Your blood is mine

      Табак оказался палёным, и Гэвин смачно сплюнул на землю, но выкидывать не стал, затянувшись еще раз. Пришлось сделать крюк до ближайшего города, чтобы попытать удачу, и охотник даже выложил солидную часть своего месячного заработка, но, увы, снова не повезло. Тихо выругавшись, Гэвин затушил самокрутку о нагретый за день булыжник, на котором сидел, и кинул её в траву. Он выдохнул, упершись локтями в колени, и опустил голову, натянув на глаза капюшон.       Всё шло из рук вон плохо. Не сказать, чтобы у охотника на вампиров дела когда-то шли лучше, но в этот раз Гэвин действительно устал, как собака. Не проходило и месяца, как Святой Отец Джеффри посылал его куда-нибудь на задворки страны в надежде, что во время задержания очередной цели Рид тихо испустит дух, и никто его уже не найдёт. Причём Гэвину последние два года, словно по счастливой случайности, доставались вампиры III или IV ранга. И он ни разу не оставлял их в живых. Ни одного. Каждого из них приволакивал в Орден по кускам или целиком — что случалось значительно реже.       Солнце садилось, оставляя тракт в вязком полумраке. Нехотя Гэвин поднялся и потянул затекшую спину. Мелкая галька неприятно прошуршала под ногами, когда он, вдохнув полной грудью пьянящий терпкий запах полевых трав, нагретых солнцем за день, спустился с дороги на мелкую, едва заметную тропу среди зарослей.       Лес мрачнел. Гэвину хотелось думать, что из-за наступающих сумерек, но деревья с каждым его шагом становились темнее, кора — плотнее, они словно сгибались от боли, растопыривая в стороны голые ветви. Под ногами мягко проваливался влажный мох вперемешку с подгнивающими листьям, заглушая шаги.       Густая крона высоких деревьев почти не пропускала солнечный свет, и охотнику казалось, что ветки и жухлые листья под ногами — толстый, плотный ковёр, устилающий огромную залу с широкими тёмными колоннами. Лес был очень стар, шершавая кора толстых стволов чернела замысловатыми узорами, путая редкого путника, который решался прийти и не мог отличить дня от ночи, света от тьмы. Тихо фыркнув, Гэвин поёжился и натянул капюшон, напряжённо вслушиваясь в вязкую тишину, бьющую по ушам.       Лес ему не нравился. Или он лесу. В любом случае, охотник не собирался задерживаться и останавливаться здесь, даже на ночь. Спать там, где нет ни животных, ни птиц — глупая затея.       Спустя пару часов тропа стала шире, а земля под слоем веток и листьев — влажнее. Чёрные колонны стволов кое-где покрывал густой мох и плотный серый, почти бесцветный, лишайник. Редкая птица, которую ни по голосу, ни по размаху крыльев, как ни странно, не мог определить Рид, тяжело отталкивалась от ветвей, протяжно подвывала и словно скрипела, широко раскрывая клюв. Все же даже такие звуки были лучше единственного шороха собственных шагов и глухих ударов сердца.       Издалека потянуло торфяником, и Гэвин мысленно взмолился, правда не совсем ясно кому, чтобы тропа огибала болото. Ползти по склизким кочкам, утопая по колено в мутной трясине ему не хотелось от слова совсем. — Твою мать!       Вскрикнув, Рид вцепился пальцами в разлапистые, по-змеиному торчащие корни, едва не соскользнув в овраг. Содранные о жесткую кору ладони неприятно саднило. Охотник согнул руки в локтях, стараясь подтянуться и схватиться рукой за край выступа. Обхватив крепче ладонью толстый и склизкий корень, он резко потянул его на себя, тихо выдохнув, когда кусок жирной земли с уступа скатился мимо и с противным чавканьем упал на дно оврага. Что так мерзко хлюпнуло, Рид не хотел знать. Земля, утрамбованная клубками корней, которые невольно напоминали сцепившихся змей, поддавалась плохо, и охотнику приходилось короткими, сильными пинками пробивать себе что-то наподобие ступеней. Спустя несколько минут трепыханий — да, он продвинулся не больше чем на полметра — Гэвин начал уставать, а руки — мелко трястись. Бессонная ночь давала о себе знать. Несколько раз высохший изнутри и надломанный выше корень обламывался и охотник, матерясь, цеплялся саднившими пальцами прямо за куски земли с пучками жухлой травы. Когда Рид наконец схватился за край уступа и рывком вытянул себя, уперевшись грудью в твёрдую землю, он позволил себе облегченно выдохнуть. Охотник привалился спиной к шершавой коре кривой сосны и прикрыл глаза, старясь отдышаться. Чёртов лес. — Почему вся пакость не может селиться где-нибудь на лугах? Или на берегу озера? — под нос пробормотал он, медленно поднимаясь на ноги.       Рид ощупал на поясе книгу-шкатулку, облегченно вздохнув. Идти на вампира с голыми руками — без серебряных пуль ещё можно да, но не без кола, святой воды и склянок с опиумом, серой и чесноком — самоубийство. Также Гэвин никогда не брезговал шприцами для введения под кожу твари нитрата серебра и щипцами для удаления клыков. Лучше максимально обезвредить вампира, а потом уже решать, убивать его или нет. Поморщившись, охотник натянул на руки кожаные перчатки, осмотреть небольшие ссадины можно и позже, и уверенно пошёл в сторону прервавшейся тропы. Нужно было поторопиться, дольше здесь оставаться он не собирался.       Гэвин вышел к резко обрывавшемуся уступу, остановился, пригнувшись к земле, и стал вглядываться в лощину, покрытую слоем тумана. Поморщившись, охотник повёл затёкшей шеей — её всегда сводило в плохом предчувствии — и осклабился, зная, что скоро начнётся настоящая охота.       Осторожно прощупывая ногой каменные уступы почти в отвесной стене, Рид продолжал ухмыляться. Пускай в Ордене его все считали сорвиголовой, готовым кинуться на любой след сломя голову, пускай, но тогда возникает вопрос: как за семнадцать лет «охоты» он приволок к их жирным ногам больше пятидесяти тварей, оставшись в живых? Конечно, бывало, коцало его знатно — то рваная рана на боку от когтей, то порез на шее длиной с ладонь почти у сонной артерии, один раз и вовсе лицо в месиво превратили, да вот только заживает всё на Гэвине, как на собаке, — только шрам на носу остался. Но сейчас разбиваться, падая в лощину, охотник не собирался. Он и живой-то никому не сдался, а мёртвым и подавно.       Спрыгнув, к удивлению Рида, на твёрдую и плотную почву, охотник топнул несколько раз ногами, сбрасывая напряжение с мышц. В лощине было ещё унылее, чем в оставшемся позади лесу. Каждый замшелый камень, каждый куст, каждый корень окутывал, словно плотным белым одеялом, густой туман. Возможно, Гэвин бы счёл окружающий «пейзаж» красивым, — и он в какой-то степени был завораживающим, верно, — если бы не противный, затхлый, неживой запах и почти полное отсутствие дневного света. Солнце не доставало до лощины, и от этого казалось, что всё вокруг поверх покрыли холодной фиолетово-синей краской. Рид поёжился от облокачивающего ноги тумана. В общем, вкуса у всякой чертовщины нет никакого.       Во всяком случае, идти охотнику осталось совсем немного — вдали виднелись шпили старого поместья, куда он и держал путь.