***
Фотографии с той ночи, как и всегда, получились великолепными. Подписчики уже три дня горячо обсуждают каждую опубликованную работу, хотя сам Чонгук о них уже почти забыл . Ему важен сам процесс: наплыв вдохновения, поиск композиции, звук затвора - всё это настолько будоражит его даже после стольких лет, что реакция публики мало трогает его. Зато радует донат и ссылки на новые места, что значительно облегчает поиск очередного объекта для съёмки. Интернет творит чудеса, удивляя даже многое повидавшего Гука. Из всего материала только одна фотография осталась непросмотренной - та самая, из-за которой и появилась вспышка. Открыть её не хватает духу, а удалить нельзя, знает, что за это будет. Поэтому файл отправляется в отдельную папку, к пятёрке таких же. С глаз долой. Чонгук знает, что Судьба уже начала тянуть за свои нити, а проблемы - дышать в затылок, и банальное "я тебя не вижу, значит тебя нет" с такими вещами не сработает, но даже думать об этом не хочется. "Только не снова", - повторяет себе Чон каждый раз, когда взгляд падает на камеру, на что та злорадно блестит объективом. Потому что снова. Снова круги Ада сомкнутся на шее фотографа удавкой, лишая желания жить, но и не давая возможности умереть. Судьба тянет за нити, а марионетки повинуются. Они сталкиваются на четвёртый день. Паренёк, всё такой же лохматый, но уже вымытый и выспавшийся, замечает его в толпе и со странным нечленораздельным выкриком мчится навстречу. Чонгук же откровенно пытается избежать "знакомого", но тот настойчив и легко загоняет жертву в угол уже через десять минут (поправочка: с трудом загоняет в тупик рванувшего бегом Гука, что превосходит его в спортивной подготовке, зато хуже ориентируется на местности). - Ты чего такой дикий? Я же лишь пообщаться хотел, - сквозь тяжёлое дыхание ноет ещё более лохматый парень, стреляя обвиняющим взглядом в хмурого ночного знакомого. - Меня Ким Тэхён зовут, кстати. - Не волнует, - грубо отрубает брюнет, сам с трудом приходя в себя. Преследователь выглядит значительно хуже него самого и последние минут пять бежал только на упрямстве. Ради чего? Ради простого "привет"? Идиот. И такая сила воли вроде должно вызывать уважение, но выходит только раздражённый вздох. Вот вам и первые проблемы. - Отвали. - Ты ведь тот самый Dark Messiah, верно? Я видел твои фотки с Амбара. Крутые вышли, - не унимался Ким, уже полностью восстановившийся и готовый к новым подвигам, только теперь речевым, пока сам Гук с трудом разгибается после такого забега. "Как он это делает?" - ошарашенно думает Чон и сам не замечает, как начинает вяло, нехотя, но поддерживать диалог. - Амбар? - Ага, тот заброшенный дом. Странное слово, да? Лидер его где-то в учебнике вычитал, всё пихнуть в оборот захотел, - с улыбкой поясняет парень, искренне радуясь, что его не послали хоть в этот раз. - К тому же первые месяцы туда просто складировали заначки и разную ерунду. Народ собирается там только последние полгода, и тебе сильно повезло, что все на вписке у ребят с Пятой улицы были, а то пофоткать бы тебе не дали. В лучшем случае не пустили бы, в худшем - и камеру, и лицо тебе разбили. Чонгук снова теряет момент и поддаётся обаянию парня, начиная внимательно слушать, о чём он там вещает. Зато понимает, что сбежать не выйдет - ему любопытно. А любопытство - главный порок Чона и его вторая слабость, сразу после фотографии. Никогда не мог сдержать порывы расспросить, посмотреть, залезть в самую глушь ради мимолётного удовольствия от успокоившегося шила. Поэтому он внимательно слушает и даже не сдерживает вопроса. - Ты не похож на члена местной шайки. Тогда почему "наша компания"? - Брюнет пытается выглядеть безучастным, но Тэхён уже заметил блеск интереса в глазах напротив и заулыбался шире, демонстрируя странную квадратную улыбку. Неожиданно, но простое проявление эмоций заставило тёмное сердце ёкнуть, как десятки лет назад - на голос. Только другой голос, высокий, мурлыкающий. Очередные проблемы... - Потому что я и есть член местной шайки! Хотя парни часто говорят, что я им не подхожу. Слишком добрый, слишком правильный. А что я могу сделать, если с детства с ними по лужам гонял, пока богатые детишки от меня, нищего оборванца из неблагополучной семьи, нос воротили? Да, и хорошие они ребята, мои друзья. Только жизнью побитые. Далеко не фигурально. Чон только сейчас заметил пожелтевший синяк на подбородке Тэ и сбитые в кровь костяшки, покрытые корками. Вот только искренний оптимизм и широкая, солнечная улыбка никак не вписывается в образ страдальца или нелюбимого сына Судьбы, что снова ставило в тупик. Тэхён вообще не вписывается, никуда. И это всё сильнее будоражит фотографа.***
Чонгук не хотел увлекаться Тэхёном, но было что-то в этом парне, что заставляло похороненный под годами опыта юношеский азарт снова поднять голову. Странным было всё, начиная с нелюбви к кофе в стране, где кофеен больше, чем фонарей у дороги, и заканчивая квадратной улыбкой, за которой пряталась грусть от очередных побоев отца. Гук всё ещё не понимает, зачем паренёк раз за разом возвращается в этот пропитанный перегаром дом, помогает неблагодарному родителю, получает очередную оплеуху или чего похуже и уходит, ища очередной приют на сколько получится. Потому что жить под одной крышей с человеком, по документом приходящимся отцом, просто опасно для жизни. Не понимает, но уже задался целью понять. И это тоже странно. Потому что в последнее время именно его одинокая квартира и предоставляет этот самый приют, а Чонгуку, закоренелому интроверту, нисколько не мешает ни очередь в ванной, ни навязчивые разговоры за едой, ни "А как ты вот эту фотографию обрабатывал?". А у Кима, кажется, миссия - оказаться как можно ближе к новому приятелю. Он уже не ограничивается ни постоянными встречами, ни мимолётными, но явными касаниями. Ему хотелось узнать о брюнете всё: привычки, эмоции, предпочтения. И самое главное - прошлое. Зачем - непонятно, но вроде как надо. Стоит отдать ему должное: в своих попытках узнать хоть что-то Тэ изобретателен, находчив и крайне наблюдателен. Уже через месяц он знал, что Чонгук любит чёрный цвет и собак, мясо в любом виде и высокие тяжёлые ботинки, книги об антиутопиях и фильмы о супергероях. Знал, где обитает этот нелюдимый брюнет, расписание его публикаций, и под каким углом располагались звёзды в день его рождения. Последнее, правда, проверить возможности не было, ведь даже Гук не помнил, когда именно родился, но то, с какой уверенностью Тэ настаивал на всех этих градусах, домах и созвездиях, подкупало. Чонгук не подозревает парня в использовании магии, несмотря на все его странности и ежедневные ритуалы с чаем, аромалампами и странными танцами. Он его в этом обвиняет. Каждый день. Другого объяснения, как его выкрашенная в непонятный цвет макушка обосновалась в его и так небольшой студии окончательно, без права депортации, у Чона нет. Он рычит, матерится, но послушно покупает вторую щётку, тарелку, кружку, набор палочек и прочие мелочи, одалживает футболку и штаны, что висят на худом почти что ребёнке, но больше не отдаются назад и занашиваются до дыр. Тэ даже пытался стащить что-то ещё, ноя о сменке для первого комплекта, но довольно болезненно для загребущих ручек узнал ещё один факт - Чонгук ненавидит делиться. Первые признаки конца Света явили себя через два месяца после Той Самой Ночи. Фотограф сам, добровольно купил дорогую качественную краску для своего то ли гостя, то ли сожителя, то ли паразита на теле его жизни и даже помог в покраске. Конечно, всё из-за внутреннего эстета и его сердечных приступов при виде тошнотворного, ещё и облезшего цвета наглой макушки, чей обладатель вечно лез спать вместе ("Мне страшно одному! Не будь таким садистом!"), а после и под нос с утра пораньше ею же тыкал. И ВОТ ЭТО было последним, что хотел видеть Чон. Имеется ввиду цвет, сам наглец уже вполне устраивал. А средства по уходу за окрашенной шевелюрой покупались только, чтобы волосня не посыпалась на ковёр, да. А ещё чтоб в нос с утра лезло что-нибудь помягче. Точно, никакой заботы, сплошной деловой подход. Наверное. Вторым звонком стала ревность к тем самым сомнительным, побитым жизнью друзьям. Тогда-то Ким и осознал, насколько Гук не любит делиться. Под запретом теперь пьянки, сигареты, ночные буйства, вписки и хулиганство. Список регулярно пополнялся после очередного собрания тараканов брюнета. Чон, честно говоря, понимал, что не имеет никакого права на такие ограничения и готовил целую тираду в поддержку своей позиции. Но Тэхён только потрепал свои уже ровно выкрашенные в пепельный волосы и согласно кивнул, улыбаясь. Почти расписался под каждым, даже самым абсурдным пунктом, умиляясь надутой мордашке своего "коменданта". Оказывается, прогулки на рассвете, тёплые разговоры, плед и какао важнее прошлой жизни. Настолько, что Ким даже не порывался встретиться с уже бывшими друзьями, всего себя посвящая всё ещё нелюдимому, но уже тёплому Чонгуку. Тэхён рядом 24/7. Чонгук с ним просыпается, ест, смотрит фильмы, фотографирует и засыпает. Вот только портретные снимки делать всё ещё отказывается, как и пускать прохожих в кадр. Тэхён же рассыпается в историях, которые будто из воздуха берёт, не затыкается, веселит, тормошит иногда зависающего друга. Лишь изредка квадратная улыбка сменяется печальным взглядом в никуда и тенью печали на красивом лице. И в такие минуты уже Чон, поддерживает, садится рядом и накрывает напряжённые плечи пледом, грея и молча утешая. В ответ - лёгкая, но благодарная улыбка. Не то, что бы это было особенно важно для брюнета... Хотя зачем врать? Чонгуку важен этот мальчишка и каждая его эмоция, слово, жест, касание. Особенно касания, которых изо дня в день всё сильнее не хватает. Мимолётных столкновений коленями за завтраком, пальцев в волосах за просмотром сериала, робких объятий ночью, без которых Тэ не может уснуть. Гуку этого мало. У него кожа плавится, руки сводит от желания сжать худую талию, губы горят от стыдливых взглядов шоколадных глаз. Фотограф уже и не надеялся, что способен на такое. Киму тоже мало. На отказ наткнуться страшно, но он раз за разом, миллиметр за миллиметр отламывает пространство Чона, забирая его себе, вроде с опаской оглядываясь на реакцию, а вроде ждно впитывая чужую близость. Вроде нужно подождать, раскрыть парня нежно, слой за слоем, как бутон - по лепесткам. Тэхён пытается, но тяга так сильна, что он снова не выдерживает: то ноги на бёдра закинет, то голову на плечо положит, то в кинотеатр позовёт, в темноте разглядывая точёный профиль, то и вовсе открыто засматривается, забывшись. Вот только за всеми своими переживаниями не замечает, как с противоположной стороны их неловкого дуэта делают робкие движения к нему навстречу. Как улыбаются на лёгкие касания пальцев, как легко соглашаются на любую авантюру, как заботятся, несмотря на показной холод. Чонгук очень хочет пролистнуть свои сомнения, стереть прошлый опыт, забыть о запертой в запретной папке фотографии и своей судьбе, но не может. Каждый день смотрит в родные глаза напротив и убеждает себя, что и так хорошо, и так достаточно. Что больше - уже опасно. Что дальше - уже погибель. Но руки снова тянутся обнять и провести по чуть напряжённым плечам. Тянутся и замирают на полпути, опадая бесполезными плетьми. Потому что нельзя. Зато Тэхёну можно всё. В один из вечеров за просмотром фильма он пристально, незаконно долго смотрит на чужие губы, не обращая внимания на повисшее напряжение. На то, как Чонгук нервно постукивает пальцами по пачке попкорна, как не реагирует на шутки с экрана, как стекляным взглядом упирается в стену. Ким не выдерживает. Чертыхается и с глубоким выдохом утягивает в жадный поцелуй, отчаянно цепляясь за ворот домашней рубашки. Потому что нет ни сил, ни времени терпеть все эти этапы конфетно-букетного периода, и так много потеряли. Желание, спущенной тетивой зарядившее инстинкты на дикой скорости в мозг, не даёт шансов на промедление. Руки выпускают на волю свою жадность, оглаживая, сжимая, царапая каждый сантиметр ранее недоступной кожи. Губы опухают под напором ласк, а языки сплетаются, кажется, в тугой клубок, и не понятно, где заканчивается один и начинается второй. Одежда летит в стороны, срывая покровы, хворостом разжигая и так дикое пламя, запуская по коже армады мурашек взглядами, касаниями, поцелуями. Между ними - дрожь, искры, пожар. Больше ничего. Никаких сомнений, страхов, смущения, холода. Один поцелуй за мгновение перелистнул то, с чем Чонгук не смог справиться и за месяц. И парень благодарен за это.***
Дни скользят друг за другом по циферблату, мелькают за окном то рассветами, то закатами, перелистывая на календаре прекрасную неделю. Для двоих в маленькой студии время стало не важным. Их чувства крепнут, текут, сплавляются, топят парней друг в друге, лишая кислорода. Лёгкие полны дыма от пожарища их страсти, и оба не понимают, как жили раньше. Без искренних улыбок с нежностью на дне глаз, без сплетённых в замок пальцев у всех на виду, без сладких поцелуев с утра и на ночь, без горячего шёпота между глубоких толчков. Не жили, ждали. Им теперь по-другому никак. Без чужих губ и вздохнуть нельзя. Но Чонгук помнит, насколько краток будет их рай. Помнит и боится, что сказка обернётся кошмаром слишком быстро, не давая шанса вдохнуть это счастье полной грудью. Камера, забытая влюблённым хозяином, терпеливо ждёт своего часа, запустив обратный отчёт ещё тогда, в Амбаре. И часы на бомбе всё ещё тикают. Осталось только дождаться кульминации трагедии. А она дождётся. Всегда дожидалась. Чонгук не хочет открывать ту самую папку, но по-другому получить хоть намёк на отмеренное им время невозможно. Он знает, что там есть ответ на его вопрос, и не выдерживает. Пока Тэхён в очередной раз ушёл к отцу, не бросив попытки помочь если не с алкоголизмом, то в быту, Чон включает ноутбук и находит папку со всеми шестью фотографиями. Вот первая. Его ещё совсем молодой учитель Ким Сокджин. Первый человек, увидевший и поддержавший талант мальчика. У него камера отняла всего пять лет, запечатлев измученное болезнью, когда-то красивое лицо. А ведь он позировал любимому ученику с улыбкой и букетом белых цветов, легко соглашаясь на помощь в новом хобби способного мальчика. Тогда-то и появилась первая вспышка... Вторая фотография. Старший брат Чонгука, Хосок. Он всегда сиял солнцем, улыбался всем невзгодам, боролся за свои идеалы, за слабых, за справедливость. Но проиграл. У него камера отняла уже десять лет. Надежда семьи и друзей погиб в уличной драке с местными отморозками. На изображении - его изуродованное битами лицо вместо моря, смеха и найденного среди камней краба, что бегал по большой ладони под заливистый смех Хо. Третья и следом четвёртая. Ким Намджун и Мин Юнги были сонбэ Чонгука во время учёбы в университете. Они любили музыку, жизнь и друг друга. Вместе жили, вместе шли против законсервированного общества, вместе и погибли. На фото Джуна - сгоревшая рука на руле разбившегося автомобиля, а у Юна - кровавые слёзы на больничной подушке. Младший погиб на месте аварии, а Мин дожил до больницы и там сам отключился от аппаратуры, когда понял, что его Монстр больше не придёт к нему - с ворчанием пошёл за ним сам. На двоих они отдали сорок три года любви, разбив на два ужаса одну картину счастливых влюблённых парней, еле уговоривших талантливого хубэ на одно фото. На одно смертельное фото... Пятое - самое болезненное для Чонгука. Его первая и, казалось, последняя любовь. Его ангел, фея, муза. Чимин сам тянулся к убитому горем и чувством вины парню, будто чувствуя, что только он способен его спасти. Он терпеливо лечил его раны, научил вставать по утрам с улыбкой, радоваться мелочам и любить всем сердцем, до одурения, до боли в груди. А потом влетел дурашливо под дуло объектива перед самым спуском игривой птичкой, птичкой же вылетая через две недели с двадцатого этажа. Кто-то говорил о самоубийстве, кто-то - о несчастном случае, и только Гук знал, что Камера забрала невероятные пятьдесят шесть лет, полных жизни, улыбок, света, танцев, которыми горел Чимин. Она забрала свет Чона. Теперь вместо спасителя Адского фотографа на картинке очередное его бремя - кровавое пятно на асфальте и свитер, что подарил Паку сам брюнет на их годовщину... Чонгук любил каждого из этих людей, умирал от горя вместе с ними, разбивая кулаки в кровь о стены от бессильной ярости. Он бесчисленое количество раз проклинал себя за брошенное в сердцах желание стать самым лучшим фотографом тогда, ещё лет пятьдесят назад, в ещё тогда обычной юности. Проклинал за самонадеянное согласие подписать контракт с Дьяволом ради гениальных способностей в обмен на души тех, кто попадает в кадр. Вроде всё честно: рогатому - души, Чонгуку - годы жизни, а его работы - в лучших галереях мира. Вот только парень не учёл, что, даже если ты и хотел обмануть весь Ад и направлять адское око матрицы только на неживые объекты, всё пойдёт не по плану. Что не получится уберечь близких и обрести счастье с Дьяволом за спиной. А когда одумался, было уже поздно. Все попытки бросить, разбить злополучный аппарат заканчивались кошмарами, галлюцинациями, даже угрозами делать снимки без ведома фотографа. А тогда кто знает, сколько душ сможет собрать эта проклятая линза. Сколько невинных могло погибнуть из-за очередного приступа трусости. Приходилось снова и снова дрожащими руками брать свою косу Смерти и снимать что угодно, но не живых. Пытаться снимать. И вот снова. Только если раньше жертвами становились близкие, то теперь жертва стала близкой. Чонгуку бы подальше держаться, но нет, Судьба явно играет не на его стороне, решив наказать за грехи. Брюнет согласен, виноват, но за что страдает его любимый? Парень готов сам умереть, отдать всё, что есть, лишь бы его ТэТэ жил. Но вряд ли кто пойдёт ему навстречу. Поэтому придётся считать оставшиеся им месяцы, а, может, и дни. Обычно Камера давала своим моделям немного времени, будто играла. Вот только не с жертвами, а с фотографом, знавшим их судьбу, но не способным что-либо сделать. За прихоть амбициозной юности пришлось платить своей свободой и жизнями других. Например, Тэхёна. Последнее фото прогружается дольше положенного, странно виснет, и Чонгук уже на грани истерики от болезненного ожидания. Но вот появляется размытая из-за слабого разрешения фотография, что постепенно приобретает чёткость. Вот уже видны очертания кухонных шкафов, потом очертания тела, детали, нож и кровь... Много крови. ТэТэ, его ТэТэ изрезан, как в дешёвом триллере, смотрит пустым взглядом в объектив, будто смирившись, и не дышит. Изображение заставляет вздрогнуть и схватиться за стол в поисках хоть какой-то опоры. Гук знал, что так просто его избранника не отпустят, что смерть для жертвы Камеры лёгкой не будет, но даже так вид мёртвого любимого выворачивал наизнанку внутренности от боли и страха. Нет, только бы отодвинуть этот страшный момент. Ещё пара часов, и Тэхён вернётся, снова осветит улыбкой мрак внутри Чонгука и обнимет покрепче, согревая. И всё будет хорошо. Ещё хотя бы немного... Звонок. Тэхён. Брюнет еле подносит телефон к уху дрожащей рукой, чувствуя приближение конца. Ещё до начала диалога брюнет понимал, с кем будет говорить. - Чонгук? Голос мужской, но сиплый, даже дрожащий, будто в истерике, отдалённо напоминает любимый бас, лишь слегка, но нутро уже дрожит в унисон с этими нотами, тянется навстречу, отзывается. Вот только это не он. - Да, Ким-щи. Что с Тэхёном? - с места начинает парень, не распинаясь перед отцом ТэТэ. Чон ни разу его не видел и не слышал до этого, но сомневаться было глупо. Только он мог говорить одновременно и задиристо, и трусливо, будто прячась за своими же кулаками. И то, что мужчина звонит с телефона сына могло означать только самое худшее. - Я... - Долгое молчание, свистящее из-за прокуренных лёгких дыхание, а после смех. Истеричный, сумасшедший, больной. Страшно. - Я убил его. Моего доброго, милого, хорошего, глупого мальчика. Я что звоню... Не покаяться же! Он не придёт к тебе ни сегодня, ни завтра - никогда. В голубятнике твоём не будет больше его ноги. Сына-гея у меня не будет, понял? Понял?! Это ты виноват, что я убил его! Если бы не ты, он!.. Смартфон падает на пол и разбивается. Чонгук следом - на осколки, молекулы. Он о себя же режется, о свои же чувства, надежды, мечты, переварить правду пытается. Не выходит. Тэ больше нет. Он не коснётся мимолётно плеча, не позовёт на обед, не утянет в жаркий поцелуй. Чон взрывается от крика из своей глотки, плавится от слёз, крошится от осознания - он снова убил самого дорогого человека в своём существовании. Не этот псих, а он сам, своей камерой отобрал столько лет тяжёлой, но счастливой жизни. Тэ ещё бы мог жить и жить, если бы не его Камера. После полёта Чимина Гук думал, что оправиться невозможно. После выстрела в сердце не живут, а это был именно он. Но пришёл этот инопланетянин, поколдовал над его прогнившим сердцем, и, о, чудо, оно забилось! Из-за и для Тэхёна, его квадратной улыбки и нежных рук. Но вот улыбка померкла, руки мертвенно холодны, и магия развеялась. Сердце не выдержало, посыпалось прахом, со слезами и криками покидая тело фотографа, которому Камера подарила ещё тридцать девять чужих лет. Его лет, на которых у брюнета права не было. Камера... Чон точно знает, что обычным путём его не убить. Пробовал. Даже пули застревают, едва коснувшись кожи, таблетки оказываются пустышками, удавки рвутся, а прыжки с крыши высоток заканчиваются синяками и ушибками. Но что-то будет, если он сделает селфи? Сам у себя отнимет те самые, чужие года? Не будет ничего или... всё закончится? И Чонгук нажимает на курок, не задумываясь, без страха, только с желанием обрести покой. Смотрит безжизненными глазами сквозь линзы в самую Преисподнюю. Ни шагу назад. Всё или ничего. Вспышка. Удар. Объектив блестит последний раз и рассыпается пеплом. В безымянной папке снова шесть фото: молодой учитель, паренёк на пляже, пара на потёртом диване, рыжий танцор, случайно пойманные изящные пальцы у жёлтого рюкзака и мешком лежащее на полу тело убитого горем, безысходностью и собственной глупостью фотографа...