Сомнабула

      Укрытие.       Без двадцати восьми двенадцать.       Солнечный свет – белый ослепительный острый – просвечивает стремительные травы.       Под лучами дневного светила – беспрепятственными жидкими разбавленными едва ощутимым, едва уловимым, тонко намекающим о себе неуловимыми движениями волнами ветерка – лежит отдыхает бездельничает – беззаботно и с наслаждением – отпускает вместе с этим ветерком все заботы и тревогу, напоминающую о них, - Тосаки Ю. Под водопадом лучей дневной звезды его и так бледная кожа будто начинает светиться мягким молочным светом. Тосаки лежит – равновесно, с одухотворенным расслабленным выражением на лице – примяв теплую ароматно-манящую колкую траву. Его голова чуть возвышается над телом, лежащая покоящаяся на согнутых в локтях руках. Глаза Ю закрыты, что создает видимость неглубокого сна, мечтательной дремы.       Нагаи Кэй, отбрасывая тень, стоит поодаль – но не слишком далеко – и безмолвно незамеченно необнаруженно незаявительно безгласно наблюдает за дремлющим. Он забыл, куда шел, и зачем шел, сперва вначале поначалу мельком замеченная боковым зрением картина заставила его остановиться, покориться упоенному созерцанию - безвольно слабовольно противомятежно. Нагаи впитывал въедливыми требовательными жадными алчными ненасытными голодными глазами этот свет, источаемый исходящий распространяемый телом Ю.       Ах, да…       На Тосаки была ненасыщенная темно-голубая юката из необычного материала, который становился тем прозрачнее, чем ниже спускалась гладкая невесомая тонкая ткань. Кэй не мог перестать смотреть любоваться впитывать эту великолепную потрясающую восхитительную и вместе с тем простую и бесхитростную красоту форм, кожи, усеянной светлыми тонкими волосками-искорками-блестками.       «Ох, ножки-ноженьки… пальчики лодыжки блестяще призывно маняще желанно возбуждающе бесстыдно-розовые блестящие коленочки, ляжечки… жарко…» - все, о чем думал Нагаи, елозя, лобзая взглядом утонченные белые конечности Ю. Юката красиво собиралась складками складочками неровностями изгибами загибами синусами и косинусами в районе бедер, сгибах рук, на груди, складочки закручивались в звездочки и спирали и расходились в разные стороны.       Нагаи стоял спиной к солнцу, так, что его оттенялось находилось в тени. Горячий раскаленный вспыхивающий шар жег ему шею, но сосредоточие этого жара – галактической спирали – закручивалось в верхней средней точке затылка. Кэй вдруг почувствовал себя так, как если бы усталость всех трудных часов его жизни в один миг накатила бы на него: сознание затуманилось, опьянилось, потеряло четкость, вся сосредоточенность куда-то ушла («утекла куда-то в носок…»), и Нагаи будто выпал из реальности, потерял чувство реальности, точно его сознание и тело отделились друг от друга… Сознание, способность осознавать настоящее, вдруг как бы отключилась сломалась перегорела. Нагаи не понимал, что происходит: он ступил вперед, - как завороженный, неотрывно не прекращая смотреть в сторону ни о чем не подозревающего Тосаки. Его память не запечатлела то, как он подошел к Ю, опустился на колени возле скрещенных ступней мужчины. Записывающее устройство в голове Кэя работало с перебоями. Неполадки. Однако он хорошо ярко и четко запомнил /во всех красках/ сохранил то, как – все еще не имея не восстановив способность оценивать настоящее – приподнялся, положив правую ладонь на соответствующее колено – острый холодный квадрат – и повел её вверх, пальцами забираясь сморщивая поднимая тончайшую ткань юкаты. Кэй навсегда запомнит это ощущение кожи Ю под своей ладонью – нежнее нежного.       - Какого хрена, Нагаи?       Этими словами можно разбивать зеркала, сгибать ножи и вилки, и при помощи их же сбрасывать атомные бомбы… Только после этих слов Кэй приходит в себя: сознание встает на место, память начинает писать без перебоев, чувство реальности возвращает все на круги (надеюсь, ада) своя.       - Я повторяю вопрос:…, Нагаи?       Не совсем.       Нагаи смотрит в лицо Тосаки, в ответ – взгляд исподлобья, между светлыми бровями – складка; недовольный изгиб линии сомкнутых губ. Но Кэя все это не волнует – не волнует: напряженность раздражение непонимание – раздраженное непонимание – и то, что он – потенциальная жертва гнева, в который – в перспективе – может перерасти отрицание отвержение отчуждение бешенство – в конце концов, бешенство – Ю, если Нагаи продолжит молчать безмолвствовать.       «Ох, эта шея – белая белее белого молочно-белая. О, эта трогательная чистая белизна, аппетитный разлет росчерк, будто линии, оставленные самым искусным мастером на всем белом свете… Я бы ночи напролет буравил губами эту шею нежную шею вовсе не тонкую костлявую девичью шею, а Твою шею…» - не прекращал Нагаи, внимая едва уловимой тонкой струе аромата смешавшегося пота – его и Тосаки.       Наконец, Нагаи изрек:       - Твоя промежность и твои бедра снятся мне уже несколько ночей подряд…       Между тем, Нагаи просовывает пальцы между ляжками Ю и уже ощущает подушечками пальцев тепло его члена, как вдруг Тосаки ловко изворотливо уходит от прикосновения, резко встает, и Нагаи опять видит это непонимание отрицание неприязнь непринятие… испуг страх.       Ю поворачивается затылком к Кэю и быстро уходит; Нагаи провожает взглядом его мелькающую между полами юкаты белую молочно-белую ногу. В его ноздри вдруг заползает (сколопендра – из травы вылезла) вливается аромат, сочетание апельсина и корицы. Нагаи переводит взгляд на примятую траву и думает:       «Странно, я думал он оставит после себя запах, который будет более… холодным.»       Нагаи проснулся очнулся пробудился выпутался отделался вернулся воссоединился – с реальностью, осознал себя в реальности, взаимопроникнулся – выпал из мокрого влажного потного липкого горячего болезненного лихорадочного бредового горячечного сна, сюжет действие движение направление которого диктовало ему подсознание и затаенное после происшедшего днем желание – неутоленное не испитое не осушенное требовательное страстное бессознательное сильное непонятное туманное тяжелое густое желание.       Кэй неприятно неприемлемо вспотел. Не думать, не хотеть думать и отказаться думать о том, что делалось совершалось творилось во сне было легко; что касалось гладило оглаживало щипало тискало шлепало кусалось лизало целовало засасывало выезжало выскальзывало капало вытекало вставало увеличивалось наливалось твердело краснело истекало сочилось набухало освобождалось раздевалось спрашивалось увлажнялось расстегивалось вставлялось (а эпитеты? а эпитеты в следующий раз… - автор вспомнил про эпитеты…) толкалось сжималось ахало охало стонало кричало умоляло надрывалось кровоточило находилось кончало смешивалось становилось выпуклым метаморфозировалось (!) менялось формо- цвето- и видоизменялось накалялось сходило с ума мешало мыслить ясно затрудняло мыслительные процессы и проч.       После увиденного в темноте после вырванного выхваченного сюжета кадров моментов фрагментов после сфокусированного суженного до направленного на запечатленного наведенного на показанного подсвеченного освещенного выхваченного из темноты подсознания Нагаи недолго оставался лежать на влажной пропитанной влагой увлажненной потом простыне. Ему хотелось он желал он намеревался собирался как можно скорее избавиться очиститься освежить (а еще лучше – кого-нибудь освежевать) обмыть свое тело и сменить нижнее белье. И сделать еще кое-что. Хоть мысли о сне не одолевали не напирали не поглощали не захватывали не затуманивали не отяжеляли не отягощали не заглатывали его внимание целиком, не раздражали, сновидение не прошло бесследно, возымело эффект, а не развенчанная не рассеявшаяся не рассосавшаяся похоть сконцентрировалась сгустилась образовалась набухла налилась скрутилась стянулась затянулась завязалась в напряженном твердом его члене.       Простенькие небольшие настенные лампы в коридоре горели неярким приглушенным бледным желто-зеленоватым светом с размытым мягким круглым матовым ореолом. Нагаи шел по выстланному темно-коричневым ковролином полу, общая ванная локализировалась (ванная – опухоль) на последнем этаже.       Нагаи провел ладонью по запотевшему настенному квадратному зеркалу и пытливым ищущим требовательным строгим серьезным прямым вопрошающим неспокойным запутавшимся решительным сложным взглядом стал разглядывать собственное свое отражение. Кэй часто провоцировал поднимал возбуждал в себе сомнения насчет правдивости того, что показывало ему зеркало. Однако на свете не существовало ничего, за исключением зеркальных отражающих поверхностей и камеры, что позволило бы получить более правдивое точное полное детализированное изображение пользователя. Нестройные непоследовательные хаотичные незаконченные обрывочные сбивчивые непостоянные прерывающиеся неисправные беспорядочные поточные запутанные запойные от тяжелого пробуждения и недолгого сна до его наступления, рассуждения размышления соображения мысли психологические расследования сменяли друг друга запутывались вытесняли друг друга в голове Нагаи.       Наконец у него появился нужный ход мыслей:       «Какова природа моего желания вожделения влечения к этому мужчине? Что провоцирует во мне это влечение?       С точки зрения биологии, важнейшая задача любого организма – размножиться, оставить потомство. У каждого организма заложено на подсознательном уровне то, что иметь потомство можно только от особи противоположного пола, то есть особь мужского пола будет чувствовать влечение к особи женского пола и наоборот, это инстинкт, по крайней мере, один из основных и важнейших. Люди научились притуплять, подавлять припорашивать, как искристый свежий снег припорашивает темные крыши домов в начале зимы, инстинкты, давая, навешивая на них разнообразные загадочные, романтические обличья. Например, любовь… Но сейчас не об этом… Итак, мужчина хочет женщину, женщина хочет мужчину, и, если что-то идет не так, и, например, мужчина желает мужчину, а женщина – женщину, то это свидетельствует о сбое, неисправности, поломке, нарушении, ибо, с точки зрения биологии, это не естественно, но, уже с точки зрения современного общества, приемлемо и имеет место быть. Это называется гомосексуализм. В нашей стране к нему относятся лояльно, без видимой агрессии, ненависти, отвращения, презрения, унижения, однако видимая лояльность – не всегда реальная лояльность толерантность терпимость… Но какое отношение все эти размышления имеют ко мне?... Я все еще не имею ни малейшего понятия о сути принципе механизме действия возникновения моего влечения. Могу ли я считать себя гомосексуалистом или же это станет единственным, более беспрецедентным случаем в моей жизни? И, что более важно, что мне с этим делать? Стоит ли пойти на поводу у своего желания и удовлетворить его? Или же дождаться, пока оно само не исчерпает себя, не перегорит, не иссохнет, как небольшой оазис в пустыне?...»       Нагаи отвернул голову от зеркала. В стене, покрытой белой плиткой, было вырезано одно окно. Окно – «Черный Квадрат» Малевича, а я, думал Кэй, - квадрат полый: четыре идеально-прямых колючих угла, внутри которых нет места чувству, безволию, безрассудству, теплу (любое тепло в нем непременно неизбежно иссякает, – подавленное, убитое, раздавленное, непринятое – не растраченное.       В величественно- потусторонне- зловеще- загадочно- мистически- таинственно- леденящие- безмолвно- беззвучно- безмолвно- одиноко- отчужденно- неприветливо- негостеприимно- безрадостно- сонно- спокойно- безразлично- безучастно- пустынно-мрачной столовой столики были повернуты друг к другу то тем, то другим углом; между ними не соблюдалось равного расстояния: в одной месте столики образовывали почти плотное скопление образование, что создавало впечатление, будто в центре этого скопления находится черная дыра, которая заставляет мебель одновременно стремиться к одной серединной точке; в другой же стороне столики будто разбегались друг от друга, будто стороны магнита с одинаковыми полюсами; столики не образовывали ровных упорядоченных прямых стройных рядов, как если бы их переместили сместили сдвинули со своих мест беспокойные раздраженные взволнованные тревожные обеспокоенные буйные взбешенные разъяренные пришедшие в ярость гости посетители заблудшие случайные люди. Гладкие зеркальные глянцевые с множественными царапинками крышки столиков отражали ослепительный яркий чистый прозрачный ледяной белый лунный свет, свет солнца мертвых; столики отбрасывали на пол четкие неподвижные темно-синие сапфировые острые плотные густые резко-контрастные тени.       Наливаемая в высокий цилиндрический прозрачный стакан вода напоминала цунами – только в миниатюре – вспузыривалась эллипсоидными блестящими пузырями и пузырьками и бедственно бешено быстро несокрушимо беспрепятственно стихийно стремительно набегала на стенки стакана и также быстро и стремительно, но бесследно, возвращалась сливалась растворялась в себе же.       Нагаи взял стакан в правую руку, развернулся и, вздрогнув, чуть не выпустил изделие стекло с водой из пальцев.       Тосаки, омываемый светом одинокого ночного светила солнца, сидел за одним из столиков, спиной к окну, лицом – к Нагаи. Кэй не мог сказать точно, но какое-то чутье заставляло его верить, будто Тосаки смотрит на него, смотрит прямо. Каким-то тяжелым, угнетающим, удручающим, жутким, темным взглядом.       Грудь наполнилась каким-то странным непонятным чувством, точно все это не взаправду. Тосаки Ю выглядел, как видение, призрак, СОМНАБУЛА – слишком неправдоподобное нереалистичное невероятное трудно воспринимаемое впечатление складывалось у Нагаи. Кэй вдруг обратил внимание на потрясающую тишину – такая тишина обычно наступает после того, как в оперном театре артист резко заканчивает арию или монолог своего героя. Сердце Нагаи билось гулко глухо и громко, с каким-то необъяснимым трепетным восторженным предвкушением, будто все тот же метафорический артист должен был вот-вот перейти к следующей части оперы, восхитить внимание слушателя пронзительным чистейшим совершенным исполнением и сериями очередями последовательностями безукоризненных продолжительных волнообразных вибрато.       Кэй отодвинул стул – мебель скрипнула по полу – и сел напротив Тосаки.       «Будто ничего, кроме этой комнаты, не существует… чувство какой-то ограниченности и…»       Смотря Тосаки в лицо, Нагаи стал пить воду из стакана. Ю по-прежнему неотрывно пристально внимательно смотрел на Кэя, будто это единственное занятие, которое было ему доступно.       - Нагаи, ты потерялся?       Нагаи поперхнулся и закашлялся. Вопрос прозвучал неожиданно, но не удивил, не озадачил его.       - Наверное, - ответил Кэй, стирая тыльной стороной ладони капли воды в уголках рта.       - Хочешь, я покажу тебе путь? – теперь Нагаи ясно отчетливо видел в глазах Тосаки какой-то вызывающе-дикий нечеловеческий блеск.       На Ю была юката средней длины из какой-то полупрозрачной переливающейся черно-бирюзово-бордовой легкой ткани, под ней виднелось только нижнее белье – белые боксеры.       - Yes.       Комната Тосаки.       Коричневая серая тускло-синяя оливковая молочно-белая квадратная комната средних размеров – не слишком маленькая тесная узкая, чтобы живущий в ней постоянно задевал локтями, пальцами на ногах и лодыжками ножки, углы, края, ребра мебели, и не слишком большая просторная широкая длинная, чтобы создавалось впечатление гнетущей тяжелой пустоты и чего-то недостающего. Коричневый – пол, выстланный ковролином; серые – стены; молочно-белые – шторы из плотного светонепроницаемого гладкого материала.       Темно.       Постельное белье цвета шоколадного мороженого на широкой раздольной кровати для двоих; темно-оливковое кресло геометричных параллелепипедных форм со скругленными краями; прикроватная тумбочка цвета кофе без молока, на ней – включенный круглый матовый ночник цвета лепестков ванили; напротив кровати – бледно-синий деревянный шкаф.       Тосаки дул и шептал в правое ухо засыпающего Нагаи:       - Ты когда-нибудь думал о Вселенной, о времени? – Ю гладил большим пальцем завернутый вовнутрь край ушной раковины Кэя и шептал дальше, - Я думаю, что временные линии – настоящее, будущее и прошедшее – существуют параллельно, то есть…       Нагаи успевал улавливать что-то из его монолога:       - … чувство одиночества для нас, живущих на Земле, совершенно естественно…       Под почти убаюкивающий шепот Тосаки Кэй очень скоро впал в сон.                   END       30. 12. 17 – 05. 01. 18