не покраснеть, вопрос Разумовского следовало читать иначе – почему вы мне не ответили? Второе письмо князя ей переслала мать, когда то пришло в Затонск, и на которое она даже не потрудилась ответить. Она попросту не знала о чем писать, а лукавить не хотелось. – Посчитала, вам будет не интересно, – отчасти правду сказала девушка. Второй раз за вечер брови князя поползли вверх. Он улыбнулся так, как улыбаются детям. – Мне интересно все, что с вами происходит и, кстати, я привёз вам ту книгу. Анна не сразу вспомнила о какой книге идёт речь, а когда поняла, взгляд ее засиял, а щеки окрасились в легкий румянец, что было лучшей наградой для Разумовского. – Но по понятным причинам я не взял ее. – Не знала, что вы знакомы с графиней. Князь поглядел на Маковскую и улыбнулся, но в улыбке промелькнула тень пренебрежения. – Скорее, с графом. – Он повернулся к Анне. – Представляете, прибыл сегодня утром, а на столе помимо прочих писем лежало приглашение графа. – Разумовский наклонился ближе и понизил голос. – Графиня крайне щепетильна во всем, что касается ее салона. Она им очень гордится, вы, наверняка, слышали, она называет его литературным кружком, по сути, так и есть, как бы Александра Фёдоровна ни старалась придать ему блеска. Князь отстранился, и Анна увидела веселые искорки в его глазах. Почему-то подобная характеристика графини вызвала у неё улыбку. – А что же граф? – Чиновник, каких много. Отправил единственного сына служить в армию поручиком, дабы тот всего добивался сам. Дочь же выдал за вице-адмирала, чем упрочил положение в высших кругах. Как вы с ними познакомились? – В поезде. – Анна, я хотел бы вас познакомить с человеком, увлекающемся спиритизмом, он пользуется большой популярностью. Правда, я сомневаюсь в его способностях. – А в моих, значит, нет? – Анна, дорогая, я имел счастье присутствовать на вашем сеансе, поэтому да, в ваш дар я верю. В ней шелохнулось, робко поднимая голову, любопытство, но реальность была такова, что путешествие подходило к концу. – К сожалению, мы завтра уезжаем. Князь помолчал. – Если я напишу вашему отцу и спрошу его позволения отложить ваш отъезд? Потом мы бы вместе вернулись в Затонск. Анна задумалась. По правде, ей не очень хотелось уезжать, она не ожидала от самой себя, но столичная жизнь пришлась по вкусу. Её подхватил вихрь и унёс, как уносит ветер опавшие листья. Иногда в памяти всплывал образ Штольмана, и Анна всячески гнала мысли о нем. Она не хотела в Затонск – чем больше проявлялась тоска по Штольману, тем меньше хотелось возвращаться. Графиня всех позвала к столу. Анна предполагала, что князь сядет рядом, но он сел по правую руку от графа, тогда как ей досталось место много дальше. Ужин протекал за неспешной беседой, временами Анна ловила на себе взгляды Разумовского, он будто проверял, комфортно ли ей здесь – среди незнакомых людей. – Князь, – вполголоса начала Анна, наклонив голову к дяде, – хочет, чтобы мы задержались в столице. – На удивлённый взгляд Петра Ивановича, племянница продолжила: – Предложил написать отцу и отпросить меня, и тебя, соотвественно. – Я только «за», родители, уверен, будут тоже, как только узнают все тонкости, а что ты думаешь? Анна в очередной раз поймала испытующий взгляд князя и пожала плечами. – Решать, конечно же, тебе, – сказал дядя и отпил вина. Весь остаток ужина Лидия Ивановна занимала Анну, намереваясь вытянуть из неё информацию о князе. Фигура, столь высокого полёта, интересовала всех, и ни от кого не укрылось то предпочтение, которое отдавал Разумовский Мироновой. Но как бы Лидия Ивановна ни старалась, ей под конец ужина пришлось признать поражение. Анна отвечала искренне, но без подробностей – соседи, друг семьи и прочее по списку. В конце концов, Пещурова, недовольно поджав губы, покинула Анну, но надевая шляпку, в зеркале заметила, как к той устремился Разумовский и помог с верхней одеждой. «Нет, так дружба между мужчиной и женщиной не выглядит. Тем более, когда она так молода, а у него столько денег», – решила про себя Лидия Ивановна. – Позвольте мне предложить свою карету, Анна Викторовна? – князь и Анна выходили от Маковских вместе, Петр Иванович же выходил с Пещуровыми. – Или, быть может, вы с Петром Ивановичем заедете ко мне? Я бы отдал книгу. – Не думала, что вы верите в мистику. – Я верю в вас и в ваш дар, – мягко возразил он. – В самом деле? – с усмешкой в голосе поинтересовалась Анна. – Вы не доверяете мне. Боюсь подумать, что вам наговорил обо мне Штольман. – С чего вы взяли, что он что-то говорил? – Стало быть, вы относитесь ко мне не предвзято? Анна поджала губы от ощущения проигрыша в словесной баталии. – Мое отношение к вам продиктовано моим личным восприятием и Яков Платонович совершенно ни при чем. Мои чувства к вам не изменились с того дня, как вы просили моей руки. – Стагнация – не всегда плохо. В нашем случае, даже хорошо, – ответил Разумовский и приблизился. – Позвольте мне вас проводить. Князь указал рукой в чёрной перчатке в сторону кареты, подъехавшей к крыльцу вот уже как десять минут назад. Четыре дорогих жеребца терпеливо ожидали, временами пофыркивая. Петр Иванович подоспел в тот самый момент, когда Анна намеривалась отклонить предложение. Дядя дал более, чем положительный ответ. – Ну вот и прекрасно, вот и прекрасно, – подхватил князь и подал Анне руку, помогая сесть в карету под ошеломлённые взгляды знати. Лидия Ивановна поступится правилами и устроит дамский вечер вторника завтра же. Князь сел рядом, а Петр Иванович напротив. Анна чувствовала неловкость, мужчины же были спокойны, по крайней мере, внешне. – Хороший вечер, – заговорил дядя, – вы часто бываете у Маковских? – Нет, служба отнимает много времени. – Ах да, как вы съездили? Все уладили? – Прошу, не беспокойтесь, Петр Иванович. Моя служба – лишь моя головная боль, – картинно поморщившись, ответил Разумовский. Кучер у Разумовского был опытный и бывалый, он знал кратчайшие пути, а также, как показалось Анне, все колдобины, потому что карета ехала ровно, ни разу не тряхнув пассажиров. – Вы планируете вернуться с нами в Затонск? Князь поглядел на Анну. – Мое присутствие в вашем городе необходимо, да и потом, я уезжал на короткий срок. – Что же, замечательно, – подхватил дядя. – Дорога обратно представляется уже не такой скучной. Анна с удивлением обнаружила, как быстро они доехали до гостиницы. – Анна Викторовна, – обратился князь, подавая руку, – вы не хотите завтра послушать оперу? Зарубежные критики в восторге. Конечно, если Петр Иванович не против. – Нет, нет, что вы, Кирилл Владимирович. Я приму любое решение Аннет. Разумовский выжидательно посмотрел на Анну, пока та выходила из кареты. – Что за опера? – Пусть пока для вас это будет секретом. – А если мне не понравится? – Тогда мы сразу уйдём. – Аннет, ты же так хотела посетить оперу. Только подумай – такая возможность. – Ваш дядя абсолютно прав, – согласился с улыбкой князь и поцеловал руку на прощанье. – Я заеду в шесть, – Разумовский поклонился и коснулся цилиндра.