Сара сжала нож в руке. Плитка холодила нагое тело. Трещины под ногами расползлись гадюками. Обвивают ноги.
Сара проглотила крик. В груди будто бы что-то невидимое, несуществующее, но сильное, невероятно свирепое ударяло кулаком, как огромным молотом, по ребрам, не пыталось раздробить или сломать, нет же: желало оставить синяки, синие гематомы, наливающиеся кровью лживые розы-ссадины. То, что отвергала действительность, чьи отчаянные попытки выбраться из Мертвой Бездны давила несокрушимая сила реальности, от чего остался со временем лишь зеленый змей с ядовитыми зубами и не менее ядовитыми речами, ползло за ней в самом своем уродливом обличье, вывернутом наизнанку вопреки устоявшимся – так сколько же времени? – принципам. Главное то, что внутри. Даже если и внутри-то нет ничего.Сопротивляться? Опять? В который уже раз? Еще немного – и это прекратит казаться таким уж неправильным!
Сара остановилась: сил нет, чьи-то призрачные пальцы все еще настойчиво порхали по ее ребрам, щекотали змеиной чешуей, покусывали, отравляли каждый раз понемногу. Знакомое окружение… Она вернулась к началу? Или это не то начало? Другое? А оно существовало вообще? Выход существовал вообще хоть когда-то?Сдавливает бедро. Руку. Обвивает кольцами. Змеиная чешуя под флуоресцентным светом лампы переливается изумрудами, блики бегут по ней наперегонки, поспевают за ловкими ухищрениями мощного гибкого тела ненасытного змея… Словно ожившие потоки дивной воды кружатся вокруг руки, словно она гимнастка, а это ее лента – пожирает свою хозяйку и неслышно шелестит дорогим, шитым золотом шелком… Так не бывает… Хруст. Настоящее. Змей дернулся. И конечность повисла плетью.
Сара осела на пол. Мысли в голове судорожно принялись носиться туда-обратно, от периферии и обманчивого падения в Мертвую Бездну – к резкому возвращению в лабиринт бесконечных коридоров. Лупает глазами. Сырость и пыль неодобрительно и хлестко бьют по лицу. Легкие отказываются принимать кислород. Глотка забита мхом. Глаза слезятся. Так хочется спать… – Это роль, – остановился наконец шепот на месте... Нет-нет! – он нашел ее, догнал, загнал в угол, вжал в стену и увил змеиными кольцами горло! – которую я… как же… – потерялся шепот; Сара набралась смелости открыть глаза... – играю?.. Кхм! Глупое, ненужное слово.Сара набралась смелости открыть глаза… Выжидающе уставились в ответ две бесконечные бездны, ограниченные белоснежными кольцами… А зеленый змей вдруг обернулся черно-белым… Тараканы все еще щекотали ребра.
Но... – Что?.. – Красный хлыстнул по глазам. Две нереальности. Ни одна из них никогда не удостоится шанса на существование. Только два змея, запертые в них, – не рождались и не умирали, веками проскальзывающие в день и жалящие слабых, повернувших к ним свои лица, – лишь дали верный знак, подсказали, впустили… убили себя… Дети… Дети-самоубийцы? Дети-утопленники? Конфетный ореол парит над головами. Уходят под воду. Меж птичьих косточек застряла карамель. Фен… Электрический ток – двумя змеями. Они впиваются ядовитыми пастями в плоть! Рвут! Кромсают! Выдергивают вены! Вытекшие глаза… Красный огонь сжигает зрачок. Узкий. Совсем не меняется – ведь никогда даже и не существовал... Лишь кровь… Чья? Стухшая. Смешалась с водой на дне Морской Бездны. Бурая, рыжая, грязная… Полупрозрачная. Алая вода. Бездна внутри, и ее мазутная жижа питает красный огонь. Вечный. Обреченный на вечность, то есть.Зрачок тушит свет. Расползся вокруг. Белое кольцо сужается и слабо-слабо искрится неясным желанием… Неясным – потому что таким новым, неизвестным, опасным... Обещает еще больше крови. (Больше! Больше реальность, нежели зеленая дымка иллюзии. Значит – больше боли?) Но белый так чист… Маскируется под маской невинности. Детей всегда так легко обмануть. – Умереть трижды… гх-х… – скрипит шепот. Смех вбивается в слова клиньями. Получается такое разное, такое непохожее, чуждое друг другу… черное и белое. Вопреки правилам – слилось в одно. Сплотилось. Черно-белый шепот так резок, настолько непостоянен… Противоположности притягиваются, чтобы вырасти в новом теле безумия. Одно целое. Жуткий союз. – Ужасно это, наверное. Х-х! Х-ха!.. Начнем? Как сильно оттеняет черное белое… Акульи зубы? Частокол треугольных зубов? Такое возможно? Прямо здесь? Там, где невозможен даже их обладатель? (Подождите-ка…) Сара посмотрела на свою руку: сломана, как и бедро. Целостность остальных конечностей – только вопрос времени. Времени, где нет даже чисел? Или сколько этих зубов клацают у нее перед лицом? Сара попыталась успокоить сознание. В каком-то фильме она видела, как человек отделяет реальность от нереальности одним лишь взглядом на свои пальцы. Больше пяти – ущипните меня кто-нибудь! я нуждаюсь в помощи! я не могу проснуться! я… Но у Сары на руке нет ни пальца?.. Полосатый язык демонстративно мелькает меж рдяных зубов.
– Что? – издевательски передразнивает шепот, оказавшись прямо перед Сарой. Она заметила его светлое лицо… Как! У шепота есть лицо? Но даже сам шепот был таким же эфемерным, как и его… обладатель? Сара в первый раз за два часа беготни по коридорам увидела того, кто, выходит, и гнался за ней попятам, верно угадывая каждый шаг, не отставал ни на дюйм и только подстегивал бежать и бежать – быстрее! Скорее же, влево, вправо, схорониться в глубокой нише, спрятаться за изрешеченным железным листом, приваленным к ящикам с перегнившим мусором, перебраться в соседнюю развилку коридоров через окно в стене – от шепота все равно не спастись: шепот вечно парит рядом, наслаждается, о, действительно наслаждается уходящими в Бездну секундами… Но ведь?.. Сара посмотрела на свою руку: пять. На руке шепота пальцев нашлось аккурат столько же. – Пожалуйста, не трогайте меня, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйс… кха-кха! – в пересохшем от страха горле слова напарывались на обнажившиеся сколы, спотыкались о них, оставались навечно невысказанными, наверное, и не было разницы… Сара проглотила слюну. – Пожалуйста, прошу! Шепот глухо засмеялся. И его смех взметнулся змеем. И он сам – заклубился призрачным туманом, бирюзовым облаком, края его непостоянной формы дрожали и распадались на реющие под потолком куски, меняли шепот в цветах и размерах, делая его то маленьким, зеленоватым, со странным детским голосом облачком, то большим, всеобъемлющим грязно-желтым пятном марева – с голосом отнюдь не детским, даже не взрослым, слишком… ненастоящим, чтобы можно было определиться. Сара вдруг поняла, что шепот уже очень-очень долго рыскает в этих коридорах. Вероятно, шепот появился задолго до этого места?.. Шепот неожиданно предстал перед ней в человечьем обличье. Человечьем? Неправильное слово. Шепот не мог быть человеком – и ничто в нем этот факт не оспаривало. Сара вжалась затылком в стену и потерла костяшками глаза. Шепот отдалился. Не может… Или уже и так слишком много вопросов остались без ответов? Несмотря на то – у шепота была серая кожа. Точнее – она определенно имела в себе нечто серое, выцветшее, грязноватое и едва-едва бледное… (Сара не могла определить этот цвет, ей казалось, что такого просто… не может быть! Страх зародился рядом с позвоночником.) У шепота был острый подбородок. Губы – высохшие и на несколько тонов темнее кожи. Прямой и одновременно с тем чуть вздернутый, с высоким неглубоким селлионом нос (резкие тени подтушевали переносицу; слишком много резкого-резкого-резкого!). Высокие скулы хорошо видны благодаря худым щекам. Низко залегла линия век – почти над слипшимися ресницами. Глаза раскосые и… Сара закрыла рот ладонями. Обеими сразу. Зато пальцы на них все еще целы. Сара видела эти глаза… Так это было правдой? А эти дьявольские глаза глядели на нее. Плавили взглядом. Красный огонь горел в них в полусумраке помещения, Саре чудилось, словно бы сам Сатана из глубин древней Преисподней вглядывался ей в душу, желая как можно скорее заполучить столь юное существо… Шепот сделал движение, которое Сара за ступором пропустила, и его желтовато-мшистые… желтовато-грязные… тускло-зеленые... его волосы исчезли с лица, прекратив слипшимися, влажными прядями акцентировать на себе взгляд, и чтобы хоть как-то обуздать приступ заведомой паники, Сара воззрилась на первое, за что отчаянно уцепился взор. В принципе – помогло донельзя слабо. Но по крайней мере, это точно были уши. У Сары в который раз судорожно дернулось горло. Нечеловеческие, правда, конечно же… но… Эльфийские? Вкупе с глазами это все больше походит на сумасшествие. Она еще сильнее вжалась в стену и сморгнула слезы. Заостренные же уши все еще смотрели кончиками вверх, имея какие-то сейчас незаметные неточности в симметрии, и в их форме Сара снова отыскала ту резкость, которая преследовала ее во всем лице… эльфа. О да, это все ненастоящее. Фантазия. Она спит. Или на этот раз змей зло пошутил над ней, обернувшись прекрасным юношей из сказки про магию, рыцарей и драконов? Точно нет. Сара бесцельно вгляделась в утонченные черты лица, зачем-то проследила линию скул… При иных обстоятельствах она бы скорее приняла его за женщину: чинную и не терпящую возражений, требующую к себе строго-официального обращения и подобающего поведения. Какая-то присущая исключительно ей гордость проступала хилыми тенями в его образе, понуждая без того впалые губы сжиматься в бледную линию, а мокрые комковатые ресницы – задумчиво слететь вниз. И вместе с тем все такое резкое, острое, загадочное, угрожающее и невероятно гордое. Особенно гордое. В каждой линии, каждом очертании, высокомерие, отнюдь не мальчишечья чванливость, но совершенно законная, испытанная годами уверенность – в августейшем взгляде, в нехарактерной снисходительной полуулыбке, в позе, в движении точеных пальцев, едва ли нетерпеливо растопыривающихся, но вот уже вновь незаметно сгибающихся. Сара опешила: непоколебимая осанка; и даже намека не проскользнуло на притворство. Она двинулась назад, тогда как за спиной не оказалось такой необходимой сейчас стены, случайно поймала себя на мысли, что за время размышлений о своем скором умопомешательстве медленно ползла прочь от этого затянувшегося кошмара, пока он целенаправленно загонял ее в угол. Тени любовно обнимали ее плечи и бедра, а в его глазах – жертвовали собой, питая кровавый огонь и навсегда увязая в Бездне за ним. Эльф скривил рот, его верхняя губа приподнялась в полуоскале. Ровные зубы не имели цвета, привычные взгляду. Безумно. А после всего увиденного – куда страшнее, нежели бы Сара заметила звериные клыки, ощеренные в готовящемся броске. Но ведь эльф и правда даже не пытался обмануть ее: в спесивом взгляде бесовских глаз жила неподдельность, то самое настоящее, единственное, ему не было необходимости доказывать ей что-либо, оправдывать свою природу, играя напускной важностью, – Сара убедилась в естественности каждого его движения, каждого слова, каждого взгляда сверху вниз. Вот это было действительно… великолепно… Когда Сара, оттаявши от оцепенения, начала понемногу приходить в себя, эльф снова обернулся неуловимым шепотом, и если бы он был всего-навсего отражением на водной глади и кто-то бросил в него камень – особых отличий бы не нашлось. Сейчас однако, потеряв форму, палитру пусть и невозможных, но по-прежнему цветов, он растворился искрящимся дымом, словно спутник ее помешательства. Она настойчиво заморгала в испуге вновь увидеть треугольное лицо перед своим, огляделась, не заметив теперь не то что жуткого эльфа – даже и рубиновых всполохов его глаз не найдя. И ни спереди, ни сбоку, ни над макушкой, даже за углом не ждало ее ничего, кроме тьмы, пустоты и удушливо-сладковатого запаха плесени и перегноя. Сара попыталась подняться, опираясь руками на стену, но запоздало догадалась о своем полном бессилии. Наверное, нужно немного перевести дух, просто чуть-чуть успокоиться, не позволять более покалеченному сознанию претворять все свои страхи в явь. Лучше будет составить какой-никакой план дальнейшего продвижения по лабиринтам коридоров, что вообще-то уже предоставляет намного больше перспектив, чем нескончаемая погоня от выдуманных монстров по закоулкам кошмарного сна. И раз щипнуть ее за кончик носа некому – Сара проснется сама. Выкарабкается своими же силами. Она кивнула верным мыслям, позволив себе немного расслабиться. Ничего не случится за короткое мгновение… Она справится. Справится с любым испытанием, как бы изощренно его ни преподнесла жизнь. Но пока – всего немножечко, три минуты долгожданного покоя… Сколько она тут уже бродит? В голове распускались ядовитые цветы, их шипы давили изнутри, впивались в кости и ткани, заражали… Три минуты… В уголках глаз резь стала совсем невыносимой… Лишь мгновение… За стеной щелкнуло. Сара растерянно подскочила. Бережно выстроенные, прошлые убеждения вмиг рассыпались на крупицы, растерялись, лопнули мыльным пузырем. Стебли цветов, кажется, пронзили насквозь ее мозг. Боль оказалась резкой, тупой, протяжной, резонировала в носоглотке и под глазами. Она зажмурилась – яркая-яркая вспышка разразилась у нее под веками, сопровождаемая калейдоскопом неприятных надоедливых чувств. Дышать удавалось через раз. Сдерживать накатывающую истерику – не удавалось вовсе. По правде говоря, Сара не нашла в себе ни смелости, ни сил подняться и заглянуть в окно в стене. Она поежилась, вспоминая о жирных крысах с облезлыми хвостами, извечно обитающих в этом месте, и забилась теснее в угол, подбирая ноги. Такие тонкие… В ссадинах и бурых струпьях… Синие от просвечивающей сети вен… Истощена, она ведь так слаба и истощена, разбита, мышцы слабо рисуются под тонкой кожей, ногти сломаны, кое-где у десен начинают крошиться зубы. Настолько… печальная судьба.Нож выпадает из руки. Пальцы бесполезно перебирают в воздухе, щупают пустоту. В собственной крови вымазываются ноги, ягодицы, Сара возится в масляной луже, тревожит своими действиями фиолетово-багряные переливы. Рыжие мазки сильно выделяются на грязной, но все еще белой плитке, ванна исполосована небрежными красными штрихами, а в ней – трепещет и зыбится алая вода. Попытка встать провалилась. – Чего ты ждешь? – почти уничижительно раздается сбоку, будто обращаясь совсем не к ней. – Окстись, антракт окончен.
Сара дернулась. У дальней стены помещения в черноте описало полудужье сияние, призрачно-зеленый свет загорался сам по себе, без всякого источника в виде лампы или чего-то подобного, и ей показалось – на куцую секунду, – что его сопровождал тихий, еле улавливаемый слухом гул, подобно незримым волнам инфразвука, постепенно переходящий в пусть и мелодичное, но разительно неправильное звучание диковинной музыки. – Ты не сможешь убежать, – холодно, даже как-то слишком бесстрастно, тоном мудрого старца констатировало свечение, его волны изящно крутанулись вокруг, и Сара приглушенно ахнула, воззрившись наконец-то на юношу с дьявольскими глазами, который, кажется, никуда отсюда за все время ее небольшой передышки не уходил – а от воли ее сознания тем паче не зависел. – Хорошо, клоун. Если это поможет. Страх взял вверх над разумом. Лучшее, что Сара могла предпринять сейчас, – попробовать пройти сквозь стену. Обшарпанная поверхность позади кичливо толкала ее обратно, игнорируя врезавшиеся в себя угловатые лопатки. Жуткий эльф, в конце концов приняв свое прежнее, главное обличье, появился в паре шагов от дрожащей девчонки, потирая костяшки и сплетая тонкие пальцы, словно бы лишний раз убеждаясь в своей материальности. А вот девчонка только бесполезно моргает, наверное, силясь согнать настойчивый мираж, дышит шумно, сопит. Подкрепленная презрительным выражением треугольного лица, вдруг до нее снизошла рискованная, безумная мысль о том, что вообще-то эльфу явно не доставляло удовольствия стоять так перед ней, давая редкий шанс скрупулезно себя рассматривать вот уже не одну минуту. И если бы за годы в Бездне некоторые из его эмоций не сточились о вечность, он бы за это обязательно швырнул ее в стену, вывернул руки или придавил голову бетонным блоком. Но кто ж знал, что клоун в курсе. Чертов клоун. Чертова игра, в которую он его втянул. Что же… Цель ведь оправдывает любые средства? А у Бенджамина есть цель. Прекрасная. Пустяковая такая. Самая обычная. И сегодня он подойдет к ней максимально близко. Если верить клоунскому гоготу, конечно.Акулий прикус оставляет на плече отпечаток, рваная рана кровит и пульсирует, немножечко ноет – и больше ничего такого более-менее ощутимого, чтобы можно было окрестить настоящей болью. Сара снова глядит на свое тело: искусанное. Кисти нет. Бедра усыпаны багряными полосами. Грудь висит лоскутьями, рыжевато-розовый жир стекает по животу и скапливается во впадинке пупка... Виновников сей картины – крепкие когти – она слабо чувствует внутри себя: как они рвут органы, игриво скребут кости, задорно дергают за кишки. Шевелятся. Превращают внутренности в мешанину из плоти и крови. «Ты просто кусок мяса», – и как-то больше не поспоришь. Сара кричит.
Сара распахнула глаза. Что это было? Хлопает себя по плечам и бедрам, ищет раны, следы крови. Эльф заметил ее оживление. И оказался – подошел? подлетел? – еще ближе, даже ближе, чем при их первой встрече лицом к лицу. С несгибаемой сталью в голосе: – Много же тебе потребовалось времени. – Сара поднимает взгляд на него… Твердость слов, непоколебимость в намерениях, действиях. Глядя на свой кошмар, Сара подумала о металлах. Холодных, несгибаемых в прямом смысле, загадочных и многовековых. И эльф, очертания его стройной фигуры, пусть и сокрытой грубым балахоном, вызывающая резкость в чертах лица, что уже сама по себе словно бросала вызов, – везде проклевывались намеки на благородные металлы, редкие, дорогие. И если та же самая незыблемая каменная статуя была когда-то огромной серой глыбой с неровными сколами – то эльф ни при каких условиях не позволил бы себя сравнить с ней. Ведь статуя выдолблена из камня, долгая и кропотливая работа, превратившись в произведение искусства из невзрачной скалы за долгие месяцы... А эльф ни в жизнь не был невзрачной скалой. Подобно стали – он словно создан в одно мгновение, залит в подготовленную заранее форму, правильную, точную. Сразу прекрасный, сразу холодный, с четкими ориентирами. Вечный. Опасный. Такой несчастный… Она не понимает смысла его слов. Он будто говорит с кем-то, кто должен сидеть сбоку нее. Она поворачивает голову: никого. Какая глупость. Какая недальновидность. Опрометчивость. Сара успевает издать смешной булькающий звук, прежде чем удариться о пол затылком. Боль… Реальная? Нет! Это значит?!.. Эльф не двинулся. Она будто сама опрокинула себя на пол, а теперь нарочито не поднимается, дрыгая ногами и плеская в воздухе над собой руками, тщетно намереваясь впиться в стену ногтями. Нечто неизвестное давит ей на грудь, не позволяя вскочить, у Сары живот свело судорогой, а конечности похолодели до кончиков пальцев. Страх походил на запущенное душевное расстройство. Волосы на голове вставали дыбом... То есть – они действительно тянулись вверх, как наэлектризованные. Пахнуло гарью. Запах ядовитого чада бил кулаком в нос и оседал соленой горечью на языке. Сара вскинула голову, но не увидела искомого юноши: перед глазами спокойно клубился дым, грязно-голубой, кажется, это он являлся источником того неприятного запаха. Но почему она не ощущала этого ранее?.. Сара жадно хапнула ртом воздух, как утопающая. До нынешнего момента невидимая, тяжесть вдруг показалась в лице как раз-таки никуда не исчезнувшего эльфа. Более того – превращаться в парящее облачко он очевидно уже не собирался, придавив девчонку своим телом к полу и безрезультатно пытаясь поймать трепыхающиеся птичьими крыльями руки. – Отпусти! Пусти меня! Н-нет-нет!.. – Сара выдавливает из себя слова с невероятным трудом – напрягать грудь больно, словно ее сковал лед или захватила гротескными лапами чудовищная ангина. Балансирует на лезвии, еще немного... Ослабевает. И вдавить ее в пол так просто, как бездушную куклу. Рывком перевернуть на живот и подмять под себя. Рукой сдавить дуги ребер, зарыться лицом в рыжие лохмы где-то сбоку – тонкие ниточки волос оживают, вьются, в испуге тянутся прочь от него, прилипают к щекам и путаются в ресницах. Был ли он зол? Примитивная и бесполезная эмоция. Удел слабых. И она должна это понимать, даже если гуляющий по телу ток не оставляет никаких исключений. Лишь вынужденная необходимость. – Я обычно этого не делаю, – повторяет вновь, упоенно потираясь носом о висок. – Точнее, я этого совсем не делаю, но сейчас все должно выглядеть максимально натурально, слышишь? Я не прошу тебя подчиниться. Ты и не будешь. – Сара не слушала. Слова эльфа наталкивали на мысли о каком-то безумном постановочном спектакле, где они оба – актеры, один из которых в заключительной сцене умрет. И сомнений по поводу его личности как-то не находится. И тут же Сара почувствовала острое волнение за свою жизнь – никогда настолько сильное чувство не посещало ее: даже когда сухопарый каннибал обещал сожрать целиком, когда Джефф бросил ее оскверненную и полумертвую в куче прелых листьев, а преступное трио готово было закопать в землю заживо ради избавления от ненужного риска в лице какой-то уродливой пустоголовой девки. Ведь ни Джек, ни Джефф – да ни один из этих ублюдков на ее памяти облаком тумана не обращался, не заставлял тело редко, мелко, оттого еще неприятнее вздрагивать под слабыми, но достаточно ощутимыми, сверхгадкими электрическими волнами. Но главное… в их глазах не было того, что показал ей красный огонь, – в их глазах зрела лишь похоть, теплилось только низкое желание… Зеленый свет выказал к ней свое сочувствие, может, даже понимание, голубой туман до последнего гнал ее по коридорам, щипал за лодыжки, отравлял страхом, не оставляя места мысли обернуться назад. Умолял бежать, бежать, бежать… От него, от такой напрасной смерти… Может быть, ей бы повезло… А ведь он даже не желал ее: он был верен своей цели, только она вызывала иррациональный, неподдельный трепет в груди, только она – его единственное желание, настолько недосягаемое, что с неисчисляемыми более годами стало точно таким же призрачным, вознесшись в далекий зенит. Мог ли он наконец ухватить Ее за подол роскошного платья? Да. Прямо сейчас. Водя ладонями по девичьим рукам, сдавливая ногами девичьи бедра, держа ее за хрупкое плечо, а губами сцеловывая каждую царапинку на шее, каждую пульсацию яремной вены, уже скоро… …уже совсем немного – пару шагов. Пару шагов – до Нее. Той, которой он бредил целую вечность, вновь и вновь утопая в Мертвой Бездне в надежде однажды вырваться в Ее теплые объятия, схватить за руку, никогда не смея отпускать от себя. Желанная, дорогая, пьянящая мыслями о себе, вынуждающая идти на поистине большие жертвы… Она так рядом, он касается Ее бестелесного существа, любовно, нежно, боясь спугнуть… Границы стен стирались. Размазывались на их фоне стопы ящиков. Сара ничего перед собой не видела из-за пелены слез. Шея ныла, скулу защипало от соприкосновения с усыпанным мелким крошевом полом – однако по-прежнему ужаснее всего оставалась рука эльфа на ее обнажившемся плече: могильный холод зарождался под его пальцами, разрастался на лопатку и какими-то отголосками полз по спине, заражал, жег кожу пострашнее огня, останавливал кровоток, обездвиживал руку… Сара попыталась дернуться под ним, пихнуть локтем, скинуть. Тело переставало слушаться, движения запаздывали, дышать было все труднее. От ледяного поцелуя на лице нещадно свело скулу и заныли десна. Вязко и тягуче забилось подмороженное сердце. Секундная вспышка электрического разряда укусила тело – и необходимый жар плотно прилип к коже, впрочем, слишком быстро испарившись под следующим натиском фантомного холода. Сара истошно взревела, до хрипа. Крик отразился от стен и пронесся по коридору, эхом напоминая о себе где-то вдалеке. Странно, но эльф ее, кажется, не слышал, шумно дыша холодом у виска. Можно было бы дополнить – шумно и жарко, если бы… если бы только волосы девчонки от столь «жаркого» дыхания не пожирал иней, кровь не отступала прочь, а потребность эльфа в дыхании – была актуальна в принципе. Голова у нее готова была расколоться, так и не справившись с перманентной болью, а глаза пуще желали зажмуриться. Синий огонь горел на лице. – Хват-тит… – простонала-прокашляла Сара, силясь преодолеть кусок льда, вставший в глотке. Эльф остался глух к ее молениям, невесомо целуя в уголок глаза и замораживая слезы. Саре померещилось, будто ей под веки вогнали иголки. В глумливом подтверждении ужаленный морозом глаз потерял способность видеть четко. Вместо привычного окружения ее преследовали разводы, точно она сейчас тонула в Северном Ледовитом океане, и запахло вдруг так же, водой, однако и близко не из кристального океана: в воздух прокралась вонь выгнивших сточных вод, старого болота со всеми своими разложившимися растениями и увязшими в нем тушками животных; Сара поморщилась и совсем забыла о холоде, когда он с плеча перекочевал на живот. То, что на деле это уже была ледяная рука эльфа, она поняла слишком поздно... И пальцы беспроблемно задрали ткань юбки… Свободно поддели резинку белья… Спрятавшийся там от всепоглощающего холода, жар смело встретил призрачные пальцы и отразил ужасный, неописуемый контраст. Само отвращение тотчас отошло на второй план: это было невыносимо больно, от соприкосновения грубого льда и нежного тепла хотелось вопить не умолкая, и Сару огнем хлестнуло между бедер, парализуя ноги. Стойкий запах лесной прели и зацветшей воды все отступал под неумолимыми порывами воцарившейся зимы. Эльф расстроенно выдохнул невидимое облачко (девчонка зажмурила глаз, но попыток брыкаться не оставила). Неожиданно завладевшее его телом, прекрасное наваждение бесследно исчезло вместе со всем интересом к ситуации – впрочем, исправить положение было бы невозможно даже при самом упорном старании. Эльф соскользнул лбом к рыжему затылку, понимающе хмыкая: девчонка тоже не желала его, внизу оставаясь сухой и липкой от пота. В общем-то, вполне взаимно. Интересно, могло ли это облегчить ее страдания?.. Конечно же нет. …Сара задумалась: каково же это на самом деле – умереть от обморожения? Казалось, вместе с остановившимся дыханием остановилось и само сердце, и если бы не шум кровотока в ушах, если бы не новые укусы холода и электричества, слабый, намеренно поддразнивающий разряд, сорвавшийся с нежеланных пальцев и впившийся в мягкую плоть, – она бы поверила в эту великолепную ложь, отдалась ей целиком, только бы – пожалуйста! – только бы не чувствовать. Не чувствовать смертельный холод, касания умелых пальцев, наверняка оставляющие черные ожоги-гангрены, ледяные поцелуи из строгой формальности на щеках и подбородке; не чувствовать, как морозный змей елозит на ней, теснее смыкая мощные кольца и шипя на своем языке одному ему понятные слова… Эльф кусает ее за ухо. В голове неторопливо нарастает монотонный писк. От невыносимой боли Сара рьяно дернулась и сжала все мышцы, которые еще мало-мальски могла контролировать, с резким, прерывающим немой крик квакающим звуком ощутив грубую материю слишком ярко: юбка вдруг отыскалась на поясе, дисперсно изошедшая отпечатками белоснежного налета, а мелкое, простенькое кружево белья впилось в кожу под ягодицами. Иссиня-черные лапки снежинок росли по девичьим ногам к голеням, появляясь где-то повыше чресл, в то время как опушенное буроватыми волосками лоно испятналось серовато-алыми отметинами аккурат в местах первых, самых ужасных, самых болезненных прикосновений… Спасибо, о Господи. Но слегка ты промахнулся, правда… Сара со звериным, свернувшимся под сердцем ужасом поняла, что потеряла нужные мышцы. Кроме того – она плохо чувствует, как давят пальцы на нежнейшие, бархатные створки между ног, продолжая распространять синюшные подтеки и прогонять вон кровь, но уже самими костями ощущает, как налегает эльф ей на поясницу, приподнимаясь… Впервые лед так сильно ошпарил ягодицы. Сара прокусила кончик языка, подавившись насильно вырвавшимся из-под ребер визгом: это были не пальцы. Оказывается, еще даже ничего не началось… А дальше – порывистый рывок в сторону, принуждающий тычок во внутреннюю часть бедра и фантомное прикосновение к ложбинке затылка... Сара неверяще зашевелила головой и боднула эльфа лбом. Когда он обхватил ее подбородок – испуганно сомкнула губы. Впустить это… этот… холод внутрь себя – означало верную смерть. Невообразимо, но за страхом за собственную жизнь Сара как раз не подумала о том, что происходило сейчас внизу, – а происходило там что-то куда более безумное, в доказательство тому между ног появилось несильное давление, холод вновь вспыхнул на тонкой коже, стягивая, жаля… – Я не хотел этого, – неожиданно поклялся шепот. Наверное, Саре все-таки почудилась та печальная, горестная мольба, которой дышало каждое его слово, с которой осторожно касались ее заалевшего подбородка тонкие пальцы и мяли налившиеся сине-сиреневым губы… Незамедлительно свело челюсть и десна, точно иголки втиснулись теперь меж зубов… Лазоревый холод с неподдельной заботой погладил ее по волосам и одарил легкими поцелуями свежей изморози; побелевшие вихры мерещились серебряным шелком. – Мне жаль, – уверял шепот. …Приоткрытый в обомлении рот, выгнувшиеся полумесяцами брови, чистая ровная кожа, сделавшая бы честь лучшей фарфоровой кукле, – Она предстала перед его глазами зыбкой, хрупкой тенью: идеальные пряди словно карамельные водопады – отражают снопы лучей недосягаемого солнца; запыленно-голубые очи – глубокие озера, хранящие в себе неразглашенные секреты и подернутые мороком тайны. Как ему найти Ее? Как отыскать среди бесчисленных ликов вездесущей тьмы? Маленькую, беззащитную, напуганную, но, без всякого сомнения, – способную заставить день прийти с запада, а ломоть луны – встать бок о бок с солнцем. И что если кто-то мучает Ее – словом или делом, – что если Она сидит взаперти в комнате без окон и слепо, оборачиваясь одеялами прозрачных надежд, ждет его? А он здесь – с богомерзким клоуном, что ставит перед ним свои условия и уклончиво кивает, обещая все и вся за этот тошнотный спектакль. Шуты и раньше вызывали у Бенджамина противоречивые чувства – но сейчас эти чувства как одно сходились на слепящей, лишающей разума ярости. И он позволил. А девчонка – ребром ладони стукнула об пол, что перед лицом взвились черные пятна на манер фосфенов, – только большие, не уходящие и сильнее очерченные. Вызванная бесплодной попыткой щемящая боль блекла и тонула в море той боли, которая вынудила напрочь позабыть о пальцах на губах, о покалывании всего занемевшего лица, о том, что эльф в очередной раз вцепился в ее ухо зубами и потянул в сторону: иное совершенное им действие на второй план забросило все дотоле свербящие от прикосновения электрического тока ощущения, легко затмило своей яркостью сковывающие грудь ледяные тиски – и подавно вытурило семя мигрени из головы. С последним вышло даже иронично. Жаль, что шанса обдумать нет, – хотя сейчас такая способность без того кажется чем-то недоступным, да и на генетическом уровне никогда не откладывающейся. Ведь как можно? Как можно вообще отвлечься на что-то, собрать воедино мысли, когда факт полного паралича ног больше не мерещится таким уж заоблачным? А когда горло словно покрывает коркой льда изнутри? К слову, из-за второго у Сары вместо крика получился, да, оглушающий и зычный, но не слишком продолжительный взвизг, очень быстро сорвавшийся на кашель, потом – сипение. Она с трудом зашевелила рукой вниз, уже надеясь не столько на тактильность, сколько на интуицию – к счастью, во влиянии на которую страшная стихия была бессильна, – и все-таки промахнувшись пару раз, достигла наконец цели – все еще шевелящейся пониже ее живота эльфийской руки, что угрожала холодом даже через слой одежды. Впрочем, Сара бы его теперь вряд ли восприняла как-то по-новому. Но препятствовал ли эльфу ее жест? Скорее всего, нет. Однако толкнуться от этого подчеркнуто жестче он не преминул. Сара одернула руку, обжегшись везде сразу. Сквозь хладную пелену онемения она все еще ощущала эльфа внутри себя, то, как тяжело он наваливался на нее, в общем-то, не забывая разбавлять движения морозными выдохами в ухо. Сдавливаемое до сих пор зубами, кстати. Если, конечно, зараза не поглотит ее всю гораздо быстрее. Я не хотел этого, мне жаль – пронеслось в голове, Сара смежила веки и в отместку за прокусанное ухо сцепила грациозные пальцы, сжимая яро, зло, если повезет – и переломить можно, повезет чуть больше – даже оторвать. Челюсть в шансе показать свою способность работать ладно тут же слабенько заныла, пока вступающая в свои права нечувствительность перерастала во что-то сродни анальгезии. К сожалению, убедиться наверняка теперь удастся вряд ли – и сошедший с подушечек пальцев лед тронул язык, добравшись до глотки. У Сары расширился зрачок. Бенджамину не за чем было стимулировать себя долго ради оргазма – просто потому, что его не будет. Он понял, что девчонка уже даже не вихляет бедрами, лишь когда сконцентрировавшееся у ее сердца тепло перестало сопротивляться его холоду. Иными словами – довольно поздно. И за тот краткий промежуток времени хрящ ее уха все-таки успел расчлениться, ягодицы – посереть под цвет кожи эльфа, готовясь налиться синевой и опушиться инеем, замороженная кровь вместе с кашей из черного льда – образовать кривую лужицу под девичьим тазом. Резкий медный запах последней обонять себя позволял исключительно скривив лицо. На самом деле эльфа это сейчас заботило несильно. Клоун. Отвратительный, презрительно выхаркнутый Богом клоун. Юноша рассеялся туманом, недолго паря над бледной девчонкой и исчезнув уже окончательно, когда рыжие ниточки волос на ее затылке прекратили колебаться в заключительной волне электрического тока. Вместе с ним отступил и мороз. А в черноте снова повисла пустота. Безжизненная.***
– Ты мне солгал, – беснуется шепот и носится от стены к стене, будто желая вырваться. Клоун обратил указательный палец к потолку и едва-едва разомкнул губы, как вдруг глупо потупил взгляд вверх и принялся с детским удивлением разглядывать белеющие кончики своих волос. – Ты использовал меня. Если честно – пытаться начинать с ним перепалку смысла не было: шут найдет отговорку, увильнет, оправдается путем изложения ранее им упущенных, но теперь-то хорошо известных обстоятельств. Как несложно догадаться, так произошло и сейчас. – Я хотел помочь… – Ты использовал меня, – продолжил шепот, – потому что больше не знал, как развлечь себя. С самого начала ты и понятия не имел, о чем я говорил тебе, – шепот слепился в неплотное облако на долю секунды, чтобы после раздраженно разбиться о стену, заново разлетаясь в пределах помещения. – И нет, ты не хотел мне помочь. Клоун отвлекся от слежения за преобразованием своего тела, когтями поскреб ледяную корку на животе, скептически смахнул поблескивающее кружево с перьев. Мельтешащее перед его глазами пятно то испарялось, то появлялось снова, соткавшись из созданного собою же мороза, вздымалось вверх и ухалось вниз, растекаясь по полу полупрозрачной пленкой. Вся сцена оканчивалась тем, что оно опять собиралось в одно целое и висело под потолком, точно ожидая скорого ответа, но, оного не получив, прокручивая сценарий по новой. Джек ощерил зубы и нахмурил брови, ступая вперед. – Ты идиот, – выпалил он, – думал, нагнал иллюзий – и все? Это, что ли, делает тебя кем-то особенным или же член между ног? Облако показалось, втянуло в себя все дымные потеки. На уровне клоунского паха возникло шевеление. – Иль считаешь, у меня его нет? – Джек дернул пояс штанов. Облако затрепетало и вспыхнуло ядовито-зеленым, почти принимая форму человеческого тела, но в последний момент смазав рисующиеся грани: из штанов клоуна выглянула крыса, простая и серая, забилась, беспомощно закрутилась – и вынырнула на пол, свой шлепок довершая писком. Клоун театрально удивился: «Ой! Вот так незадача», – и этого оказалось вполне достаточно.***
Бенджамин подпер рукой голову. Металлический стол поприветствовал его холодной поверхностью и с радостью принял холод эльфа. Если поразмыслить – по-своему эротично. – Ты и правда идиот, – хохоча. Эльф обернулся. Как в большей мере связанный со стороной живых, клоун по всем правилам не должен был видеть его, однако же белые глаза исподлобья косились в правильную сторону. – Глупый выродок, ха-ха, – механически обозначил Джек деланный смех. Эльф склонил к плечу голову: клоунская башка смеялась над ним и высовывала червеобразный язык, подбирая мух, тараканов, гусениц – и прочих тварей, сползшихся с самых дальних углов коридоров для панихиды по своему хозяину. Жаль, но со смертью шут очевидно не торопился – и его вырванные лапы скучающе играли во что-то отдаленно похожее на армрестлинг близ разрушенной стены, пока одна из ног пяткой пихала эльфа в лодыжку. Бенджамин понурил голову – красный огонь в его глазах потух и тлел грязно-оранжевым светом; Бездна вокруг него сделалась бурой. Напротив повисла улыбка – золотая копна волос, увенчанная косой, естественный румянец, идеальная форма торчащих ушек. Тронь – исчезнет. Эльф пнул досаждающую ногу и воззрился на видение, надеясь запомнить как можно больше, как можно четче. Видение же уместило личико в чаше ладоней и обозрело своего визави млеющим взглядом, трепеща ресницами и шире растягивая розовые губы. У Бенджамина под пальцами таял металл.***
Он знал, где она. Она будет там в любом виде. Джеффри подтолкнул незакрытую дверь, заставляя впустить себя в ванную. Под подошвой обнаружилась вода. – Дерьмо, – будничным тоном пояснил он входящему каннибалу. Ванна оказалась полна воды. Бетонный блок влажно блестел под светом маленькой лампочки. Сара обнаружилась под ним. Вернее – придавленной им. – Где она эту херню только нашла? – задался Джек вопросом. – Тяжелая штуковина. – Она и не рассчитывала выбраться из-под нее. Джек оставил блок у стены, подступая к ванне. Кожа Сары еще не была бледной, но на пальцах успела сморщиться. Он закатал рукав, погрузив руку в воду и вытянув девчонку наружу. Отодвинув веко, стиснул желтоватое глазное яблоко: зрачок ожидаемо вылился в овал, становясь похожим на кошачий. – Блять! – Каннибал шлепнул рукой по воде, порождая мелкие брызги. Джеффри до того словно думал над чем-то, но, прерванный вспышкой эмоций Джека, наконец сказал: – А с хуя ты ждал? Я бы тоже лучше сдох, чем лег под тебя. Сжирающая чернота впалых дыр показалась приятной наградой.