***
На награждении пришлось заставить себя улыбнуться — он и так от интервью после заплыва отказался. Наверняка подумают, что он Климу завидует. И пусть. Это всяко лучше правды. Колесников на пьедестале выглядел не особо радостным и всё время косился в сторону Жени. Рылов понимал, что виноват, и в который раз корил себя за несдержанность. Да, он чёртов максималист и перфекционист, ему нужно сделать всё идеально, и только тогда он будет доволен собой. И злился Рылов исключительно на себя, но срывался на Климе, который просто был лучше. Во всём. Сходя с пьедестала, он посмотрел на сияющего улыбкой грека — человек и бронзе невероятно рад. Ну почему сам Женя так не может? Зачем он постоянно пытается доказать себе, что он лучший? Ради чего оставляет всего себя в бассейне? Он жил плаванием, любил и ненавидел его одновременно: любил за возможность почувствовать свободу от ненужных мыслей, которую дарила вода, за то, что что в ней он чувствовал себя по-настоящему живым, ненавидел же за то, что она не просто омывала кожу, а въедалась в неё, словно чернила, текла по венам, уничтожала его изнутри, как наркотик. Убивала. Как Клим. Чувства к нему окрыляли, дарили блаженство, но в то же время и боль, делали слабее. Перед стартом Женя никогда не смотрел на него, потому что знал: один взгляд — и он будет готов отдать победу. Влюбиться в соперника — это так непрофессионально, так глупо. Ладно Климент — в восемнадцать ему всё кажется лёгким и понятным, но он сам-то чем думал, когда позволил всему этому начаться? Точно не головой. У этих недоотношений не было и нет будущего, но как их прекратить? Как можно добровольно отказаться от нежных прикосновений, страстных поцелуев, полных любви взглядов? В постели они встречались примерно с той же частотой, что и в бассейне, но оно того стоило. Досада от поражения одного и победная улыбка другого, боль проигравшего и радость победителя. Этот контраст сводил с ума, раздражал, заставлял кровь кипеть, а сердце ускоряться. Не любовь — помешательство. Сумасшедшие не умеют любить.***
— Доволен? — Раздражение в голосе Клима накрывало, как цунами. Дурацкое правило о том, что только два представителя от одной страны могут выйти из предварительного заплыва, лишило Колесникова, приплывшего третьим, возможности взять ещё одно золото на этом чемпионате. Их разделил Тарасевич, которому Рылов сейчас был благодарен и которого в то же время проклинал. Женя наконец сможет спокойно, не отвлекаясь, выполнить свою работу, вновь почувствовать вкус победы и тяжесть золотой медали на груди, но видеть Клима расстроенным и чувствовать волны злости, исходящие от него, было невыносимо. Видимо, то же самое вчера чувствовал и Колесников. Они опять поменялись местами. — Прости. — Они не разговаривали со вчерашнего награждения, потому что Рылов игнорировал все попытки Клима подбодрить его. Колесников удивлённо посмотрел на него. До этого Женя никогда не извинялся первым. — Я знаю, что не должен был вчера так себя вести. Я хочу, чтобы ты понимал, что я злился только на себя. Ты тут ни причём. Прости, что не справился с эмоциями, но поверь, для меня лучшим вариантом вчера молчать, иначе ты бы услышал такое, что никогда мне бы не простил. — Я бы тебе всё простил, — тихо сказал Климент. — Просто…ты раньше всегда был со мной, даже когда проигрывал. Пожалуйста, не делай так больше. Не молчи. — Я просто устал. Слишком много всего навалилось, вот и не выдержал. — Ты слишком требователен к себе. — Тебе легко говорить, — горько усмехнулся Рылов. Колесников потупил взгляд. — А если ты проиграешь Олимпиаду? — вдруг спросил он и посмотрел Жене прямо в глаза. — Уже проигрывал. Справлюсь как-нибудь. Клим закусил нижнюю губу и подошёл к Жене, крепко обнимая. — Я не хочу чувствовать себя виноватым в том, что тебе плохо, — прошептал он. Извиняется за то, чего не совершал. Как обычно. — Ты ни в чём и не виноват, — отрезал Рылов. — Это только мои проблемы, и я сам должен с ними разобраться. — Ты не справишься с этим один, Жень. Я правда хочу тебе помочь, но не знаю как. — Просто будь рядом. Они не знали, сколько продлится их сумасшествие, как они пройдут через всё это, но одно было понятно точно: дышать становилось легче. Вода отступала.