в тёплом свете огонька

Сергей в очередной раз комкает листок и кидает его в урну под столом. У Есенина совершенно нет вдохновения, он не может связать и двух слов, а ведь поэту его уровня — почти никакого, он считает — нужно исключительно яростно пахать, чтобы заработать известность. Что ж, известен Сергей был лишь в узких кругах, а вот врага нажить уже успел. Владимир Маяковский, пропагандирующий совершенно отличные от Есенинских взгляды, обожал подкалывать поэта на самые разные темы. От основной темы стихов — родных Сергею рязанских просторов — до пары рифмованных строк твита; все могло послужить причиной конфликта. Но споров в сети Владимиру было недостаточно, считает Есенин, он решил — «Конечно, специально. А как иначе?» — снимать квартиру, соседнюю недавно купленной однушке юного поэта. Есенин долго, очень долго ругался, но потом смирился. В конце концов, теперь есть возможность практиковаться в стихосложении на ходу, а в их едва ли не ежеутренних перепалках это получается как нельзя кстати. Сергей снова пробует написать что-то, вновь не выходит. Он думает: «Лишь бы у Маяка дела были не лучше». Но у Маяка лучше. Он уж точно не начнет паниковать, когда свет вдруг отключат. Он наверняка не боится темноты. А вот Сережа — с детства и очень стыдится этого, но ничего не может поделать со страхом. Вот и сейчас, когда вдруг гаснет верхний свет за спиной и настольная лампа перед носом, поэту становится очень не по себе. Он хватает ртом воздух, будто задыхается, и до побелевших — хотя этого, конечно, не видно — костяшек пальцев сжимает комок бумаги в руках. Есенин старается дышать ровно и избавиться наконец от душащего ужаса. Когда здравый смысл и логика одерживают верх, а дыхание встаёт на место, Есенин нащупывает телефон, включает фонарик и идёт спросить соседей, что же случилось с электричеством. Повернув ручку двери, Сережа выходит в страшную темноту, подсвеченную лишь слабым лучом фонарика на смартфоне. Первую слева дверь он пропускает, — там водится Маяковский. Стучится во вторую, чуть дальше. За ней тишина. Сережа жмёт плечами и старается сохранять спокойствие. Поднявшись выше, Есенин вновь звонит во все звонки и стучит по всем дверям, но никто не отзывается. Серёже становится настолько страшно идти выше или ниже, что он решает вернуться к себе. Там — он точно знает — есть свечи. Когда Есенин оказывается на своем этаже, телефон прощально мигает экраном и выключается. Поэта вновь охватывает паника, сбивается дыхание, он понимает, что согласен на любую компанию, лишь бы кто-нибудь был рядом. Пусть даже Маяк. Сережа закрывает глаза, уговаривает себя ещё немножко потерпеть и наощупь добирается до двери самого ненавистного на свете человека. Володя открывает сразу же, словно стоял и ждал все это время, когда же до этого идиота дойдет, что Маяковский — тоже человек. Он стоит в передней с толстой свечой в руке и едва не проливает жидкий парафин на пол и собственные пальцы, когда Есенин кидается на шею и тяжело, загнанно дышит. Владимир терпит. Терпит и рассматривает Есенина в теплом свете огонька. У Сережи золотистые кудрявые волосы и вполне привлекательные черты лица, а когда он под внимательным взглядом распахивает глаза, становится понятно, что такого чистого голубого цвета во всем мире не найти. С удивлением Маяковский понимает, что ему нравится смотреть на Сережу. Успокоившись, Есенин открывает глаза и понимает, что уже не он прижимается к Володе, а сильная рука темноглазого мужчины притягивает его ближе. Чёрные брови, как всегда, нахмурены, и морщинка между ними на месте и ещё заметней в таком освещении. Сережа думает, что без нее было бы лучше и легко проводит по лбу Маяковского пальцами. Брови резко поднимаются вверх, Володя смотрит удивлённо, но молчит. А Есенин улыбается так чудесно и ярко, как умеет только он, и даже уголки губ Маяковского едва заметно приподнимаются. Никто не знает, долго ли они простояли в передней в свете свечи, пока ладони Сережи так приятно лежали на шее, а руки Володи прижимали его ещё ближе к себе. Вдруг Есенин притягивает за шею лицо Владимира и сам встаёт на носочки, прижавшись к его губам своими. А может, это Маяковский наклонился первым. Они не знают, так правильно и своевременно это случилось. Стоит им прервать поцелуй, как переднюю озаряет электрический свет люстры, и хлопает дверь соседней квартиры. * * * Иногда по ночам, чувствуя, что Володя обнимает его поперек груди и шумно дышит в плечо, Есенин думает, как же после этого не верить в чудеса.