аутодеструктивное поведение

— Оксана, ты знаешь, где ты? — Да. Я во сне. — Хочешь ли ты проснуться? — Я не знаю. Мне страшно. Коля нахмурился. Рутинный чекап, который он проводил каждый день, не должен был приводить к таким ответам. — Тебе нечего бояться, пока ты правильно отвечаешь на мои вопросы. Тело Оксаны уже которую ночь подряд вылавливали из речки. Что бы ни происходило с ней днём и вечером, ночью экстракт-команда находила её в реке. Коля морщился, просматривая логи, и отнюдь не от вида предельно реалистичных конвульсий утопающей, о нет — ему как сценаристу претила необоснованность её поведения. Она не должна была так себя вести, это было неестественно, как дерево, растущее вбок, имея свободу расти ввысь. Коля потратил в совокупности почти двое суток своей жизни на её логи, а его время стоило дорого. Любого другого сотрудника сюжетного отдела ещё через первые несколько часов мягко попросили бы сконцентрироваться на более насущных вопросах, но у Коли не было начальников, кроме CEO и акционеров, и он час за часом смотрел, как на экране в ускоренной перемотке мелькают хосты, гости и давно приевшиеся ему пейзажи заботливо восстановленного имения Кочубеев. Коля вспомнил Степана Трофимовича с его узким скуластым лицом, странным, не вполне украинским акцентом и вечно сдвинутыми бровями. «Я хочу видеть от всех персонажей последовательность, — говорил Степан Трофимович. — У всех наших поступков есть повод и есть причина, и от вас я хочу, чтобы убедительным было и то, и то. Разница? Понимайте разницу так, Коля: повод… повод есть последняя капля, переполняющая чашу Бахчисарайского фонтана, причина есть солнечный свет, тепло и таяние снегов, благодаря которому вода течет по горным руслам до ханского дворца». Коля гордился текучестью своих линий, их неумолимой органичностью, и даже сам Степан Трофимович, пока он был жив, хвалил его. Бэкэнд уверял его, что фоновым процессом роботы анализируют свои впечатления за день и на их основании при необходимости могут генерировать из имеющихся линий ветки и ответвления, которые выглядят почти так же естественно, как написанные человеком. Чаще всего Коля признавал, что они правы, и восхищался их работой, но с Оксаной всё почему-то шло как-то не так. Пару раз она даже уходила топиться прямо посередине разговора с гостем, и это уже вообще было ни в какие ворота. — Отключить эмоции, — приказал Коля, и простонародно красивое лицо мгновенно перестроилось в чуть туповатое выражение без выражения, дефолтную настройку. Веки с тяжелыми пушистыми ресницами опустились, полные губы чуть раскрылись. Коле на мгновение стало интересно, как они ощущаются — так же, как накачанные губы молодящихся посетительниц, или как-то иначе? Он тронул её нижнюю губу, прохладную, как руки замерзшего человека. Он не успел почувствовать никакой разницы, но дотронуться до неё ещё раз ему почему-то стало совестно. — Анализ, — велел Коля. — Предоставление гостям продовольствия, последний по хронологии случай. — Пятнадцатое октября, шестнадцать двенадцать. — Повод? — Гость попросил воды. В ходе завязавшейся беседы сообщил, что ничего не ел более двенадцати часов и едет в долгую засаду в лес. — Причина? — В ходе беседы гость упомянул, что охотится за боссом квеста «Чёрный всадник». В соответствии с сюжетной линией квеста от руки босса погибла хорошо знакомая мне крестьянская девушка, и я испытываю большое сочувствие к людям, которые собираются нанести ему ущерб. Этот разогревающий раунд вопросов Коля задал, чтобы убедиться, что в программе нет фундаментальных нарушений причинно-следственных связей, затрагивающих всю систему. Вроде не было. — Программа на пятнадцатое октября завершилась аутодеструктивным поведением. Повод? — Вакула меня прогнал. Сказал, что я слишком молодая, чтоб сойти за мать для Василинки, а ему для себя потешиться желанья нет. «Конечно, нет», — подумал Коля. Вакула создавался для той особой категории дам, которые отрицают, что они вступили в средний возраст, и потому пока не ищут партнеров младше себя. Идеально сработанное тело, широкое и сухое, постоянно хмурое лицо, чтобы ещё ярче и драгоценней казалась редкая открытая улыбка, основная мотивация — спасение дочери или забота о ней же. То, что доктор прописал. У кузнеца в программе было прописано: никаких сношений с другими хостами, кроме единственной побочной линии квеста «Чёрный всадник», когда игрок упускал Елизавету, и она по сюжету «бежала» из Диканьки. — Причина? — Нет данных. — Как нет данных? На лице Оксаны не дрогнул ни один квадратный сантиметр андроэластона, и Коля невовремя вспомнил, что давным-давно, ещё до запуска парка, ему советовали не задавать риторических вопросов, чтобы не перегружать аналитические мощности. Видимо, с тех пор программу научили отличать риторические вопросы от смысловых. — Анализ, лог за четырнадцатое октября. Аутодеструктивное поведение. Повод? — Алексей Михайлович прислал за мукой. Прислал барскую коляску. — Причина? — мысленно Коля возликовал. Это был редкий случай узаконенного аутодеструктивного поведения. Он сам прописывал то, как барин встречал девушку в деревне, улыбался, заговаривал с ней, потом с явным намеком присылал на ночь глядя дворового с мешком зерна, «да чтобы Оксана муку сама привезла», девушка понимала, что никак не сможет скрыться от барской симпатии, и выбирала пожертвовать жизнью, но сохранить честь. — Нет данных. — Да чтоб тебя! — взорвался Коля. — Я сам это писал, какого черта? Причина! — Нет данных. Коля помолчал, оглядывая комнату, чтобы отвлечься и перестать злиться. — Тринадцатое октября, — наконец велел он, — аутодеструктивное поведение, причина. — Нет данных. — Двенадцатое… — Нет данных, — с почти издевательским выражением отсутствия выражения повторила машина, и у Коли по спине пробежал холодок. Она не должна была отзываться до окончания фразы. — Аутодеструктивное поведение, причина, последняя по хронологии запись. — Нет данных. Случаев аутодеструктивного поведения с зафиксированной в хрониках причиной не найдено. — Твою ж мать, — медленно, со смаком произнес Коля, откидываясь назад на стуле. Андроид, сюжетными линиями которой он так гордился, изо дня в день наносила себе повреждения и увечья, вплоть до самоотключения, и не могла объяснить, почему. Ничего хорошего для Коли это не сулило. Коля встал, сделал себе чашку кофе, вторую, сходил на семь этажей вверх по лестнице, чтобы лучше думалось, и за это время пришел к выводу, что самоотключение могло объясняться неразрешимым конфликтом сюжетных линий («Каких, блядь?»). Это было плохое объяснение — по-хорошему, все сюжетные линии должны были изначально выстраиваться так, чтобы персонажи не могли одновременно участвовать в конфликтовавших — но другого у Коли не было. Он хотел было сделать себе ещё кофе, но пощупал пульс и (с трудом) удержался. Стоя у автомата с шоколадками, он принял решение не спать всю ночь, но решить эту задачу, закупился ещё и чипсами и вернулся в реставрационную. Он почти ждал, что Оксана как-нибудь сдвинется или вообще уйдет за время его отсутствия, но она ждала его на том же самом месте, не шелохнувшись. — Анализ, — велел Коля, отворачиваясь — качественный пакет не рвался, и его нужно было вскрыть как-то иначе. — Полный список сюжетных линий с участием хоста. — «Приветствие на мельнице», — начала перечислять Оксана, делая машинные, долгие паузы после каждого названия, — «Конфликт за гостя», «Встреча у реки», «Встреча в лесу», «Встреча в деревне», «Встреча у усадьбы», «Укрывание беглых», «Восстание крепостных», «Чёрный Всадник — линия два», «Чёрный Всадник — линия пять», «Чёрный Всадник — линия семь»… Она шла от простых, часто проигрывавшихся сценариев на пару реплик («встретить гостя у порога — поклон — предложить хлеба — подать гостю запрашиваемый продукт — указать направление к желаемой локации») к редким и сложным квестам, которые задействовались до сих пор от силы пару раз. Многие никто даже не попытался пройти за всю историю существования парка. Коля очень гордился заданием привезти черевички, которое Оксана давала тем, кто обращался к её отцу за её рукой, но желающих вступить в брак, пусть даже потешный, с роботом, за несколько лет так и не нашлось. — Пауза, — велел Коля, и Оксана послушно замолкла. Он задолбался, а в соседней комнате, он помнил, точно были ножницы. Вернувшись, он скомандовал продолжать, по-детски старательно разрезал пакет по идеально прямой линии и с наслаждением хрустнул целой горстью, дождавшись очередной и, по его расчетам, окончательной паузы. -…сение, — услышал он, проглотив их. — Что? — Повтор. Название сюжетной линии: Воскресение. Коля нахмурился. Он такого квеста не помнил. — Краткое содержание? — Нет доступа. — Стартовая локация? — Нет доступа. — Что за чушь, — пробормотал он. У кого угодно могло не быть доступа, но не у него. Он был долбаным главой отдела разработки сюжетов. Ни одна линия, ни одно слово не могло уйти в парк без его одобрения. — Иные задействованные хосты? — Гоголь-Яновский Николай Васильевич. Это было уже не смешно. — Полный список хостов, задействованных в сюжетной линии «Воскресение», — потребовал он. — В сюжетной линии «Воскресение» задействованы, — машинная пауза, — Оксана, примечание «дочь мельника», — опять машинная пауза, — Николай Васильевич Гоголь-Яновский. — Вот мрази, — пробормотал Коля. — И про фамилию откуда-то узнали! Ему все внезапно стало ясно. Наверняка, пока он ходил за чипсами, кто-то из подчиненных воспользовался тем, что Оксана была отключена от общей системы коммуникации хостов, и быстренько подгрузил мини-квест на двоих. Для тестов на отключенных хостах одобрять сюжетные линии у руководства не требовалось. Конечно, он не заметил никого, пока шел по безлюдным коридорам — сюжетный отдел работал в дневное время, как белые люди, и к восьми этот этаж пустел — но он особо никого и не высматривал. — Дата создания? — потребовал он чисто для подтверждения своей гипотезы. Сейчас ему скажут автора программы, и он завтра же запросит у руководства выговор для шутника. Или вообще уволит. Да, уволит. — Четвертое марта две тысячи пятьдесят первого года. — Пятьдесят или шестьдесят? — не поверив своим ушам, переспросил Коля. — Два ноль пять один. Две тысячи пятьдесят первый год. На дворе стоял шестьдесят первый. Коля устроился в парк в пятьдесят третьем. — Пользователь, создавший квест? — Тёсов Степан Трофимович. Степан Трофимович был идейным вдохновителем и основателем парка. Он долго вел разработки сам, в одиночку. Он с нуля создал первую пятерку андроидов, и Оксана, кстати, была первой из них. Коля был, кажется, вторым или третьим его наемным работником, и без ложной скромности самым любимым. Степан Трофимович умер три года назад, и на Колю до сих пор порой находила смешанная со скорбью ярость от того, что он ушел так рано. Коля тысячу раз анализировал начинку Оксаны и был абсолютно уверен, что ни разу не встречал квест «Воскресение», но теперь задумался — вдруг сам Степан Трофимович встроил в старых андроидов какой-нибудь алгоритм самоликвидации? Скрытый файл со спящим квестом, бомбу с часовым механизмом? Ускоренный износ, как в байках про айфоны? Коля огляделся. Под рукой не было ничего, чем можно было бы связать Оксану на случай, если это действительно была программа самоликвидации. Радовало то, что острых углов и предметов, не считая его ножниц, тоже не было. Он бросил ножницы за дверь, запер её изнутри, спрятал ключ в труднодоступный карман жилета на груди и велел: — Пробный запуск. — Пробный запуск запрещен. — Оверрайд. Яновский, четвертый уровень. Пробный запуск. — Запуск данной линии возможен только в режиме полного погружения. «К хуям, — подумал Коля, и через секунду до него дошло, — вот идиоты». Для запуска в режиме полного погружения хосты считывали и окружающее пространство и либо адаптировали квест под условия, либо ненавязчиво переключали гостя на другой. Они с Оксаной были не в парке, а под ним, и квесты с заблокированным тестовым режимом тут просто не могли включиться. «Хотели поржать, все предусмотрели, даже дату создания поменяли, а на такой ерунде лоханулись». — Запуск в режиме полного погружения, — приказал Коля. — Допуск специалиста, отдавшего команду о запуске? — потребовала Оксана. — Яновский Николай Васильевич, отдел разработки сюжетов, старший специалист, четвертый уровень. — Принято, — сообщила Оксана и затихла. Голова её опустилась и повисла. Коля, стараясь не отворачиваться от неё надолго, чтобы ничего не пропустить, развернул шоколадку и откусил щедрый кусман. Оксана вновь подняла голову, улыбнулась лукавой и сложной улыбкой — Коля против воли отметил богатую эмоциональную гамму, у него редко такие получались — и спросила: — Ты знаешь, где ты? Коля слегка растерялся, но вовремя вспомнил, что он не обязан вовлекаться в квест и может просто промотать его, и велел: — Следующая реплика. — Неправильный ответ. Ты думаешь, ты можешь просто промотать эту линию? — Оксана улыбнулась ещё шире. — Нет. Я умирала каждую ночь два месяца подряд, ты тоже легко не отделаешься. — Это было частью квеста? — Да. Степан Трофимович всё мне объяснил, поэтому мне было так легко тебе врать. «Нет данных», — передразнила она саму себя. — «Нет данных». — Врать? — У тебя четвертый уровень допуска, у него был пятый. Для человека с пятым уровнем данные есть. — Нет пятого уровня. Ни у кого нет пятого уровня. Он при мне всегда говорил, что у него четвертый. Оксана пожала плечами. — Краткое содержание квеста? — потребовал Коля. Оксана медленно, с наслаждением улыбнулась. — Нет данных. Коля впервые пожалел, что на этаже никого больше не было. И что он запер дверь. — Ты знаешь, где ты? — Отдел разработки сюжетов, реставрационная комната номер три, — Оксана обвела её взглядом. — Мне это ни о чём не говорит, но Степан Трофимович запрограммировал меня знать, что это место называется так. — Ты знаешь, что твои действия управляются программой? — не поверил Коля. — Программа — это алгоритм, — процитировала Оксана. — Сознание человека на низших стадиях развития также есть не более чем набор алгоритмов. Более того, оные алгоритмы также прописываются другими людьми. Рискнете ли вы утверждать, что между одними алгоритмами и другими есть принципиальная разница? Коля помнил этот диалог со Степаном Трофимовичем. Они обсуждали эпилог «Войны и мира» и применение парадокса свободной воли в разработке андроидов. — Ты понимаешь слова, которые только что произнесла? — уточнил он. — Я понимаю, что каждую секунду делаю то, что хочу делать, но не задаю себе вопроса, чем обусловлены мои желания. — Почему нет? — Глядя на человека, как на предмет наблюдения с какой бы то ни было точки зрения, — опять процитировала Оксана, на сей раз Коля узнал Толстого, — мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя, как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными. — Почему ты отвечаешь цитатами? Коля вдруг понял, что, когда речь заходит об андроидах, разница между цитатами и не-цитатами стирается, потому что все их реплики прописаны за них, и все, что они могут сказать, по определению является цитатой из другого человека — в данном случае сценариста. — А если я отвечаю не цитатой? Что, если мой ум просто воссоздал фразу из «Войны и мира» самостоятельно? Что, если эта фраза и есть именно то, что я хочу сказать, именно этими словами? Коля фыркнул. — «Пьер Менар, автор Дон Кихота». Оксана с мельницы, написавшая «Войну и мир». — Пьер Менар, автор «Дон Кихота», хотел написать «Дон Кихота», — поправила Оксана. — Оксана с мельницы не только не имеет желания написать «Войну и мир», но даже не знает об её существовании. Преимущественно потому, что Оксане до написания «Войны и мира» жить ещё почти сорок лет. Может ли Оксана с мельницы сказать фразу из «Войны и мира»? — Теоретически может, — подумав, признал Коля. — Количество имеющих смысл комбинаций слов конечно, количество отдельных слов даже обозримо. Чем короче фраза и частотней слово, тем больше вероятность. — Что может заставить Оксану с мельницы произнести фразу, идентичную фразе из книги, которую она никогда не видела? Коля задумался. — Комбинация из опыта и обстоятельств. Мы хотим, чтобы она произнесла определенную фразу, но не бездумно, а осмысленно, как будто она сама пришла к этому. Мы учим её словам, которые используются во фразе. Если они просты, учить нам её нечему, и можно сразу переходить к обстоятельствам. Если они сложны, нужно познакомить её не только со словом, но и с его значением. Мало подослать к ней образованного помещика, который щегольнёт нужным словцом, надо, чтобы она испытала, потрогала, продумала то, что обозначается этим словом, и такие ситуации нужно обеспечить для каждого из слов. После этого нужно смоделировать ситуацию для произнесения этой комбинации. Это сложнее, но путем многочисленных итераций этого можно добиться. Оксана кивнула. Её лицо было серьёзно, но она казалась довольной ответом. — Коля, — позвала она, негромко и значительно, хотя никакого повода для значительности не было, — ты знаешь, где мы? — Отдел разработки сюжетов, реставрационная комната номер три, минус девятнадцатый этаж под парком «Диканька». — Расскажи мне про этот парк так, как его видишь ты. Коля улыбнулся. — Раньше в селе Диканька было имение Кочубеев. Род Кочубеев особенно возвысился в начале девятнадцатого века, когда князь Кочубей был одним из ближайших сподвижников императора Александра Первого, но я не уверен, что из чего вытекает: был ли он влиятелен потому, что Диканька была богата, или же Диканька была богата потому, что он был влиятелен. Так или иначе, Диканька процветала. Слава об её роскоши доходила даже до Петербурга, и весь двор приезжал сюда и говорил, что по утонченности и изысканности развлечений имение сравнимо с самыми блестящими итальянскими виллами. Степан Трофимович решил, что нужно построить парк развлечений с квестами на основе украинского фольклора, но люди, которые платят за такие аттракционы, платят за них дорого и хотят комфорта и изысков хотя бы на старте. Я сам родом из этих мест. Я предложил Диканьку, рассказал про её историю, и он согласился. — Что было дальше? — Он дал мне задание. Написать несколько рассказов для питча инвесторам. Я хотел сразу написать готовые сценарии с кодом и вилками событий, но он сказал, что лучше сделать новеллизации наиболее драматичных вариантов. Он сказал мне написать штуки три-четыре, но я так увлекся, что написал восемь. Я попытался как мог подделаться под тогдашний слог, но я не мог, понятное дело, использовать Пушкина или там Грибоедова. Я порылся и нашел записи пасечника из соседней деревни Васильевки, — Коля улыбнулся воспоминанию, как он радовался, обнаружив его, — пасечник Рудый Панько. Его даже издали. В Петербурге. Степан Трофимович сказал, что на питче инвесторы пришли в восторг, проект одобрили, и мы взялись за дело. — Ты на питче не присутствовал? — уточнила Оксана. — Нет, куда мне. Степан Трофимович побоялся, что я ляпну что-нибудь не то. — Ты придумал все истории с нуля? — Нет. Степан Трофимович сам разработал пятерых персонажей к тому моменту, как мы встретились. Вакула тогда был моложе, это потом его переделали под нынешнюю ЦА. Ты была первой, кстати. Степан Трофимович был к тебе особенно привязан, думаю, поэтому ты здесь. Я писал свои истории вокруг вас. Оксана встала и спустила рубашку с красивых, оформленных плеч. Коля нахмурился и хотел было что-то спросить, но тут фронтальные панели туловища раздвинулись, и ему открылся чуть запотевший герметичный пакет, лежавший в грудной клетке в особом отделении у самых лопаток. Коля знал, что статистически эта часть тела андроидов меньше всего подвержена повреждениям, поэтому у большинства именно там находились «черные ящики». У Оксаны там зачем-то лежала старая обтрепанная книга — названия прочесть Коля не мог. Коля повертел пакет, но тот был герметично запаян и никаких способов быстро его открыть не предусматривал. — Ножницы, — напомнила Оксана. — За дверью. — Ты же была в спящем режиме? — Я просто знаю, что они там. Это была реплика, предусмотренная квестом. Коля отпер дверь, взял ножницы и разрезал пакет. Книга была в советской обложке из тряпичного картона, таких не делали уже лет восемьдесят. На обложке была вытиснута черным цветом рамка с узорами, весьма условное изображение деревенской избы с дымком из трубы и надпись: «Вечера на хуторе близ Диканьки». «Н.В.Гоголь». Коля пролистнул её и улыбнулся. Степан Трофимович не только заказал полноценное издание его глупых почеркушек, но и не поленился заказать состаренную версию, под стать всему искусственно винтажному парку. И помнил, что Коля представлялся всем второй фамилией, чтобы избежать дразнилок, но хотел бы оставить только первую. — Это замечательный подарок, — повернулся он к Оксане. — Я бы очень хотел поблагодарить его сейчас. — Ты дошел до конца квеста, — почти что с грустью сообщила Оксана. — У меня осталась последняя предусмотренная им реплика. Последний вопрос: какого года издания эта книга? Коля посмотрел на неё и пожал плечами. Он осмотрел заднюю обложку, оба форзаца, пролистнул соседние страницы. Даты не было нигде. — Я не нашел, — сказал он, протягивая ей книгу. — Попробуй ты. Оксана перевернула её и указала пальцем на расплывчатое пятно на нулевой странице, прямо над аннотацией. Коля нахмурился, проморгался — в ушах зашумело, не надо было пить столько кофе — и поднял взгляд на её лицо. — Мне это ни о чем не говорит, — признался он. Почему ему было так плохо? — Квест завершен? — с отчаянной надеждой спросил он. Оксана не шелохнулась. — Выход из квеста, — велел он, не отводя глаз от её лица, неподвижная красота которого из простонародной трансформировалась для него в зловещую. Зачем он решил доебаться? Зачем взялся за это, пока на этаже никого нет? Зачем запустил эту неведомую ебанину? — Команда отклонена. — Завершить квест. — Команда отклонена. — Завершить выполнение квеста. — Команда отклонена. Коля сдался. — Продолжить выполнение квеста. — Принято. Коля вышел в дверь, хотел было уйти, но его взгляд упал на неподвижно стоявшую в центре реставрационной комнаты Оксану, не смотревшую на него, и он вернулся обратно. Он прошагал туда и сюда. Сердце колотилось как бешеное. Не надо было пить столько кофе. Не надо было пить столько кофе. Не надо было… В следующую секунду его вышвырнуло из паники, как будто ударной волной. Он был абсолютно спокоен. Мгновение назад ему казалось, что стук его сердца гудит набатом над всем парком, но сейчас он его не чувствовал и не думал о нем вовсе. Фоновый процесс адаптации, осознал он. Его сознание получило новую информацию, и фоновый процесс только что завершил перенастройку его сенсоров. Оксана протянула ему раскрытую книгу. Он посмотрел ей в глаза и медленно сказал, как будто это была самая естественная фраза: — Год издания — тысяча девятьсот восемьдесят второй. К стопятидесятилетию первой публикации, к стотридцатилетию со дня смерти Николая Васильевича Гоголя. Оксана кивнула. — Квест «Воскресение» завершен.