Ты нравишься мне как человек

Желтые листья падают на землю так же стремительно, как полет его мыслей, заглушенный жужжанием бритвенной машины, срывающей последние волосы вместе с надеждой. На свободу, на собственное мнение и выбор, как всегда сделанный кем-то. Осенний призыв даёт о себе знать смятой бумажкой, нелепо протянутой через порог, человеком за дверью, топотом берцев по деревянному полу и уговорам взвинченного отца. Должен не опозорить семью, стать мужчиной, познать жизнь. И наконец, понять: Армия делает тебя человеком. Мысли. (Чужие, стремящиеся заглушить то, что Филипп хранит в сердце, не связывая с именем Митяев, убивающие его индивидуальность с каждым годом жизни, начиная с самого детства, а теперь и юности в целом.) Синхронно крутятся в его голове липким лепетом, подталкивая наложить на себя руки. Но ему еще есть смысл существовать, он терпит ради себя и того малого с чем придётся расстаться, как всегда по посторонней указке. Стрижка: такая идиотская, точная копия папаши. Старший сын в семье, его гордость, будущий эстрадный музыкант, — с ярым энтузиазмом говорит отец каждому, кто хоть на миг повернёт голову в сторону Филиппа. Смятые синие свитера, широкие джинсы и выглаженные, с материнской любовью, рубашки — вот его наследие. Митяевский отпечаток, словно шрам накарябанный с самого первого вздоха. И ничего из этого своего, пробитого собственным путём. Сентябрьское утро встречает молодого человека ироничными хлопотами, смены одежды, огромным военным мешком, дымом пришедшего автобуса, толпой точь-в-точь одинаково выбритых солдат и всей семьёй, словно на подбор, выстроившийся в линию, чтобы сказать по напутствию и попрощаться. Но за всей этой зелёной кутерьмой, причитанием матери и умилительно-трогательным «мы будем тебя ждать» от Саввы, Филипп ищет кого-то, нервно перебирая, обнявшего его на прощание, волосы брата. Ещё пять минут и пора отбывать, время летит слишком быстро, разочаровывая, лишая надежды. Неужели он не придёт?.. Беспомощно бегающие глаза по сливающимся в единое пятно зелёным курткам, стремящимся уйти с остановки и удаляющимися родителями. И наконец, среди всей кутерьмы, он видит цветное пятнышко, быстрым шагом направляющееся на встречу. Митяев срываться с места, проталкиваясь сквозь толпу, с каждым шагом яснее различая в этом пятнышке любимые черты: Молодой человек, с лохмато-хуй-пойми-как выстриженными черными волосами, в коричневом пальто, с нелепым шарфиком и розовыми очками, скрывающими изумительные лужицы голубых глаз, остановился, дожидаясь, когда Филипп окажется напротив, с искренней горечью улыбаясь смене имиджа. — Пришёл… — срываться тихое с дрожащих губ, — и опоздал, -мгновенно добавляет новобранец с наигранной обидой, с жаждой рассматривая так знакомые черты. И добрые глаза с печалью смотрят сквозь цветные стёкла, совсем не застекляющие боль. А рука с нежностью гладит по бритой голове, медленно запоминая каждое прикосновение, словно в последний раз… — Совсем меня не любишь… — с надломанной улыбкой произносит брюнет, прибавляя, что пришёл не с пустыми руками, трепетно вкладывая в чужой кулак что-то маленькое, — Это оберег, на память… И Фил борется с адским желанием разреветься здесь и сейчас, потеряв последнюю мужественность где-то в смятении чувств: — Ах, Артём… — он с нежностью обнимает друга, от безысходности всхлипывая, впиваясь носом в чужое плечо, подрагивая от каждого поглаживания по спине и тихого шёпота о том, что всё будет хорошо. Они стоят на холодной остановке, обнявшись в это пасмурно-сентябрьское утро, последнее, проведённое вместе за предстоящие два года разлуки…и острая боль пронзает обоих от осознания, что ещё две минуты и они простятся быть может навсегда. А время бежит, растекаясь по последним мгновениям этой неудавшейся молодой любви, в унисон с недовольным криком водителя, поторапливающего сесть в переполненный военный автобус. Но Филу плевать на устав, он тянет мгновение, предательски сорванным голосом произнеся: — Ты хоть меня дождешься? — А ты как думаешь? — Тёма издевательски приподнимает бровь, в недоумении смотря на бритое несчастье. — Ну смотри мне, — он иронично усмехается, целуя руку, под похотливое посвистывание солдат, высовывающихся из вагона. Прыжок в забитый саркофаг и братское похлопывание по плечу. Филипп в машине, вместе с многими, кто обречён, как и он. И от сознания этого становится немного легче. И Фил в последний раз глядит в окно, одевая оберег на шею и быстро подмигивает, синхронное с шёпотом губ, оставшегося на серой остановке: — Я бужу ждать тебя. — Я знаю, дорогой. Противный скрип дверцы с запахом бензина, новой формы, голоса людей и удаляющийся дом, с таким любимым, вновь ставшим неразличимым пятнышком, лицом. А впереди его лишь ждёт жизнь, лишённой нежности и полная, нахрен не сдавшийся мужественности, сгрызшей чувства без остатка…