Созвездия веснушек

      В баре звучит какое-то пидорское дерьмо, когда Диксон настойчиво толкает дверь.       Всё тут по-прежнему, все — на своих старых местах: бармен Тони, алкашня у темных углов и пышногрудая официантка, которая когда-то отсосала ему до фейерверка в башке. Когда-то = практически в прошлой жизни. Она подмигивает Джейсону косящим глазом, но это не имеет ровно никакого значения.       Диксон попросту сливается, делая вид, что не заметил. В конце концов, тот отсос — на удивление хороший отсос — и правда случился слишком давно. Теперь его в жизни интересует совершенно другое.       Алкашня кивает:       — За хорошего копа, — и счастливо заливает в себя лишнюю бутыль.       Им только дай повод. Но Диксон — неплохой такой парень Диксон, все-таки нашедший на прошлой неделе ублюдка-насильника и (самое главное) умудрившийся не грохнуть суку до судебной скамьи — проходит мимо. Он здесь по другому вопросу.       Рыжему. Тощему.       Вопросу.       Рэд ощетинивается, стоит Джейсону замереть в паре шагов. Кий — на изготовку, кривая усмешка на губах и острый, чрезмерно острый взгляд. Мальчишка всеми доступными способами сигналит: привет, Диксон, иди к черту, Диксон. Но Диксон, естественно, пробует остаться.       — Вечера, Уэлби.       Ему кажется это верхом вежливости; он почти как ебанный рыцарь (или современнее сказать "джентльмен"?) — дракона убил, преграды переступил. Теперь хотелось бы... ну, принцессу. Но от Рэда не тянет флюидами страсти, скорей — наоборот. Это отторжение? Страх? Рыжий кривится в кивке, больше похожем на конвульсии.       — Диксон. Чем обязан?       В словах нет привычной провокации, и Диксон понимает одно: мальчишка его не ненавидит. Наверное, в свете недавних событий это лучший сценарий, и он на него даже, признаться, не рассчитывал. Но прямо сейчас, когда Джейсон смотрит на бледное веснушчатое лицо и вспоминает слова долбанного — земля прахом — шерифа, ему хочется большего. Не секса там, нет, и не поцелуя. Но... хотя бы... намека?       Потому что с чего-то же надо начать признавать свою сущность.       Джейсон трусливо надеется, что Рэд ему в этом поможет.       — Я. Хотел. Узнать. Как. Ты.       — Хромаю, спасибо. А у тебя, погляжу, модный макияж.       Тонкие бесцветные губы раздвигаются шире: уголки ползут вверх и вбок, кончик языка обозначает границу между зубами. Диксон думает, что это красиво, что мальчик — красивый, и ему не светит ничего и никогда. В конце концов, он ведь так долго к этому шел. Так стремился.       Выкидывать пацана из окна явно было не очень продуманной затеей.       — Как называется?       — А?       — Макияж. "Горящая цыпочка" или "Неудачливый пожарный"? Что-то вроде того?       Рэд трогает косяк за ухом, нервные пальцы пробегаются по кромке волос. Он привык защищаться, его нельзя в этом обвинять. Но когда рыжий шагает ближе и слегка наклоняется, чтобы рассмотреть ожоги, становится немного слишком. Диксон думает: он бы ему врезал. Размолол бы смазливую мордашку в крошево, а потом ушел в сортир трахать официантку, если бы сейчас были старые времена. Если бы он снова переживал дикие проблемы с агрессией (теперь он тщательно работает с самоконтролем). Если бы он снова старался получить статус Худшего Человека Планеты.       Но Диксон вроде как на пути исправления.       Читает Чехова, а на столе у него все по фэншую (хую).       — Это грубо.       — Грубо было выкидывать меня из окна, — пожимает плечами мальчишка. А потом (странно) обреченно тушуется. — Но я снова нарываюсь, да? Сейчас ты протрешь мною пол, а, Диксон-хороший-коп?       Джейсон свистяще набирает полную грудь воздуха. Выдыхает, сжимая кулаки. Старается видеть перед собой только одну точку — ту, за ухом у Рэда (он врет, он бессовестно врет, он смотрит на веснушки у мочки); доктор говорила, это помогает концентрироваться и переживать приступы гнева.       — Я не хочу тебя бить.       — Неужели? Не может быть.       Рыжие брови складываются домиком, и Диксон чувствует, нет, лучше даже сказать чует: мальчишка расслабляется. Чуть-чуть. Стоит ли считать это победой?       — Я хотел бы... хотел бы... — Слова даются с трудом, и он тащит их, тащит их как каменные валуны вверх по глотке. Он обещал матери стать Нормальным, и это важно, это вообще нельзя нарушать. — Хотел бы... из-з-зви...       Глаза Рэда лезут на лоб, и, признаться, зрелище того стоит. Мальчишка удивленно открывает рот, хватает воздух, как выброшенная на берег рыба, а следом сереет. Хмурится, отгораживаясь от Диксона углом бильярдного стола.       — Наебать меня вздумал, мудло?       — Нет, Уэлби. Я правда не думаю, что хорошо с тобой поступил. И-з-в-и-н-и.       Он договаривает фразу, крепко зажмурившись, и это худшая, худшая (блятьблятьблять) ситуация в его жизни. Он набьет ебальник своему доктору, и плевать, что она женщина и у нее трое де... Стоп. Дыши, Диксон. Просто дыши. И думай о чем-нибудь отвлеченном.       Рядом раздается низкое хмыканье. Джейсон ловит себя на мысли: если в звуках найдется хоть отголосок насмешки, его ослабевший на работе контроль развеется по ветру. Но Рэд (неожиданно) не слышится презрительным. Или надменным.       Диксон открывает глаза.       Мальчишка выглядит злым и очень, очень обиженным. Он дует губы, облокотившись на кий, и не сводит с него горького, пронизывающего взгляда. Диксон дергает щекой — все было намного проще, когда они вбивали друг друга в стены или ругались до хрипа на оживленной улице. Когда он ненавидел мир и знать не знал о всяком всепрощающем дерьме.       И о святом мать его Рэде Уэлби, невероятно устало взмахивающем рукой.       — Ссыкло ты, Диксон. И лучше б так и был ссыклом пропащим...       Рыжий взволнованно кусает губу, зубы вгрызаются в мягкую плоть, и Джейсон смотрит и молчит, пытаясь расшифровать смысл сказанного. Это все немного путанно, непривычно и слишком, слишком неловко. Рэд закатывает глаза, когда он туповато чешет затылок:       — Я... боже, я определенно пожалею об этом. Ты наверняка сломаешь мне вторую ногу или, блять, что ты там хочешь мне сломать... Но... Окей, Диксон, извинения просто так не прокатывают, ты же в курсе? Ты должен мне как минимум бутылку темного. И подвезти до дома. Начнем с малого.       Уэлби пытается говорить уверенно, но утверждение звучит как вопрос. Диксон перестает чесать репу и заторможенно кивает. В его новой жизни (в которой он хотя бы половину вещей пытается делать, как надо) можно начать с малого.       И он прямо сейчас заткнет своих шизоидных тараканов и купит Рэду Уэлби лучшее пиво, которое есть в этом ужасном баре. А потом довезет рыжего до дома, прямо до чертового порога. И будет надеется, что это тот самый намек.       Намек на шанс стать Нормальным.