Миссия (не)выполнима

Как привлечь внимание человека, для которого даже поцелуи в губы – норма, объятия – привычка, потрепывания по плечу – скука. Каждая его минута пахнет беспечностью, солью невиданного моря, ветром, призывающим огонь. Бруну просто проходит мимо – а Саболч проживает несколько жизней за эти секунды. И нет стыковок у их парусников, нет ни временного, ни пространственного люфта. Неоткуда взяться. Вечером перед вылетом на сборы Хусти долго стоит перед зеркалом и смотрит в свое отражение. Внешность голливудского актера, пряди вперемешку, ямочка на левой щеке, как у Бруну. Прикоснуться к ней двумя пальцами – как ритуал на удачу, на которую уже никто в этой комнате не надеется. Четвертый лепесток у трилистника, который никто никогда не видел. Дань привычке хоть во что-то верить. Самолет давит на уши, наушники не спасают. Саболч боится летать, хоть никогда в этом не признается даже себе. Бруну боится остаться без внимания и поэтому поет на полсамолета очередную попсовую песню, выстукивая себе ритм идеальными ладонями. Остальные одноклубники боятся остаться наедине со своими мыслями и забивают свой эфир планшетами, музыкой, прессой и глупыми играми на желания. Все остальное им обеспечивает административная команда. Идея перекинуться в покер возникает из ниоткуда, карты – из кармана Данко, азарт – просто из разреженного воздуха, желания – на бумажках. Саби пишет на картонке свое заветное желание – пугается его и бросает в кепку Губо, ходящую по кругу. Пара финалов проходит удачно, Саби сбрасывает свои карты в середине, проигравшие достают желания и притворно пугаются бурной фантазии выдумщиков: зануда Ломбертс кукарекает двадцать семь раз, Мейра разрешает заплести свои волосы в африканскую косичку победителю Кержакову, ворча при этом на португальском. Все идет накатанно и мирно, но на последнем круге в небесной канцелярии что-то щелкает и неожиданный шанс приходит именно Саби. Правда, не в дверь, а в окно, но кто будет против, когда на кону то, чего так долго боишься и чего хочешь так мучительно. Тем более, Саболча, как обычно, забывают спросить, чего хочет он. Бруну против него, глаза в глаза, Хусти забывает смотреть на карты, пасует раньше, чем ему предлагают, лишь бы разорвать этот зрительный контакт. Вытаскивает свою же бумажку и облизывает губы. Вытаращивает глаза в притворном ужасе, мнет фант в кулаке, в котором не бумажка зажата – его сердце. Говорит: «Я - пас» второй раз за минуту. Но вездесущий Лукович разжимает ладонь Саби – и провозглашает на весь салон: «Быть в рабстве у победителя 5 дней». Бруну заливается гортанным смехом, от которого Саболч готов провалиться сквозь пол самолета. И черт с ней, с высотой. Расселение по номерам – тягомотина, становящаяся для проигравшего Саболча пыткой. Потому что Алвеша явно веселит эта идея – получить в пользование раба. Пусть даже жутко молчаливого в его присутствии раба. Иначе как объяснить тот факт, что ключ от общего номера Бруну получает под общее улюлюканье и пожелания Саболчу не дать этому весельчаку зарываться. Данни что-то тараторит в ухо Бруну, приобнимая за талию, тот лишь смеется в ответ. Луко хлопает Хусти по плечу и доверительно сообщает, что поселился за стенкой и если этот шулер будет Саболча обижать – сразу придет на помощь. Саби надевает маску равнодушия – и язвит, что еще посмотрим, кто кого обидит. Луковичу язвить он может сколько угодно. Это не Бруну. Пять дней. Всего лишь без двух дней неделя наедине с тем, кто является личной ахиллесовой пятой Саболча, болью в затылке, шумом в ушах. Всего пять дней. Целых пять дней. Бруну бросает небрежно сумку на кровать возле окна и с насмешкой говорит: - Я буду спать здесь, раб. А сейчас принеси мне воды из холодильника. Господин изволит пить. Саболч фыркает: - А кружевную наколочку мне по дороге не надеть? Откуда-то из-под колен берется эта смелость, желание показать, что он не просто милый мальчик для битья. И даже не совсем мальчик. Бруну смеется и запускает пальцы в свои смоляные пряди, из его прищуренных глаз льются огоньки. - Ладно, на первый раз можешь обойтись без наколочки, раб. Я согласен. И раз на то пошло, я ограничиваю твое рабство одним желанием в день. Сегодня это вода. Я жду. Хусти улыбается, потому что не знает, что сказать. Он - Белый Кролик, потерявший свои перчатки в лабиринтах обаяния личной зависимости с шоколадным запахом. Что ж, у каждого свои недостатки. У Хусти это – Алвеш. Но воду приносит. Только отпивает первый глоток из бутылки сам. Так начинаются эти пять дней вынужденного рабства на неизвестно чьих условиях. Бруну скрывается на правах господина в ванной первым. У Саби – несколько минут передышки. Их хватит ненадолго. Хусти смотрит на дверь ванной, за которой слышит шум воды, стекающей, стекающей, стекающей по телу Бруну. Вода будто льется по самому Саболчу, он чувствует запах Бруну на ладонях, которыми проводит по своему лицу в бессознательной попытке стать ближе к тому, кто сейчас поет свои дурацкие песни в душе. Безумие не крадется, оно рушится на голову Хусти, проклинающего себя за тот написанный фант. Отличная идея – сойти с ума от невозможности обладать, будучи так близко. Саби сам загнал себя в ловушку, лететь вниз по бесконечному колодцу ему еще пять дней. Примите мои поздравления, мистер Хусти. Получите и распишитесь. Как издевательство, Бруну кричит из ванной: - Раб, принеси мне еще одно полотенце, я свое уронил. Действительно, что может быть проще – принести ему полотенце. Открыть дверь, отдать кусок махровой тряпки и уйти. Главное – не открывать глаза, а то вся система защиты полетит в словацкие Татры. Там Саби понял, что мужские ключицы и жесткие губы привлекают его больше женских округлостей и сладких шеек. Там же оставил неопытность и смущение. Перед всеми, кроме Бруну. Передача полотенца проходит без жертв, пар помогает объяснить пот на лбу Саби, он отдает полотенце сквозь занавеску и пятится к выходу. Бруну мурлычет что-то среднее между «Спасибо» и «Я скоро», Саболч катапультируется за дверь ванной. Его там ждет холодный пол, на котором легче успокоить разыгравшееся воображение. И собственные ладони, которые хранят запах Бруну. Интересно, выдается ли справка об освобождении от игр для сошедших с ума от близости Алвеша? Бруну выходит из душа, оттеняя белое полотенце своей кожей цвета кофейной гущи и садится на кровать, по-кошачьи потягиваясь. Проводит руками по своей шее, приподнимая волосы, разминает пальцами плечи. Хусти наблюдает за ним из-под полуопущенных, и чувствует, что лучше остановить весь этот фарс раньше, чем он сорвется. Так останется хотя бы самоуважение и нотка интриги. Но сначала – в душ, еще пахнущий Бруну. Должны же у проигравшего быть хоть какие-то привилегии от Фортуны. Выходя из ванной, опустошенный Саболч замечает плюшевую фигурку красного чертенка на тумбочке Алвеша. От неожиданности пробивает на нервный смех. Бруну оглядывается на смешок Саби и в никуда сообщает: - Это Рик, он со мной с 14 лет на всех сборах. Привез его из первой заграничной поездки. Еще хоть слово - и будешь спать на коврике за дверью. Я все сказал. А теперь - на обед. Ключ у меня. Хусти спешно надевает водолазку и привычные джинсы на два размера меньше. Это помогает держать себя в руках. Личное изобретение Саболча Хусти. Должны же быть и у него какие-то личные секреты. День первый тянется как вишневый застывший на срезе дерева клей – так и хочется попробовать языком янтарный сгусток, но боишься разочароваться, не почувствовать вообще ничего. Лучше просто смотреть сквозь него. Как Бруну смотрит сквозь Саби. Хусти и не думал, что будет этому так рад. День второй начинается с того, что Саболч замечает в зеркале, как Бруну со скептическим выражением лица прикладывает к себе поочередно то белую водолазку, то серую толстовку. Не может выбрать уже минут пять. Поворачивается к Хусти и тратит второе желание: - Помоги мне выбрать. Белая или серая? Саби ловит на кончике языка ответ: "Лучше без нее", пожимает плечами и говорит: - Серая. Бруну внимательно смотрит на серую, отбрасывает ее и достает из шкафа черную рубашку. Саболч улыбается правым уголком рта и записывает в свой виртуальный блокнот еще одну черту Алвеша, о которой мало кто знает. Постоянство суждений и умение делать выбор самостоятельно. Жить с Бруну оказывается очень хлопотным делом, в номере постоянно толкутся Данни, Миммо, Лукович, да что там - вся команда. Саболч сегодня рад этому шуму, в нем он может беспрепятственно глазеть на губы Бруну, якобы слушая, что он говорит. Проводить по своим неосознанно мизинцем и представлять, что это Бруну его ласкает. Саби смотрит на Бруну, сидящего в обнимку с Данни, отвешивающего шуточные подзатыльники Доменико, пикирующегося с Лазовичем, магнитящего внимание всех гостей. Он - центр беседы, мастер отвешивать ироничные и быстрые комментарии по поводу всего происходящего вокруг. Его все готовы обожать, а Саби - ненавидит. За то, что всё это принадлежит не ему. Сходить с ума удобнее в толпе - вот открытие второго дня Саболча Хусти. Третий день начинается, когда после ужина Бруну ошарашивает Саболча тем, что внезапно начинает разговор: - Раб, я сегодня не загадывал желания. Кажется, я придумал, чего мне хочется сегодня. - И чего же изволит господин? - ворчит Хусти, собираясь в душ. - Поцелуй меня, - доносится с кровати у окна. - Ч-что? - Саби, оказывается, умеет удивляться. Не разучился еще за время проживания с Алвешем. - Зачем? Глаза Бруну мерцают, поглощают свет ночника, чертов василиск, надо же. - Я сегодня забил в двухсторонке неплохой гол, здесь нет казино, Мистер запретил массовые посиделки после отбоя. Я никогда не целовался с мужчиной, самое время попробовать, а ты - самый неподходящий, нескладный и нелогичный из всех вариантов. Я вижу, как ты ешь меня глазами и даже подливки не просишь. Еще нужны причины? Неделю назад Хусти благодарил бы всех богов за такое счастье, но сейчас ощущение того, что с ним играют, забыв сообщить правила, поджигают его изнутри: - Отличный перечень, что ты. Я должен залиться слезами от счастья? Или упасть в обморок как принцесса на горошине? Даже не знаю, что выбрать, все такое вкусненькое. Прости, конечно, Алвеш, но я соглашусь на твое сомнительное по заманчивости предложение не раньше, чем ты попросишь меня по-венгерски. А сейчас извини, я - в душ. Ты потратил свое желание впустую. Саболч скрывается за спасительной дверью, запирает ее и включает оба крана одновременно, чтобы заглушить свои сомнения. На коврике возле ванной думается намного лучше, чем в одной комнате с Бруну. Четвертый день запоминается для Саболча его капитуляцией. После ужина он ходит вокруг окон их (какая нелепость) номера, пиная носками обуви мелкие камушки и не решаясь подняться. Почти наверняка там новая пресс-конференция имени Бруну Алвеша, в честь Бруну Алвеша, с Бруну Алвешем в главной роли. Саби не понимает сам себя, он не имеет права ревновать, обижаться на вчерашнюю выходку Бруну, он не имеет права ни на что. Но от этого становится еще больнее. Хусти бродит по мокрой траве и понимает, что во всем виновата неуверенность в себе, в этом городе, в этой команде. Он думал, что с переездом из Германии жизнь изменится, но он-то не изменился. Прежний мальчик в коротеньких штанишках, хоть и на два размера меньше. Смущенная улыбка с оттенком наивности, тонкие запястья, нервный стиль игры - так его видят остальные, в том числе и Бруну. Потому что Саболч сам себя так видит. Такого не то, что полюбить - такого заметить и воспринять всерьез сложно. Прежде чем выписывать счета другим, надо научиться платить по ним самому себе - решает Саболч и поднимается наверх в номер. За написанное на фанте желание надо платить себе. Пусть даже собой. Саби открывает дверь номера, ожидая там увидеть шумную компанию, - и натыкается на оглушающую пустоту. На кровати, разметавшись, спит Бруну, прямо в наушниках, из которых льется незнакомая для Саболча музыка. Сердце Хусти сжимается в такт аккордов, он осторожно снимает с головы Алвеша наушники, надевает их сам - и под чужой плейлист до утра смотрит на спящего и беззащитного в своей безмятежности Бруну, охраняя его сон. День пятый длится бесконечно из-за бессонной ночи. Сознание Саби немного затуманено, он рад, что успел покинуть свой наблюдательный пункт за несколько секунд до окончательного пробуждения Бруну. Наушники, хранящие теперь тепло их обоих, он укладывает рядом с Риком. Пусть Алвеш думает, что он сам успел это сделать до того, как уснул. После переломного дня раздумий Саби решает, что надо искать корень всего в себе. В конце концов, Бруну напитан солнечным светом, а он - трансильванскими подземельями. От этого не уйдешь за один вечер. Саболч дает Бруну пас на тренировке, а сам вспоминает,как в "Ганновере" пасы давали ему и под него. Оттуда он сбежал в поисках лучшей жизни, но от себя не сбежишь. Хотя попытаться стоило, чтобы понять, что безуспешно. Открывая дверь в общий номер (Саболч уже не боится слова "общий"), Хусти застает непривычно возбужденного Бруну, глаза которого горят темными огоньками. - Я ждал тебя, - слова Алвеша отскакивают от образа, так старательно выстроенного Саби в его голове. - Зачем? - сделать вид, что в порядке вещей, когда тебя ждут. Сделать вид - этому Саби пока не разучился. - Будем нарушать правила. Давно хотелось всколыхнуть это болото. Ты со мной? Саби не то, что с ним, он без него - никак. Озвучивать это глупо, поэтому кивок головой все заменяет. Бруну радостно хлопает Саби по спине, ладони жгут через футболку (дева Мария, почему он такой горячий), и достает из сумки бутылку портвейна (кто бы сомневался, что португальского). - Пойдем на балкон, раб. Оттуда видно море. Я скучаю по морю, когда долго его не вижу. Оно тогда перестает говорить со мной. Саби это понимает, он тоже скучает по своей прежней зависимости от Бруну. Шезлонги на балконе, море на горизонте, портвейн из горла. Не вино пьянит - неожиданная близость. Саболч вдруг понимает, что готов обменять сто пустых дней и несостоявшийся из-за его упрямства поцелуй на такой вот настоящий вечер. С настоящим, как ему кажется, Бруну. Который расслабленно откидывает голову на шезлонг и тратит сегодняшнее желание: - Расскажи мне о своей родине, раб. Саболча просить дважды не надо, он рисует стрельчатые шпили Будапешта, холодные озера, дождливые дни. Рассказывает о том, что жалеет, что Трансильванию пришлось отдать Румынии. Он бы не отдал. И сетует на английский, который сушит его речь, не дает распробовать вкус рычащих и шипящих венгерских названий. Раньше Саболч бы промолчал своем наблюдении, но сейчас делится этим открытием с Бруну. Тот ничуть не удивлен. - Именно поэтому я так рад, что здесь мои португальские друзья, понимаешь? Это было одно из условий, почему я согласился перебраться в Санкт-Петербург, - откровенничает вдруг Бруну, и Саболч понимает, что не алкоголь тому причина, - Я намеренно не хочу учить русский, не хочу, чтобы эта культура проникала в меня, понимаешь? Так я покажу, что внутренне готов остаться. А это – верный пусть к потере себя. Мне достаточно португальского для семьи и друзей, испанского для знакомых, и английского для работы. Если кто-то захочет быть ближе ко мне – у него есть все три на выбор. Бруну прерывает свой неожиданно долгий монолог, отпивает еще глоток вина, облизывает губы и продолжает: - Знаешь, никогда не понимал, зачем некоторые народы так легкомысленно относятся к своему языку, не берегут его от внешнего насилия? Почему смешиваются культуры, не хранится самобытность. Язык – это то, что внутри, благодаря чему человека можно согнуть, но не сломать. Я никогда не смогу по-настоящему привязаться к кому-то, кто не поймет, по ком плачет фаду, о чем пишет Жозе. Даже бессознательно при выборе того, с кем жить в номере, к кому поворачиваться спиной, с кем становиться в игровую пару, я выберу того, кто поймет. Я чувствую того же Данни спиной, даже когда он сам себя не чувствует. Этого не отнимешь, как ни пытайся. Саболч и не пытается. Он молча смотрит на Бруну, на звезды, купащиеся в его глазах, и выкидывает свой виртуальный блокнот. То, что плещется внутри у этого невероятного человека, не отобразится банальными буквами. Засыпает Саболч в ту ночь легко, сказывается накопленная усталость и бессонная ночь. Сны, правда, снятся ему странные. Связанный Бруну лежит на кровати, кожа светлеет на местах, где притаилась веревка. Саболч садится на него сверху и натыкается на гневное: - Хочешь меня? Хочешь - бери? - карие бесконечности обжигают презрением. Такое ощущение, что связан Саби, а Бруну. - Нет, Бруну, не так просто. Тело взять легко, я же на меньшее, чем душу не согласен. - Я так и думал. Слабак! – провоцирует, бестия. Еще четыре дня назад Саболч был бы в растерянности, но сейчас смеется. Прижимает Бруну своим весом к матрасу, наклоняется к идеальному уху и выдыхает туда: - Не выйдет, Бруну, не выйдет. Душу. Не меньше, чем душу. Утро начинается с того, что Бруну делает вид, что вчерашнего полуночного разговора на балконе не было, Саболч и не против. В ставшей комфортной тишине они собирают свои сумки, Рик отправляется в боковой карман сумки Алвеша вместе с наушниками. Саби упаковывает джинсы, проверяет, не забыл ли ничего и уже направляется к выходу, как слышит за спиной тихое: - Саболш, - Бруну впервые произносит имя Хусти, оно звучит неожиданно мягко и лично, - а ведь ты должен мне еще одно желание, за тот день, когда я уснул, не дождавшись тебя, чтобы извиниться. - И каким же оно будет? - усмехается Саби, не поворачиваясь, еле сдерживая волнение. От этого кошкоглазого можно ожидать чего угодно. И тот не обманывает ожиданий. Подходит сзади, близко-близко и шепчет на ухо: - Я хочу знать только одно, Саболш. Как будет по-венгерски: "Поцелуй меня"?