***
Рэд чешет заживающие царапины, прижимая кий к бильярдному столу бедром. У него снова пиздато-мажорные светлые брюки и рубашка в мелкий горошек, а на локтях можно найти пластыри с Хэллоу Китти. Джейсон считает это отвратительным. — Всю жизнь был сопляком, — он допивает свой виски, бахает плату на стойку и пытается встать, — а теперь решил поиграть в принцесску, а, Уэлби? Нетвердой походкой подбирается ближе и, переборщив, едва не утыкается носом в чужие ключицы. Тут же — защищаясь (от кого?) — выставляет руки. — Ты пьян, — Рэд морщит нос, брезгливо-небрежно, — точно хочешь ответа на свой вопрос, Ди-и-иксон? Или мы лучше поговорим о том, зачем ты притащил мне апельсиновый сок в контору? Джейсон отворачивается к шарам, и их цветные бока пестрят перед глазами. Он безнадежно пьян — но только в такой кондиции он способен переваривать Рэда Уэлби, его рыжие патлы и эту гребанную Вселенную веснушек на его руках. Вряд ли хоть кто-то из них на самом деле хочет признать это вслух. — Завали, Уэлби. — Думал, — Рэд дышит ему практически в макушку, и теплые волны воздуха щекочут виски, — после больницы и твоего жалкого "прости" что-то изменилось? Внутри поднимает голову что-то бурное, бурое, яркое. Джейсон надеется, что это рвотный порыв. — Уэлби, правда, — он сам не знает, зачем сделал лишний шаг, раз перед глазами все слилось в единую круговерть, — завали. Еще хотя бы одно слово, и, клянусь, я размажу тебя по этой стене. Рэд фыркает (почему?) — впервые за долгое время легко и бесстрашно. Тонкие губы в узкую улыбку гнет, и руки на бока. Диксон примагничивается глазами к особо заметным рыжим точкам-звездам. Наверное, именно поэтому угроза не звучит такой реальной. — Ну попробуй, большой мужик. От оранжево-желтых кругов под веками тошнит, и глотнуть свежего воздуха — желание номер "один". Джейсон вываливается на улицу прежде, чем успевает придумать, что брякнуть в ответ. И всю ебанную ночь ему снятся веснушки вместо созвездий на темнющем небосклоне Эббинга.***
— Я все так же тебе не нравлюсь, а, Диксон? Гребанный, вертеть на хую его мать и всех его предков, Рэд Уэлби ловит его с поличным. Точнее, с бумажным пакетом апельсинового сока у дверей собственного дома. Впервые Диксону действительно лениво придумывать хотя бы какую-нибудь отмазу. Поэтому он сразу, с первого вдоха, начинает быковать. — Проблемы? — Даже не знаю: мужик с обгоревшей рожей топчется у моих окон посреди ночи. У меня есть проблемы? Волосы Рэда горят в тусклом свете лампы прихожей, и расстегнутая на три пуговицы рубашка позволяет заглянуть вовнутрь. Яремная ямка (он в курсе значения подобных слов?) выглядит как ебанная канава размером с впадину где-то в середине Тихого океана, Диксон не разберет где именно, географию он нихера не учил. Как и литературу с этим ее никому не сдавшимся рифмоплетством-хуеплетством. — Мы оба знаем, что главная твоя проблема, Уэлби, твоя голубизна. Не был бы радужным, как елочная гирлянда к Рождеству, глядишь... — Моя голубизна?.. Рэд трогает пальцами ткань воротника, кивает на пакет в его руках и начинает смеяться. Легко и спокойно, из комнаты приглушенно вторит работающий телевизор. Диксон бы точно дал ему в морду, расхерачил бы ее всю к чертям — но что-то внутри словно жмет неоново-красную кнопку "стоп!", и его мозг гудит перебоями. У Рэда белесый подживающий шрам через правую бровь и веснушки выглядывают из-под рубашки, как гребанные трусливые детишки. Да только сам Уэлби не трус, и в глазах его ничего не осталось от того разбитого пацана на больничной койке. Диксон по нему чуть скучает. — Снова сок? Я буду считать это неумелой попыткой извиниться, Ди-и-иксон. Зайдешь? Мягкий диван в гостиной совершенно не похож на замызганную софу у них дома, и Джейсон пользуется моментом во всей красе — разваливается на коже, занимая ровно половину. Уэлби падает рядом. По телику крутят всякое безвкусное дерьмо с вырвиглазными заставками и надутыми во всех местах актрисами. Смешная, ненужная, нелепая сатира, но для Диксона это все равно как открытие: смотреть на подрагивающий профиль Рэда куда интереснее, чем на силиконовые губы очередной прошмандовки. — Ты так и будешь молчать? Джейсон ловит себя на мысли, что невольно проморгал момент, когда Уэлби превратился из трепетной лани школьных времен в прожженную сучку. Обидно, подобные бабочки из кривых гусениц у них в Миссури вылупляются редко. Он прочищает горло, думает: нужно что-то (что?) сказать. На журнальном столике одиноко пропадает пакет апельсинового сока. — Есть трубочки? Копит слюну, а Уэлби вдруг улыбается так весело, и хитрые чертинки легко уловить в его глазах. Протягивает руку — бледная-бледная Вселенная и насыщенно-рыжие кометы распоясали на ней свои хвосты, — обхватывает пальцами упаковку. Диксону кошмарно сильно не хватает родного виски. — Держи, — все еще избегает прикосновений, но в комнате душно и жарко. — И да, они у меня везде. — Кто? — Веснушки. Диксон абсолютно уверен — это провал. Это самое дно, оно пробито, и дальше спускаться некуда. Внизу просто пустота. Но Уэлби делает страшное. Он ему подмигивает. Нет, оказывается, внизу еще что-то было.