20 линий

Хёнджин вваливается в ванную вечером, надеясь на полчаса одиночества после тяжелого дня, наполненного изматывающими тренировками. Он даже не потрудился узнать, есть ли кто-то внутри, ведь открыто – значит пусто. Первое, за что цепляется его взгляд – включеный свет. Второе – кровь, стекающая по ободку умывальника. Уставшие мышцы подрагивают от напряжения, пока он доходит к раковине и видит в отражении зеркала испуганное лицо макнэ. Ян закусывает губы, размазывает ладонью рубиновые разводы и прячет глаза. Хван правда волнуется: его выдают дрожащие пальцы и сбитое дыхание. Что с младшим могло случиться? – Айэн-а, ты в порядке? – неуверенно тянет старший, кладёт руку на плечо, медленно поворачивает Чонина к себе и боится увидеть что-то ужасное. – Да, хён, всё хорошо, - парень улыбается лучезарно, как всегда, кажется, даже немного удивляясь подобному вопросу. – От меня неудачно решил сбежать стакан, – он смеётся немного нервно, показывая Хёнджину тонкую кровоточащую полоску на пальце. Он выглядит виноватым, но старший не понимает, из-за стакана или из-за того, что заставил кого-то волноваться. У Хвана, кажется, сердце снова начинает биться. Только сейчас он понимает, что боялся дышать, не узнав, что случилось с младшеньким. Он выдыхает тяжело, хватается за плечи Яна и выдавливает из себя натянутую улыбку прямо тому в лицо. Сердце всё ещё колотится, выбивает рёбра, заходится в танце страха, но в голове ни единой мысли, пока он внимательно рассматривает крошечную каплю, стекающую по чужому пальцу. Он всё так же не думает, когда ловит тонкое запястье рукой, притягивая поближе к себе. Всё ещё с пустой головой, когда проводит языком по алому разрезу, проходит губами и вбирает в рот, слизывая соленые капли. Действуя инстинктивно, он ещё не знает, что повлечёт за собой его поступок. Не знает, но кровь Чонина действует на него как самый сладкий яд, запуская в организме необратимый процесс. Ян не чувствует боли совсем – только теплый и влажный язык, исследующий небольшую рану и мягкие, пухлые губы, что обхватывают его палец. Парень смотрит заворожено, как старший вбирает его в себя и отпускает, когда прекращает идти кровь. Кажется, будто с багровыми подтёками из него ушла вся боль вместе с остатками разума. Он держится молодцом, но внутри предательски пульсирует от нарастающих эмоций, возбуждение скользит по венам и горячим осадком опускается вниз, сворачиваясь узлом на самом дне живота. Чонин смотрит в глаза Хёнджина и раскаяния там ровно ни капли. Они играют в странные гляделки, в которых проигравший теряет гордость и самообладание, но Ян прерывает затянувшуюся игру. Он не проиграл, а взял тайм-аут, – сквозит мыслью в голове. – Джинни-хён, кто же так делает? Полная насмешки и превосходства фраза звучит слишком смущённо и неуверенно из-за дрожащего голоса. Не стоит начинать, если уже проиграл. Слова младшего действуют как выключатель, запуская остановившийся мыслительный процесс. Хёнджин отмирает окончательно: осматривает Чонина, комнату, скользит взглядом по полочкам над умывальником, обдумывает свои действия и не знает, что сказать. Чонин выглядит... Странно. Старший не может найти слов, чтобы осознать его состояние. От собственных мыслей становится не по себе, потому что перед ним его маленький Ян, невинный ребёнок с улыбкой, что подобна солнцу. Кажется, будто парень покрыл его скверной, осыпал пылью с ног до головы. Такие действия неправильные; осознание собственных странностей оседает комом в горле, но Хёнджин не показывает своей неловкости, натягивает улыбку до ушей, проходится языком, что ещё чувствует солоноватый привкус, по зубам. Собирается с мыслями. Выдаёт: – Я слышал, слюна помогает быстрее заживлять раны, – и не верит в собственный бред, сглатывает противный застрявший ком, пытается вдохнуть побольше воздуха. – Но нельзя забывать и о правильной первой помощи, – хихикает глупо совсем, тянется рукой к аптечке на полке справа, – так что иди сюда, помогу тебе. Чонин выгибает бровь и взглядом будто говорит: "Я порезал палец, а не оторвал руку", но молча делает шаг ближе, усаживается на крышку унитаза и послушно тянет пострадавшую конечность ожидающему Хвану. Мальчик видит, как у того трясутся руки, пока он обрабатывает крошечный порез, морщится, повторяя выражение лица Чонина, словно переживая все ощущения на себе. Напоследок Яну лепят нелепый пластырь с голубыми мишками, оборачивая два раза вокруг кончика пальца. Хёнджин сосредоточен так, словно делает операцию с большой долей риска, забавно хмурит брови и прикусывает от усердия полные губы. Чонин не может перестать наблюдать: видеть такого старшего сродни чуду. Серьезность ему к лицу не меньше, чем милая, временами глуповатая, улыбка и прикрытые полумесяцы глаз. Мальчик прикусывает язык, чтобы не сболтнуть лишнего, не спугнуть момент, когда Хёнджин волнуется именно о нём, прикасается аккуратно пальцами, будто боится сломать, улыбается широко и счастливо, когда заканчивает обрабатывать порез. В висках пульс стучит от такого вида, Младший улыбается неосознанно в ответ, когда смотрит в лицо напротив. Напряжение между ними тает, словно снег на ладонях, и Чонину становится в разы легче, когда его хён прекращает так томно дышать и смотреть странным взглядом. Перед ним снова привычный Хван, будто произошедшего пять минут назад и не было. Старший треплет его волосы, неспешно перебирает пальцами пряди и улыбается. А потом молча уходит. Попросту сбегает. Чонин чувствует себя немного преданным, пусть причин на это у него ровно ни одной. Хван Хёнджин чувствует себя извращенцем, когда вылетает из маленькой комнатки и почти бежит на кухню. Ему нужно было стать актёром, потому что за прошедшие несколько минут он играл так натурально, что ему поверил бы даже самый суровый критик. В груди сердце заходится ходуном, парень так и норовит задохнуться, а желание провалиться под землю увеличивается в геометрической прогрессии. Он обнаруживает, что под ногами блестящей россыпью валяются осколки, раньше бывшие стаканом, и спешит их убрать, лишь бы отвлечься от собственных мыслей и неправильного чувства возбуждения. Ладно, думает он, всё в порядке. У них ведь и не такое бывало. Ему вспоминаются частые объятия с младшим, попытки поцелуев в шутку, вечера, когда друг к другу близко-близко, одна комната на (двоих) четырёх, в которой Джисон и Чанбин совсем не мешают. И пальцы Чонина. Образ так резко выстреливает в голове, что Хёнджин от непонимания выпрямляется, прекращая своё занимательное занятие. Перед глазами плотной картиной рисуются чужие тонкие пальцы, немного узловатые, длинные, узкие и совершенно точно изящные. Парень прикладывает собственные пальцы к губам, обводит на пробу указательный языком. Пытается узнать, что за чувство испытывал младший; сосредотачивается на ощущениях, прикрыв глаза, и глубоко вздыхает. – Порезался? – Чан оказывается в комнате так внезапно, что Хёнджин от неожиданности сжимает зубы и неловко заваливается на бок, вытаскивая изо рта влажный палец. На мягкой коже остаётся лёгкий укус. – Чан-хён, напугал! – лидер не реагирует, лишь присаживается рядом, хмыкнув себе под нос. Крис осматривает руки младшего на наличие повреждений и, убедившись что всё в порядке, помогает наконец избавиться от осколков. Чан сидит рядом с Хваном на полу и смотрит слишком пытливо. Внимательно вглядывается в глаза, будто ищет на их дне только ему понятные истории. Хёнджин сглатывает вязкий ком неловкости и вздрагивает, когда старший спрашивает совершенно неожиданно: – У вас с Чонином что-то случилось? На лице его ни одной эмоции, глаза спокойные настолько, что младший понимает: сейчас что-то будет. – Всё в порядке. С чего ты взял? – выдавливает из себя нервным потоком и не смотрит в глаза напротив. Чан смотрит так, будто уже давно всё знает. Знает даже то, что сам Хёнджин ещё не до конца осознал. – Да так. Видел Яна в коридоре. Выглядит он не очень, – он пожимает плечами и медленно встаёт, разворачиваясь к выходу из кухни. Хван прикусывает губы, боясь что-то сказать. Чан просто уходит, больше ничего не говоря. В глубине общежития слышится, как хлопает дверь в их комнату.