J'aime les chiens

— Люблю собак, — роняет Коннор, и эта фраза режет по больному мозгу Андерсона подобно раскалённому ножу. Пиздец. Не повезло с информацией. Вселенная будто нарочно издевается над Хэнком, начиная с момента, когда он узнал тот самый факт о своём соулмейте. Это был важный тест, и Андерсон его чуть не провалил. А всё потому, что, когда он притянул к себе задание и взялся за ручку, в голове всплыло сраное «любит собак». Тогда Андерсон был на седьмом небе от счастья: надо же, узнал наконец, вот теперь-то жизнь наладится! Ага, блядь. Позже Хэнк понял, что эта информация бесполезна: собак любит огромное количество людей. Он никогда не найдёт свою родственную душу. Потом появилась его будущая жена. Они познакомились на улице — Хэнк ждал друга, слушая музыку, а она гуляла с лабрадором. Поговорили. Обменялись несчастными фактами. Засосались прямо там, а потом пошли к ней домой. Друга, конечно, не дождались, но он и не обиделся: найти своего соулмейта — дело святое. А после смерти сына поняли: нет, они не родственные души. Ни разу. У неё факт тоже был достаточно общим. Мало ли людей любит рок. Она ушла к какому-то гитаристу, но Хэнку было насрать: перед глазами стоял умирающий сын, а то, как быстро бывшая жена отпустила трагедию, только сильнее убивало привязанность. Единственное, что от неё осталось, — собака, которую они завели вместе; Хэнк её полюбил и отдавать ни за что не хотел. Никакой взаимной поддержки не было. Эта фраза разрушила Андерсону жизнь, а теперь, видимо, хочет добить. Андроид, блядь. Мало того, что они бесят, робот просто не может быть чьим-либо соулмейтом. Или может? Сука. Наивный старый хрыч. Коннор, кажется, спрашивает имя пса. — Тебе-то что? — бросает Хэнк, бессильно злясь на себя, соулмейтство, пустые надежды и уже представляя, как сегодня нажрётся. Андроид упирает взгляд в стол. Андерсон сдаётся: все-таки, тот ему ничего не сделал. — Сумо. Сумо зовут. *** Хэнк лениво развалился на диване, попивая пиво и смотря по доисторическому телевизору — как ещё работает вообще? — какое-то шоу. Крайне тупое, но лучше ничего не нашлось. В дверь, кажется, стучатся, но Андерсон не уверен; с трудом отыскав пульт, он нажимает на красную кнопку и, кряхтя, идёт в прихожую. Теперь, когда посторонние звуки не мешают, отчётливо слышен стук. Уже более настойчивый. Это, наверное, Коннор: Хэнк разрешил ему приходить в любое время. Андроиды теперь свободны, потому случаев со взбунтовавшимися девиантами больше нет, и они расследуют людские преступления. Сейчас — случай с педофилом. Андерсон сам вызвался. Такие дела не ждут, потому он отставляет недопитое пиво и отпирает дверь. На пороге действительно Коннор, но выглядит он как-то… не так, как если бы пришёл по делу. Вообще на себя не похож: глаза как два блюдца, волосы подрастрёпаны, воротничок рубашки неаккуратно погнут — что особенно для него необычно. В дом он проходит сразу, не дожидаясь приглашения. — Лейтенант… снимите футболку. Сказать, что Андерсон опешил — ничего не сказать. — Я понимаю, это звучит странно, но, Хэнк, пожалуйста, — продолжает андроид. Не послышалось. Он всё больше уверен, что у Коннора что-то там поломалось, но противостоять его умоляющему голосу не получается. Андерсон, как под гипнозом, раздевается. Происходящее становится всё страннее с каждой секундой; андроид подходит к нему со спины и касается лопатки. Наверно, нужно было спросить, что за херня, но Коннор полез целоваться. Это сбивает. И очень нравится. Язык у него не такой шершавый, как у людей, но — Хэнк готов поклясться — так хорошо ему ещё ни с кем не было. Пуговицы расстёгиваются тяжело: руки андроида дрожат, точно человеческие, однако вдвоём они справляются. Брюки, шорты и остальная одежда валяются где-то на полу; Андерсон оказывается прижат к дивану сидящим сверху андроидом. Тот непозволительно сексуально трётся о вставший член, и Хэнк готов застонать. Или сразу кончить. Сейчас приколы соулмейтства, как и андроиды, не так уж и бесят. Даже их идеальность не бесит, потому что Коннор делает всё идеально. Он двигается вверх-вниз, выдыхая «Хэнк», и Андерсон, глухо простонав, вскидывает бёдра навстречу. У Коннора внутри тепло и влажно; синтетические мышцы идеально плотно обхватывают член. Хэнк смотрит на растрёпанные каштановые волосы, россыпи родинок, стройное красивое тело. Андроид выглядит чертовски горячо, но при этом и как-то уютно, по-домашнему. Он откидывается назад, усиливая давление, и это оказывается для лейтенанта последней каплей. Хэнк кончает, вцепившись в диванную подушку. Андроид ощутимо подрагивает, скин слетает к чертям — должно быть, так у них выглядит оргазм. Коннор прижимается к Хэнку всем телом, устроив щеку на его плече. Переведя дыхание, Андерсон все-таки интересуется: — Так, а что это было? Андроид приподнимается, заглядывая ему в глаза. — Этим вечером я… У меня появилась мысль… — проговаривает он с видимым трудом: слова подобрать не получается. Кожа понемногу появляется вновь, словно растекаясь. Везде, кроме пальца, которым Коннор смущённо выводит на груди Хэнка узоры. — Что за мысль? — «Родимое пятно на лопатке». Просто появилась. Резко. — А почему ты решил, что это я? Перед глазами встаёт картинка, на которой андроид пристаёт ко всем подряд, прося раздеться. Вроде и смешно, и как-то… неприятно. Коннор потупился. — Вы мне всегда нравились. Я подумал… Я хотел бы, чтобы это были вы. — Коннор, скажи, — начинает лейтенант, — ты тогда просто так сказал, что собак любишь? Или действительно? — Правда люблю, — кивает андроид. — Особенно Сумо. Пёс, услышав свою кличку, приплетается из кухни, где обычно спит. Коннор гладит его по голове, треплет по ушам. Улыбаясь до ушей, лепечет что-то о том, какой он хороший мальчик. Если до этого у Хэнка ещё могли быть какие-то сомнения, — ну кто с таким опытом сразу же поверит — то после увиденного они тотчас испарились. «Возможно, Вселенная не такая уж и мразь», — думает он, приобнимая Коннора. Тот целует его куда-то в щёку, а после ещё раз улыбается. Вселенная прощена.