Самое главное

В «новом» доме находиться очень приятно: там есть тепло, уют… и любовь. Эллен понимала, конечно, что любят не столько ее, сколько Виолу, в чьем теле она находилась, и обитавшую здесь до прихода Эллен, но все равно принимала эту любовь так, словно она была предназначена ей с самого рождения. Она слишком много мечтала о таких чувствах, и упускать такой шанс было бы поистине глупо. Пусть не там, пусть не в своем теле... Эллен живет. Это же главное, правда? По вечерам, когда приходит отец Виолы (теперь уже ее отец – все время поправляет себя Эллен), она уходит в спальню и раскидывает гадальные карты, сидя на постели. В конце концов, в чьем бы теле она не находилась, она всегда будет ведьмой. Как говорилось в книге для начинающих в искусстве магии, «пути в этом деле назад нет — если начал, то не бросай». Эллен думает, что бросить магию невозможно. Может, просто потому, что она занимается ею половину своей жизни, может, так и есть. Каждый вечер отец спрашивает ее: «Виола, тебе не страшно быть одной весь день? Может, мне стоило бы посылать к тебе кого-нибудь?» «Нет, — каждый вечер отвечает Эллен, подавляя свою мгновенную реакцию, чтобы не поправить его, — все хорошо». И вновь садится на кровать со светлым покрывалом и раскидывает карты, чтобы поговорить с невидимыми духами, что парят где-то в воздухе, то и дело тихонько переговариваясь между собой. Эллен верит и знает — они есть, эти души некогда погибших людей. Однажды отец подарил ей куклу, аккуратно сшитую из грубоватой ткани. На бежевой ткани — лице — красовались нарисованные яркими красками зеленые глаза и бледно-розовые губки. Желтые нитки, заплетенные в короткие косы, заменяли кукле волосы. Она была одета в прелестное синее платье с фартуком, к которому были пришиты два небольших кармашка. — Она очень похожа на тебя, — произнес отец, протягивая ее Эллен. Эллен взяла игрушку в руки и потянулась к папе, чтобы обнять его. «Да, — еле слышно прошептали ее губы. — Спасибо». Теперь кукла сидела у нее в комнате рядом с ней. Прямо здесь, на столе, около книжек: с Виолиными, со старыми сказками, и с ее, что она тайно забрала с собой из старого заброшенного дома. Она смотрела своими лупоглазыми глазками прямо на Эллен, что несказанно бесило ведьму. Ей казалось, что сама Виола глядит на нее, укоряя взглядом, и это было жутко неприятно и пробуждало какое-то незнакомое чувство внутри. Совесть. Смешно — совесть, и у ведьмы, не находите? Впрочем, Эллен смешно не было. Она боялась. После того, как она «стала» Виолой, в ее характере проявилась человечность, пусть и в небольших размерах, все равно — это была не она. «Это не я, это не я», — тихонько повторяет Эллен несуществующее заклинание в надежде стать прежней собой, а может, волшебным образом, и тело свое вернуть с длинными фиолетовыми волосами. Они нравятся ей много больше, чем эти блондинистые до плеч. Однажды к ней пришла одна шальная мысль: взять да убить охотника, прямо как когда-то своих родителей. А что, она может жить и сама. Он же ей никто. Так ведь? Так, конечно. Так, однажды днем, когда отец был дома, Эллен прокралась на кухню с маленькой бутылью, проигнорировав веселую рожицу куклы, глядящую ей вслед. Она собиралась его отравить. Больше ничто не должно было мешать ей: ни он, ни эти дурацкие чувства. Эллен хотела вновь стать жестокой и бессердечной, и если для этого нужно убить, она это сделает. Заодно получится месть Виоле, находящейся где-то на небесах — нечего ей висеть в мыслях Эллен и напоминать о себе каждый день. Приготовив горячий чай, она, не жалея, вылила в кружку жидкость бурого цвета. Перемешав все это, Эллен осторожно взяла кружку в руки и понесла ее отцу. — Ох, Виола! Ты напугала меня. Что ты хотела, дочка? — встретил ее тот в коридоре. Она застыла, сжав посуду белыми руками. — Это мне? — спросил охотник с доброй улыбкой. Девушка неуверенно кивнула и протянула кружку. А потом дернулась, и трясущимися от волнения и неопределенности руками уронила ее на пол, разбив ее и расплескав все, что там было. Не выдержав, она упала прямо на него и разрыдалась. Отец, приобняв ее, погладил по спине и начал утешать. Конечно, он-то думал, что она всего лишь разбила кружку. Если бы. У нее все пошло наперекосяк. Она — уже не она. Эллен мотала головой в ответ на все вопросы и жалко всхлипывала, прокручивая в голове произошедшую сцену. Она не понимала, что с ней происходило, а эти изменения были для нее страшней любых кошмаров. Кто-то сказал бы, что перемены только к лучшему. Ведьма никогда так не считала. Хотела избавиться от него, и не вышло. Всему виной чертова привязанность. Остальную половину дня Эллен провела у себя в комнате, чуть не плача от злости. Она смотрела в зеркало, заглядывая в глаза своему отражению, и чувствовала, что снова хочет лишиться их. Бояться своего взгляда? Это что-то новенькое. Она подошла к кровати и села на корточки рядом, смотря кукле в лицо. Та продолжала невинно улыбаться и бессмысленно таращиться на Эллен. — Идиотка, — прошипела девушка. — Ненавижу тебя. Ты... ты... И замолчала, словно вспомнив о чем-то важном. — Помнишь, тогда я сказала, чтобы ты не волновалась за своего отца? — через несколько минут спокойно продолжила она. — Я говорила, что позабочусь о нем. Я думала, что вру... как видишь, ошиблась. Кукла никак не реагировала, а Эллен, воспользовавшись этим, все говорила и говорила. Она качала головой и пожимала плечами, нервно смеялась и закатывала глаза. Ей нужно было выговориться, а собеседника получше судьба представить не соизволила, так что... Она говорила, а взгляд ее был затуманен. В конце концов Эллен напишет письмо Виоле, ведь помнит — духи витают тут, рядом, и уверена, что «подруга» получит послание. Она думает, что та и без того все слышала, но считает, что если однажды выплеснуть чувства на бумагу, то они не вернутся вместе с назойливыми мыслями. Поэтому она пишет: «Мне плевать на твоего отца. Я только изображаю привязанность». Пишет и сама не верит. Эллен страшно — наверное, впервые за всю ее жизнь. Она впервые привязана к кому-то. Она не боялась огня, когда поджигала свой дом, и боли, когда калечила себя, но в ужасе от того, что у нее есть слабости, хотя это, казалось бы, вполне очевидно. Эллен думает, что это все только на время. Этакое временное сумасшествие. На самом же деле, хоть любовь и является одним из видов безумия, она не временна. Ее невозможно измерить в минутах или годах. Она или есть, или ее нет. И без разницы, кто ее дает и кто ее получает. Эллен этого не поймет. Может быть, только потом, через какое-то время, но не сейчас. Сейчас слишком рано. А когда-нибудь на своем закате она перестанет бояться и осознает, что самое главное то, что ее хоть кто-то любил. Ведьму в чужом теле, однажды предавшую «лучшую подругу».