.
1 сентября 2018 г. в 18:02
Отпустить человека, которого всей душой любишь - тяжело.
Тяжело, и в сотню раз тяжелее, когда времени с ним провел катастрофически мало.
Когда хочется еще воздух с ним один делить.
Голос, до мурашек пробирающий слушать, на губы искусанные смотреть, обнимать так крепко, чтоб потом слышать её звонкое «Ай!».
И тяжелее в тысячу раз, когда знаешь точно, что вместе вам остались считанные минуты. Самые мучительные в жизни, пугающие самые.
Максим смирился давно вроде бы, знал прекрасно, что осталось времени непозволительно мало.
Грустно улыбнулся лишь, узнав, что с Кристиной вместе им предстоит два года провести.
На надпись на руке не смотрел почти, надеялся, что шутка все это, обман глупый.
Что отсчёт этот обратный не значит ничего.
Что эта надпись не вершает судьбу его.
Тешил себя мыслями ложными.
Обманывал самого себя же самым наглым образом.
Боялся боли душевной, бегал всё от нее.
Только вот не убежишь от реальности.
Горькая история любви вышла.
Пряди в её волосы темные запускает, вдыхает аромат Кристины в последний раз.
Она пахнет ванилью, шоколадными конфетами и домом.
Домом, в котором парень узнал наконец, что же такое быть счастливым.
Она прелестна, как утро.
Она чудо.
Он отпустить готов вроде бы, понимает всё - не глупец.
Но тяжело прощаться, в глаза до боли знакомые глядя.
Анисимов зрительный контакт прерывает, пол рассматривать начинает, будто там интересное что-то найдет непременно.
— Обещай мне, пожалуйста, что найдешь еще своё счастье. Пожалуйста, мартышка, — просьба в воздухе висеть остаётся - Кристина молчит. Не отвечает, не моргает. Не дышит даже.
В глазах напротив только лишь слёзы застывшие, немое «Я не могу ничего обещать.»
Пускай другой её полюбит.
А она любит его одного, любит отчаянно, до боли ноющей где-то под ребрами. Любит так, что вопить хочет, голос сорвав.
Отпустить Максима не может, прижимает к себе ближе, будто бы от контакта тактильного (такого нужного сейчас) изменится что-то.
Кошелеву насквозь прошибает, каждую секунду током до костей самых.
Любить тебя - пытка.
Для него она малышка такая, смешная, по-детски наивная еще.
Хрупкая.
За ухо смешно пряди выбивающиеся поправляет, вечно в его толстовки кутается, а она в них - будто бы в три раза меньше, и смеется так забавно - думаешь невольно о том, что слушать бы смех этот часами мог.
Анисимов любит её. По-настоящему, так, как фильмах.
Любит с ней ночью разговаривать, целовать, когда та не ожидает совсем, любит видеть мартышку свою сонной совсем по утрам.
Если бы Кошелева болезнью была, то Максим хроником стал бы непременно.
Глаза её переливающиеся в памяти у Анисимова останутся навсегда, он воспоминания о взглядах её нежных с собой унесет.
Максим к Кошелевой тянется, целует долго-долго губы пухлые, тело худое сжимает.
Поцелуй выходит горький, со вкусом слёз и вязким оттенком сигарет.
Горький, прям как любовь их.
На фоне закат всеми красками бушует. Чайки летают.
Жизнь идёт, не останавливается ни на миг.
Он умирает в её объятиях, под всхлипы тихие. Под неуслышанное «Я тебя люблю».
Она проснется завтра, улыбку натянет, сделает вид, что все еще жизнью дорожит, что смысл существования своего не потеряла.
Что бремени на сердце не несёт.
Но душу изувеченную девочки маленькой совсем еще, увы, заживить будет не по силам никому. И никакие пластыри не смогут раны скрыть кровоточащие.
Она в детстве о любви мечтала, о такой, чтоб одна-единственная на всю жизнь.
О принце своём с гитарой и улыбкой, которая роднее всего станет.
А теперь стоит на плитке холодной, в квартире опустевшей резко.
Дрожит.
Кошелева дверь взглядом сверлит, надеется, что что-то изменится сейчас непременно. Потому что принимать рельность слишком больно.
Потому что терять его - невыносимо.
Терпит, как воздух душит её постепенно.
Слезы медленно на пол капают.
Не всем историям положены счастливые концы, и Кристина в этом слишком рано убедилась.