Виноват только я

Первое, на чем сосредоточилось мое внимание — сырость. Я еле открыл глаза, было сложно привыкнуть к полумраку. Голова гудела. Я помнил, как мне позвонил Миша. Как я пришел к нему домой. Звонок в дверь. Мне открыли. Удар. Я очнулся в темном, прохладном помещении, освещаемом только маленьким окошком под потолком. Первая стадия. Осознание. Это сделал Миша. Он намеренно позвал меня тогда к себе и оглушил. Вторая стадия. Отрицание. Но ведь он мне друг! Этого… Этого просто не может быть! Я со злостью пинаю ногой стену. Третья стадия. Принятие. Я опустился на холодный пол. Я не верил, что Миша мог сделать это, но других вариантов не оставалось. Мой лучший друг переехал мне чем-то тяжелым по голове и запер здесь. Эти факты не укладывались в моей голове. Мы были знакомы уже как минимум пол года. Я доверял Мише. Я просто не мог не доверять человеку, с которым провел столько времени вместе, разделил столько неудач и горестей, который был так откровенен со мной, хотя я и делал вид, что не понимаю этой его открытости. Я знал, что все было не так просто. Я знал, что Миша испытывает что-то большее, чем желание дружить. Но решил, что в этой ситуации легче остаться на второй стадии. Отрицание. Это был самый легкий выход. Я просто не мог принять это. Не сейчас. Люди могли бы меня не понять, а сейчас все мое становление в мире эстрады только начиналось. И я отрицал. Нет, мне ПРИХОДИЛОСЬ отрицать. Отнекиваться от множественных намеков Миши, от его взглядов, полных боли, и от своих чувств. Да, вы не ослышались. Я очень часто задумывался об этом. Мне было ужасно тяжело видеть, как страдает Миша. Нет, это не просто то сочувствие, которое время от времени испытывает любой человек, имеющий такое качество, как понимание и сострадание. Нет. Это было чувство, которое я не испытывал никогда ранее. Оно заставляло все мои внутренности перевернуться и завязаться на узел. Оно заставляло меня почувствовать себя живым. Иногда в моменты таких ощущений мне так хотелось сорваться с места, обнять его сильные плечи и широкую спину, ощущать губами его шею и губы, чувствовать его запах… Я понял, что меня начало заносить от моих размышлений в тот же момент, когда с громким скрипом открылась дверь. Мое принятие было верным. Это был он. Но теперь он уже не смотрел на меня глазами, полными надежд юности, блестящими от веры в будущее. Нет. Казалось, что на его душу вылили ведро самой черной краски, какую можно было только найти в художественной мастерской. В его глазах была пустота. Беспросветная черная дыра, которая, казалось, поглощала все его эмоции. Я заметил что-то в его руке. Это… Нет, не может быть. Это был пистолет. И он уверенно лежал в его руке. Сколько раз я думал о том, как прекрасно было бы прямо сейчас просто держать его руку и не о чем не думать. Ощущать его бархатистую кожу на своей ладони, наслаждаться пастельным цветом его кожи. Но сейчас эта самая желанная во всем мире рука направляла на меня пистолет, и, казалось, принятие уже собиралось бежать, а отрицание вот-вот проберется в чертоги моего разума. Он медленно двигался ко мне. -Страшно? Я не знал что сказать ему сейчас. Было ли мне страшно? Да. Мог ли я сказать ему об этом? Нет. Только сейчас я понял, что все это время мое лицо заливалось слезами, и, кажется, Миша тоже это заметил, несмотря на практически отсутствующее освещение. -А знаешь. Я ведь не хотел пугать тебя. Я просто хотел любить тебя. Это было весьма странно, потому что он сказал это впервые. Впервые он произнес это прямо, не глядя в глаза в надежде, что я догадаюсь сам. Я знал, что когда-то это должно было случиться. Но я и не представлял, что это может случиться так. Я сдерживал принятие в себе со всех сил, которые остались во мне к этому моменту. Миша двигался из угла в угол. Спокойно и размеренно. -Я ведь просто хотел любить тебя, хотел быть с тобой рядом. Но ведь ты променял меня на них. Я не понимал, о ком Миша говорил. Его рука дрожала, но пистолет все еще был направлен на мою голову. — Ты отдал им всего себя без остатка. А подумал ли ты обо мне? Я всего лишь хотел, чтобы я был только твоим, а ты только моим. Но ты решил, что толпа фанатов важнее меня. Важнее НАС. Только сейчас я осознал, что Миша все знал о моих чувствах. И мне было ужасно стыдно и страшно одновременно в этот момент. Казалось, он в любой момент мог запустить свинец мне в голову. Он словно был безумен. -Хотя знаешь, -он продолжал свой монолог. Я не решался перебить его, — ты в этом не виноват. Это все было очевидно. У тебя нет другого выхода. ... А у меня есть. Я не успел разобрать ни как он отвел дуло от меня, ни как успел нажать на курок. Я видел только кровь. Кровь, стекающую по его виску. И чувствовал кровь, которая обливала мое сердце. Я не мог в это поверить. Миша сглупил. Лучше бы в тот день он застрелил меня. Потому что мне все равно не хотелось больше жить. Не хотелось без него. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел перед собой одно — кровавую скважину в виске того, с кем я, прячась под маской отрицания, мечтал провести лучшие моменты своей жизни. А сейчас я мог только вспомнить металлический запах смешавшийся с запахом сырости и почувствовать боль. Боль, которая заполняет всего меня до кончиков пальцев. Через 2 дня тело Кристиана нашли нашли в ванной комнате с перерезанными венами. Рядом с ним была найдена фотография высокого парня с персиковыми волосами. На обратной стороне было выведено карандашом аккуратным почерком костова: «Нет, любимый. Виноват только я».