Кровь снится к крови

Хуан худ и высок, как большинство кэналлийцев, как его отец, например. Но по жизни он ощущает себя не жердью с носом, а наоборот — чем-то крупным, весомым и основательным. Кубическим. А вот Катари птичка. Порхает по жизни легко и изящно, словно по воздуху. Легкая, но не легковесная, неяркая, но привлекательная. И он рядом с ней какой-то особенно... кубичный. Угловатый и неловкий. И почему-то ему это нравится. Десять лет они вместе, и каждый день — как первый, он не может привыкнуть, что она рядом, и глупо улыбается, и теряет слова, и удивляется её очарованию, хотя умом давно изучил все её женские тайны и разгадал все загадки. Он видел её слезы, даже был их причиной. И всё равно каждый день — как первый, и он в этом дне — искатель кладов, ныряльщик, выудивший со дна бутылку столетней «Крови». — Куда я поставила вино? Катари в задумчивости осматривает кухонные поверхности, стучит пальчиком по столу. Хуан не видит её — он чистит томаты для салата, и делает это, как и всё в жизни, очень основательно. Просто он знает, как и с каким лицом его женщина что-то ищет. И это кайф — знать её. И в то же время чуть-чуть не знать. — Нашла, — тяжелый вздох. — Теперь буду искать штопор. — Мне надо чаще напиваться дома, тогда всё будет на своих местах. — Для начала ты мог бы попробовать чаще ночевать дома. Начни с простого, так сказать... А знаешь, что мне снилось вчера? Страшный сон. Я была королевой Талига, Катариной Оллар. Той самой, которая спала с одним герцогом, была сестрой другого герцога, а умерла от руки третьего. — Что-то когда-то читал об этом, — пожимает плечами Хуан. История — не его чашка шадди. — Весело жила, а померла жутко. — Кстати, мне не снилось про её смерть. Или правильно сказать «мою»? О, а вот и штопор! Мне снилось, что я — королева, а ты — слуга герцога Алва. И я знала во сне, что ты — это ты, а я — это я, но ты этого не знал, и между нами пропасть социальных предрассудков и мы никогда не будем вместе. — Мне кажется, это был вещий сон, — Хуан оборачивается, игривая ухмылка наталкивается на серьезный взгляд серых глаз. — В смысле? — не понимает Катари. Кажется, дурацкий сон напугал её, бедняжку. Хуану становится стыдно — ну что он за мудила, не может перестроить график так, чтобы чаще ночевать с любимой женщиной. — В смысле, почему бы тебе сегодня не побыть моей королевой, м? — всё с той же ухмылочкой Хуан притягивает Катари в объятия. Виду, что о чем-то сожалеет, он не подаст, но выводы сделает. А сейчас будет бессовестно лапать тоненькую талию и коварно проникать под юбку-карандаш. — Со всякими аристократическими задротами королева была строгой и неприступной, а в руках простого честного Хуана с конюшни таяла, как свечка. Как тебе сценарий, норм? — Ну-у-у-у, — тянет Катари, со смехом подставляя шейку для очередного щекотного поцелуя. — Сценарий так себе, но я даю вам шанс, убедительная игра может искупить его недостатки... — Заметано. Так же внезапно, как прилез с нежностями, Хуан отступает и берется за вино. Откупоривает Вдовью Слезу, плещет по чуть-чуть в высокие пузатые бокалы. — За выходные вместе? — улыбается Катари. Чудо как хороша с рассыпавшимися по плечам волосами. — За вместе, — уточняет Хуан. Пьет до дна и возвращается к шинковке. Какое-то время на кухне только и слышно, что стук ножа о доску да стук каблучков Катари по кафелю — теперь она ищет свой фартук, без него разложить продукты по холодильнику ну никак. Хуан вдруг вспоминает, что у него тоже недавно был сон. Черно-белый и примитивный, но тем не менее. — А мне вчера снилось, что я пью «Кровь» столетней выдержки. Как думаешь, к чему бы это? Катари так внезапно и бесшумно оказывается за спиной, что Хуан едва не выпрыгивает из кожи, услышав эротичное «не знаю» у самого уха. Довольная произведенным эффектом, птичка-кошка шепчет «а может и знаю?», легонько проводит пальцами по пояснице и, облокотившись на столешницу, начинает по-девчоночьи болтать туфлей. В какой-то миг та почти соскальзывает с точеной ножки, но повисает на кончике пальца. Зрелище охуительно завораживающее, и Хуан чудом умудряется не оттяпать острым лезвием полруки. — Больно? — Катари завладевает кистью, подносит оцарапанный палец к губам. Он думает — подует, но она слизывает каплю крови языком. — «Кровь» снится к крови, — серьезным тоном заявляет она, и во взгляде любимых глазах Хуану вдруг чудится что-то неправильное, скверное. Отблески чужой, не его и не её судьбы.