***
— Я не понимаю! — Чеён хлопнула ладонями по столу, и Чанёль испуганно прижался телом к приоткрытой двери, за которой он прятался, невольно подслушивая разговор своей сестры с дядей. Мужчина почему-то теперь жил у них дома, а вопросы Чанёля про маму и папу упрямо игнорировал, говоря, что малыш слишком любопытный, и это может выйти ему боком. Сестра стояла к нему спиной, облокачиваясь вытянутыми руками на стол, нависая над явно взволнованным дядей: он был бледен, и в глазах невольно плескалась жалость и скорбь. Он ведь и сам брата потерял, поэтому прекрасно понимал всю ту боль, которую испытывала его племянница. — Чеён, успокойся, — он осторожно накрыл её ладонь своей, и девочка брезгливо поморщилась, выдергивая руку из чужого захвата. — Успокоиться? Мои родители погибли, а виноват во всем этот мерзкий выродок! — её красивые чёрные волосы метались по спине, когда она говорила горячо, активно жестикулируя и выплевывая одну за другой непонятные Чанёлю фразы. Он отстраненно думал о том, что со спины сестра безумно похожа на мать — такая же женственная и хрупкая, но пугающая до чёртиков своей серьёзностью. — Не смей так говорить о своём брате! — мужчина вскочил, грозя девчонке пальцем. — Даже если он и был последним, кто видел твоих родителей живыми, это не его вина! — Ты его защищаешь?! Конечно, все вы любите Чанёля! А меня никто не любил, хотя я старше, и я старалась сделать все, чтобы родители были счастливы! А он не смог даже убедить их остаться дома! Да зачем он вообще нужен, если не смог выполнить даже такую простую работу?! — Откуда ему было знать, что их ждёт? Чеён, ты же умная девочка, и я не верю, что ты можешь говорить такие глупости, — дядя смягчился, понимая, что девушка рубит с горяча в силу своего нестабильного психического состояния, и рано или поздно она остынет. — Я не хочу видеть это недоразумение в своём доме, — Чеён устало плюхнулась в кресло, зажимая переносицу между указательным и большим пальцами. — Мне противно даже смотреть на него. — Дорогая, это дом Чанёля тоже, — мужчина присел на подлокотник, приглаживая длинные струящиеся смоляные локоны. — Может быть, он все ещё твой племянник, но он уже не мой брат, — она недовольно взглянула в сторону, говоря до невозможного безжизненно. — Или ты сдашь его в интернат… или я наложу на себя руки. Мне не мил свет, где я должна делить крышу с этим отродьем. — Ты слишком категорична, подумай, каково ему будет жить вдали от дома, — рука соскользнула на худое девичье плечо, но она тут же спихнула её, качая головой. — Мне плевать на него. Свои условия я уже озвучила.***
— Такое часто бывает во всяких фильмах — герой, которого недолюбили родители, мстит тому, кому этой любви досталось больше, — Чанёль откинулся в кресле, внимательнее рассматривая сосредоточенное лицо Минсока. Тот не выглядел обескураженным или удивленным, не выдавал толком никаких эмоций, кроме легкого налёта задумчивости на глубине миндалевидных глаз. — Хорошо, — сказал психолог, сцепляя руки в замок на поверхности стола, подаваясь вперёд. — Я помогу тебе. Только ответь мне на один вопрос. — Пожалуйста, — юноша развёл руками, призывая собеседника к действию. — Почему ты это делаешь? Разве тебе так важна компания? Чанёль глубоко вдохнул, переводя взгляд с Минсока на скрытое тёмными бордовыми шторами окно. Тонкая полоса света по-прежнему проглядывала через неплотно соединенные куски материи, оставляя изящную полосу золота, простирающуюся почти через всю комнату. Даже если всю жизнь прятаться за шторами, закрывать себя от мира, солнце никуда не денется, верно? Так никуда не денутся и проблемы, которых в жизни Пака было предостаточно, пусть причиной для возникновения многих из них послужил и он сам. Он любил отца, пусть и не знал его совсем, любил дядю и до определённого возраста даже любил сестру, пускай она и продолжала подставлять ему подножки с завидной регулярностью. У него не было ничего, кроме этого жалкого подобия семьи, и он не хотел потерять и это. Поэтому он должен удержаться на плаву, а это он в состоянии сделать лишь в том случае, если его сестре не достанется компания. В противном случае, он окажется не в школе-интернате, а в тюрьме, а дядя никогда не встанет с больничной койки. — Я не хочу рулить компанией, мистер Ким, — ответил спустя продолжительное молчание Чанёль. — Я хочу рулить своей жизнью, а это, увы, невозможно, пока моя сестра продолжает медленно, но верно сходить с ума. Ее нужно встряхнуть. Кроме меня это сделать некому, к сожалению. — Я поговорю с ней, но ты же понимаешь, что этого недостаточно, — Минсок поднялся из-за стола, запихивая руки в карманы брюк. — Кто я такой, чтобы указывать ей? — Ей никто не может указывать уже давно. Просто поговорите с ней, и это отвлечёт её. Вы выиграете мне немного времени. — Чанёль, ты же осознаёшь, что это не детские игры? Тебе ещё даже восемнадцати нет, — психолог обошёл стол, опираясь на него бёдрами прямо напротив кресла своего клиента. — Если ты выведешь её из себя, то она достанет тебя, и тебе не поздоровится. — Я разрешу всё быстрее, чем она успеет понять, — он покачал головой, зарываясь рукой в отросшую чёлку. — Да и в любом случае, попытаться стоит, и я совсем не боюсь провала. — Теперь тебе не только за себя бояться нужно, верно? — усмехнулся Ким, складывая руки на груди. — Помни о том, что Чеён с тебя глаз не спускает. Она не постесняется использовать против тебя то, что тебе дорого. — Глупости, — Чанёль махнул рукой, поднимаясь из кресла. Их сегодняшний разговор подходил к своему логическому завершению. Уходить впервые не хотелось — доктор дарил ему такое желанное и нужное чувство безопасности, и он смог снова чувствовать себя глупым ребёнком в его присутствии. Он сделал несколько шагов по направлению к двери, но голос мужчины остановил его: — Эй, Чанёль, подожди, — психолог подошёл ближе к своему подопечному и, поколебавшись, все же заключил его в крепкие объятия, утыкаясь носом куда-то младшему в ключицы. — Все будет хорошо. Мужчина высвободил клиента из своих объятий, и пускай этот поступок слегка противоречил этике, он ни о чем не жалел. Чанёль был чудесным ребёнком, к которому Минсок за годы своей работы нехотя, но прикипел, и теперь он окончательно осознал, что за последние месяцы его клиент очень повзрослел. Неизвестно, что его подтолкнуло к такому росту, но Ким предполагал, что на этот вопрос не так уж и просто ответить. За все эти годы он так и не удосужился помочь Чанёлю по-человечески, хотя по сути сам младший этого не хотел, но теперь, когда его попросили о помощи, он сделает все, что в его силах. И постарается поддержать Пака, дать ему плечо взрослого человека, на которое можно опереться. — Да, — ответил юноша, стараясь не выдавать своей обескураженности. — Конечно. До свидания, мистер Ким. — Пока-пока, — он помахал ручкой, наблюдая, как скрывается за дверью младший, и лишь вдогонку бросил: — Береги себя! Когда Чанёль спускался по лестнице, он вдруг внезапно понял, что все это время не был одинок. И какой глупостью с его стороны было думать наоборот.***
От Кого: Лупоглазый Просто поговори с ним. То, что вы друг друга избегаете уже несколько дней, ничего не решает. Бэкхён покосился взглядом на загоревшийся экран смартфона, в глубине души надеясь, что учитель не застанет его драматичную переписку посреди урока химии. Он и так в этом предмете не очень много понимал, а если Ким-сонсенним узнает ещё и о его наплевательском отношении, то о хороших оценках можно будет вообще забыть. Кому: Лупоглазый Кёнсу, я поцеловал его, а он сбежал. Мне кажется, тут все более, чем понятно. От Кого: Лупоглазый Но он ответил на поцелуй! Значит, он этого хотел. Плюс, он же сказал, что хочет, чтобы ты принадлежал ему. Не будь трусом и поговори с ним. Кому: Лупоглазый Ему просто нехило по башке прилетело от Ёнхо. Все, я больше не отвечаю на твои сообщения, иначе госпожа Ким зароет меня на заднем дворе прямо рядом со своими любовно выращенными цветочками. От Кого: Лупоглазый Бэкхён, ты неисправим. От Кого: Лупоглазый Бэкхён? От Кого: Лупоглазый Бэкхён!! От Кого: Лупоглазый Бён Бэкхён!!!! От Кого: Лупоглазый Сукин сын. «А вот это было грубо», — глядя на экран блокировки, подумал Бэкхён, а затем смахнул пальцем все пришедшие уведомления. Даже если Кёнсу и прав (что маловероятно), и можно объяснить, почему Чанёль сбежал, не прибегая к отмазке «я ему неприятен», тогда почему он избегает его все эти дни? Ладно, Бэкхён его избегает тоже, но Чанёль начал первым. Как это можно объяснить? Ему стыдно? Почему ему должно быть стыдно, если Бэкхён поцеловал его первым? Ему не понравилось? Тогда почему отвечал? Не осознавал? Не успел Бэкхён окончательно уплыть в царство своих размышлений, как телефон загорелся очередным уведомлением. На этот раз сообщение пришло с неизвестного номера. От Кого: 010-ХХХХ-ХХХХ Надо поговорить. Останься возле кабинета химии, я за тобой зайду. Пак Чанёль. Вся спина покрылась мурашками, стоило брюнету взглядом пробежаться по пришедшему сообщению. Он ещё не готов к разговорам! А если Чанёль скажет ему, что всё было ошибкой? Что Бэкхён ему противен, что он…Нет, об этом даже думать невыносимо. Он уверен в том, что Пак никогда не сделает ему больно. Не после всего, что он сделал для него. Даже если они друг друга не так уж и хорошо знают, он уже понял, что Чанёлю можно и нужно доверять. Пак добьётся неизведанных высот, если в него верить, и Бэкхён будет верить, несмотря ни на что. Время до конца урока тянулось, как прилипшая к подошве кроссовка жвачка. Естественно, Бэкхёну было не до химии, и все многочисленные формулы, которыми теперь была исписана доска, остались незамеченными. Зато спина сидевшего впереди Чондэ была довольно интересной — клеточный принт его рубашки и выглядывающие за ушами дужки очков Бэкхён находил очаровательными. И на душе скреблись кошки, что его лучший друг не знает об их с Чанёлем взаимоотношениях. Он рассказал Кёнсу, потому что во-первых, знал, что До не будет его осуждать, а во-вторых, понимал, что Кёнсу знает Чанёля не первый год, и его знания могут быть полезными. Правда... слушать он его все равно не слушал. Чондэ же к Чанёлю относился плохо — помнил все то зло, которое Пак совершил в отношении его парня, потому и слышать о нем ничего не хотел — бесился, даже если Кёнсу Чанёлю уже давно все простил. А Бэкхён совсем не желал слушать чужие причитания, недовольные ремарки, призывы об осторожности и прочую чепуху, которую нёс бы Чондэ, узнав о том, что происходит между ним и Чанёлем. Бэкхёну и самому бы узнать не помешало бы, ведь он сам ничего не понимает, но страх сильнее любопытства. Звонок прозвенел неожиданно, и Бэкхён тут же подорвался с места, не глядя сгребая в сумку все лежащие на столе принадлежности. Чондэ повернулся к нему и взглянул с недоумением, граничащим с любопытством, неспешно встал из-за парты и прихватил мельтешащего друга за плечо. — Ты куда так рвёшься? Столовка никуда не убежит, — усмехнулся Ким, похлопывая приятеля по плечу, на что Бэкхён лишь мотнул головой. — Что? — Иди один, я потом догоню, у меня дела, — Бэкхён стряхнул чужую руку и натянуто улыбнулся, пытаясь поправить заедающую молнию своей сумки. — Надеюсь, что это не твои дела стоят в дверном проёме и испепеляют меня взглядом, — тише добавил Чондэ, кивая головой в сторону двери, где действительно стоял Чанёль. Брюнет успел побледнеть, покраснеть и посинеть, пока друг не пихнул его навстречу Паку. — Иди давай. Удачи. Размеры горы, которая свалилась в данный момент с плеч Бёна, невозможно описать словами. Он понимал, что позже Чондэ обязательно устроит ему допрос с пристрастием, но пока он ничего не сказал, лишь слегка ухмылялся, пряча озорные смешинки за отблеском своих очков. И Бэкхён был благодарен. К Чанёлю он шёл как на эшафот — медленно и нехотя, шаркая ногами и по-прежнему пытаясь привести в порядок заевшую молнию, словно надеялся, что Пак устанет его ждать и уйдёт, не удосужившись бросить Бэкхёну хотя бы одно слово. Но этого не происходило: Чанёль терпеливо ждал, стоял прямо, запихнув руки в карманы брюк, и только слегка хмурый взгляд под сведёнными к переносице бровями выдавал его недовольство. Однако он ни слова не вымолвил до тех пор, пока они с Бэкхёном вместе не вышли из класса, оставляя обеспокоенного Чондэ одного. Они с Чанёлем давно вместе не показывались на публике, и сперва в коридоре стояла гробовая тишина. Окружающие провожали из осуждающими взглядами. А затем все зашептались, надеясь, что слетевшие слова ненароком не коснутся слуха Чанёля, осмелевшие окрикивали, посылая в спину оскорбления и издевки. Каждое движение чужих губ и глаз Бэкхён чувствовал на себе, и от этого ему становилось плохо. Невыносимо плохо. — Пойдём, мы не можем говорить здесь, — Чанёль под всеобщее оханье схватил Бэкхёна за руку и потянул его в сторону сквозь толпу удивленных учеников. Слишком много внимания, от чего у Бэка слегка закружилась голова, а во рту осел неприятный кислый привкус. Живот скрутило, сердце сжалось словно тисками, тут же заходясь в бешеном ритме, мир внезапно начал казаться безумно тесным и устрашающим, дышать стало совсем тяжело, и он лишь крепче вцепился в руку Чанёля, опираясь лбом ему куда-то в плечо. Признаки панической атаки. — Уведи меня отсюда, — сипло выдохнул Бэкхён, и Чанёль тут же прибавил шагу, свободной рукой пытаясь нащупать в кармане ключи от своего убежища. Когда они зашли во внутрь какого-то помещения, Бэкхёна уже порядком трясло. Его глаза заслезились, лицо побелело, а взгляд стал пустым и каким-то напуганным. Он крепче сжал руку Чанёля, а другой держал себя поперёк туловища, стараясь выровнять дыхание, но получалось из вон рук плохо — ему думалось, что он сейчас либо умрёт, либо как минимум разрыдается. И мягкое прикосновение Чанёля к его волосам заставило пошатнуться в беспричинном страхе, а в следующую секунду Пак уже держал его лицо двумя ладонями и обеспокоенным взглядом сканировал испуганную физиономию. Бэкхён дышал шумно, капли пота проступили на бледной коже лица, тело била мелкая дрожь, и сильная хватка Чанёля никак его не спасала. — Ты в порядке? — шёпотом поинтересовался Пак, словно побоялся спугнуть брюнета ещё больше или того хуже — довести его до слёз. — Нет, — ответил Бэкхён, хватаясь рукой за грудь в районе сердца. — Мне страшно. — Чшшшш, дыши, — он мягко погладил чужую кожу большими пальцами, — я рядом, все будет хорошо. Здесь никого больше нет. Бэкхён бросил беглый взгляд Чанёлю за плечо — действительно, кроме них в помещении больше никого не было. Оно было просторным и полностью залитым дневным светом, в солнечных лучах рисовали свои причудливые танцы невесомые пылинки, оседая плотным слоем на и без того позабытых предметах спортивного инвентаря, которых здесь хранилось в излишестве. Возле окна стоял небольшой стол, кажется, для шахмат, и с двух сторон друг напротив друга стояли бархатные бордовые кресла. Цвета, похожего на волосы Чанёля. Цвета позднего заката, цвета роз, крови, вишни, вина. Цвета силы и уверенности, но в то же время непоколебимого спокойствия, стабильности. Красивого, манящего цвета. Бэкхён вновь взглянул на Чанёля, резко сглатывая вязкую кислую слюну. Он несколько раз втянул воздух носом, не отрывая взгляда от безупречно тёмных глаз своего собеседника. А затем захлопнул веки и почувствовал, что его отпускает. Чанёль, ощутив, как расслабился парень в его руках, прижал его к себе, кладя одну руку тому на затылок, поглаживая мягкие пряди тёмных волос, и начал раскачиваться из стороны в сторону, совсем так, как это делала его мама, когда он был ещё крохой. — Прости меня, Бэкхён, — медленно начал он. — Прости, но мне тоже страшно. Пожалуйста, не думай о себе плохо просто потому, что я в тот раз сбежал, как последний трус. Я трус и есть. Всю жизнь, сколько я себя помню, я сбегал. От проблем и в первую очередь от самого себя. Бэкхён вцепился пальцами в пиджак на спине Чанёля, оставляя на шее следы своего тяжелого, жаркого дыхания, и они оба моментально стали напряжены — разговор уже начат, и они не имели права повернуть назад, но и найти в себе решимость достойно его завершить — задача не из простых. — Я понял, что бегать от себя бесполезно лишь тогда, когда встретил тебя, Бэкхён. Ты всегда был собой и смело принимал все те трудности, которые на тебя сваливала судьба. Ты мой герой, Бэк, и мне так жаль, слышишь? Так жаль, что я тоже подкинул дров в костёр твоей жизни. И ты не представляешь, как я хочу все исправить, но я боюсь к тебе привязаться... Он продолжал и продолжал говорить, медленно двигаясь, чтобы не потревожить юношу в своих объятиях. Ему хотелось рассказать о многом — о том, как долго он не желал бороться с тем, что ему уготовила жизнь, как долго он прятался в своей скорлупе, как он поддался жестокому року судьбы, и как много ошибок он сделал за свою непродолжительную жизнь. И он понимал, что он Бэкхёна не заслуживает, потому что Бэкхён гораздо лучше него — он добрый, смелый и отзывчивый, сильный и справедливый. А Чанёль совсем не такой — он труслив, жесток и глуп, и потому одинок. Вернее, думал, что был одинок. Но теперь это не так. Он, наверное, эгоист, но он действительно надеялся, что они с Бэкхёном смогут помочь друг другу. — Я тебя прощаю, Чанёль, — отстранившись, ответил брюнет, и только в ту секунду, заглядывая в лицо собеседнику, он увидел, что Чанёль плачет. — Ты что, плачешь? — Тебе лучше? — проигнорировав чужой вопрос, спросил красноволосый. — Да, спасибо. Некоторое время они простояли в тишине, старательно избегая зрительного контакта. Бэкхён отошёл на пару шагов, позволяя Чанёлю бегло утереть непрошеные слезы с лица, рассматривая потрясающий пейзаж, открывающийся из окна — прекрасно видно сквер возле их общежития, в котором коротали перерыв старшеклассники, обмениваясь едой и, наверняка, глупыми шутками. — Расскажи мне о себе, Чанёль, — едва касаясь кончиками пальцев лакированной поверхности стола, попросил брюнет. Он по-прежнему стоял к собеседнику спиной — взгляд устремлён в окно, руки бездумно исследовали окружающую обстановку. Бэкхён ощущал волнение, но это волнение было приятным — от него все мышцы подрагивали и наливались сладкой тяжестью предвкушения. Со скрипом Чанёль пододвинул к себе кресло и сел, поднимая в воздух небольшое облако пыли. Теперь он тоже смотрел в окно — в груди осело небольшое чувство сожаления от того, что у него никогда не было подобных перерывов. У него вообще не было многого из того, что было у большинства нормальных детей.. — Я из особенной семьи — мой отец был одним из сооснователей ведущей компании по производству электротехники. В Корее мы лучшие, а в Азии входим в тройку лучших, — он перевёл взгляд на свои ладони — грубые и мозолистые от игры в баскетбол, а затем, выждав паузу, продолжил: — Они с мамой всегда много работали на благо компании. И мечтали больше всего о том, чтобы вырастить достойного наследника. Для Бэкхёна это был совершенно другой мир — мир дорам, второсортных романов или мелодрам для девочек-подростков, которые крутят в кино каждый месяц. Он вышел из обычной семьи, где мама работает учителем, а отец — адвокатом. Доход достаточный, чтобы они могли хорошо питаться, нормально одеваться и ездить в Европу раз в год на каникулы. И уж точно никаких междоусобиц за место под солнцем — у Бэкхёна два младших брата, семи и тринадцати лет, и никому из них ни за что в жизни он не пожелал бы зла. — Первой родилась моя сестра Чеён, ты с ней уже знаком, — усмехнувшись, продолжил Чанёль, откидываясь на спинку кресла. — Она с самого детства лезла из кожи вон, чтобы родители ею гордились — лучшие оценки, успехи в спорте и творчестве, удивительные способности к запоминанию и усвоению информации, поразительная расчетливость и острота ума. Но когда родился я, сомнений не осталось — кресло наследника достанется мне, даже если я буду в десять раз хуже своей всесторонне развитой сестрицы. Об этом он узнал уже от дяди, когда его отправили в среднюю школу-интернат. Дядя раскланивался направо и налево, просил Чанёля понять сестру и её глупую обиду — все претензии, которые она выставила против своего младшего брата, она надумала себе сама. И иной раз очень тяжело показать человеку, что его убеждения ошибочны. Ему до сих пор так и не удалось, но он уверенно движется к достижению этой цели. — Родители погибли, когда мне было пять лет. И так уж случилось, что я был последним, кто видел их в ту злополучную ночь. Сорвалась поставка в Европу — вопрос срочно нужно было решать, родители выехали в офис прямо ночью, но до него так и не доехали, — Бэкхён слушал внимательно, в глубине души удивляясь тому, насколько спокойно говорил об этом красноволосый. Он никогда по-настоящему не любил своего отца, но сейчас ему вряд ли удастся заговорить о его смерти и не заплакать. Хотя у Чанёля, наверное, было много времени, чтобы смириться с тем, что произошло. — Убийцу нашли? — спросил Бён, взглядом косясь на Пака, но тот отрицательно помотал головой. — Списали на аварию, — он вздохнул, — а сестрица посчитала, что я виноват в том, что произошло. — Но тебе было всего пять лет, как бы ты мог остановить их? Ты даже не знал, что с ними могло бы случиться. — Ненависть легко подавляет логику, а Чеён-нуна завидовала мне уже в тот момент, когда отец привёз нас с мамой из роддома, — Чанёль пожал плечами, испытывая облегчение от того, что уже не первый человек напоминает ему о том, что он ничего не мог сделать. — В конечном итоге, она настояла на том, чтобы дядя сдал меня в детдом. Так и случилось, хотя на бумагах у меня по-прежнему был и есть официальный опекун. Без всякого сомнения, годы, проведённые в детдоме, навсегда останутся для него сущим кошмаром, худшим, что было в его жизни. Над ним самыми изощренными способами издевались старшие дети, потому что знали, что у мальчика есть опекуны, и что его жизнь, в отличие от них, не лишила средств к существованию и элементарной заботы с стороны взрослых. Дядя изредка приезжал и играл с племянником, да и без того он вкладывал приличное количество денег в заведение, чтобы, во-первых, обеспечить Чанёлю мало мальски приемлемые условия, а во-вторых, попытаться искупить свой грех, совершённый по отношению к сыну своего родного брата. Недаром есть мнение, что щедрость прямо пропорциональна чувству вины. Учителя не хотели терять богатого спонсора, поэтому ни желали слушать ни одну из жалоб Чанёля, а дяде он жаловаться не хотел, потому что боялся, что тогда домой он уже никогда не вернётся. — Когда мне было двенадцать, сестра вышла замуж, и меня на радостях перевели в школу-интернат для богатеньких, где таких, как я несчетное количество, но поворачивать назад было поздно: я боялся их всех и потому избегал. Я был тем самым странным ребёнком без друзей, и меня начали дразнить за это. За то, что я не хотел никому доверять. Бэкхён плотнее вцепился в ткань своей формы, не веря собственным ушам. Невозможно, не может быть такого, чтобы к своему возрасту Пак Чанёль перетерпел столько неудач. Что такого он сделал, что судьба поступала с ним так жестоко? Чем маленький мальчик, переживший потерю обоих родителей, заслужил подобное отношение со стороны других? Почему никто в этом мире не пошёл ему навстречу? Неудивительно, что он вырос таким нелюдимым, ведь никто из взрослых даже не обращал внимания на то, насколько потерян и разбит ребёнок. — Чанёль, ты… мне так жаль, — он развернулся к красноволосому, в импульсивном порыве кидаясь в его сторону, плюхаясь перед младшим на колени. — Ты не заслужил этого, ты не трус, Чанёль, ты… — Нет, Бэкхён, я трус. Я ведь знал, что они обо мне думают, но я не пытался их переубедить, я не пытался дружить с другими, я… боялся, — юноша смотрел на брюнета большими блестящими глазами, хмурясь, сумбурно пытаясь высказать свои мысли. — Они снова дразнили, и я… я стал отвечать. Драться, запугивать и оскорблять в ответ. Люди начали говорить, что я монстр. И я смирился с тем, что я такой, поверил в это всем сердцем. — Но это же все можно объяснить, Чанёль, я прошу тебя, не вини себя… — Как ты можешь так хорошо ко мне относиться? Из-за меня Кёнсу пострадал! Я оттолкнул его, понимаешь? Твоего друга! — Послушай меня, Чанёль, — Бэкхён взял его за руку, — перестань винить себя. С самого начала ты не был ни в чем виновен. И все грехи, которые ты так отчаянно на себя тянешь — плод твоего воображения. Да, Кёнсу было больно, но я знаю, что ты отталкивал его потому, что не хотел, чтобы другие дразнили его тоже. Почему же ты так отчаянно пытаешься убедить себя и окружающих в обратном? Ты человек, Ёль, ты хороший человек, а не монстр, каким тебя рисуют другие. Он приподнялся и, захватив лицо Пака своими ладонями, деликатно поцеловал его в лоб. А затем вдруг ощутил горячую влагу на своих пальцах. — Я уверен в том, что ты хороший, Чанёль. Знаешь почему? Потому что ты был добр ко мне с самого начала, хотя и пытался для виду притвориться, что тебе наплевать. Однако вот здесь, — Бэкхён аккуратно ткнул пальцем в лацкан чанёлевского пиджака, — твоё сердце горит огнём сострадания, и мы с Кёнсу знали это с самого начала. Поэтому оба ни о чем не жалеем. С несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и Чанёль нарушил это невольную борьбу взглядов, уткнувшись лбом Бёну в плечо. Рвано выдохнув, он втянул носом мягкий обволакивающий запах, исходящий от брюнета. Мягкий запах кондиционера для белья и обычного мужского шампуня. Никакого одеколона, ничего. Чистый аромат, ничем не прикрытый, искренний. — Спасибо, Бэкхён, — он тихо пробубнил, и названый, не удержавшись, улыбнулся. — Мне жаль, что я принёс тебе столько неудобств. — Ты заслужил немного отдыха, — снисходительно ответил старший, разорвав объятия и растрепав чужие вишнёвые волосы. — Пойдём, я познакомлю тебя со своими друзьями. Слегка поморщившись, Чанёль отрицательно помотал головой. — Прости, Бэк, я не хочу служить камнем преткновения в вашей дружбе, — он отвёл взгляд под недовольный цык своего собеседника. — Даже если ты уверен в том, что я не являюсь плохим, многие твои друзья думают иначе. Дай мне немного времени, и я попробую убедить их в обратном. — Начни с Чондэ, потому что Кёнсу и так от тебя в восторге, — хихикнул Бэкхён, вытирая краем пиджака слезы с лица Пака. — Чанёль. — М? — красноволосый нехотя перевёл взор обратно на старшего. — Пошли завтра на свидание? — Бэкхён вновь хихикнул, на этот раз лицо его озарилось лёгким румянцем, а в глазах заискрились в мягком сиянии тепло и нежность. — Я тебя приглашаю. Таким красивым, пожалуй, Чанёль его никогда не видел. Да и не рассчитывал увидеть, потому что сначала искренне считал, что Бён Бэкхён — нечто опасное, устрашающее и бесконтрольное. В каком-то смысле его опасения подтвердились, но бояться ему стоило только одного — что он окончательно потеряет голову рядом с этим парнем. И что-то ему подсказывало, что это непременно произойдёт. — Пошли.