Для вашей безопасности ведется видеонаблюдение

Девушка сидела, как обычно, в любимом кресле у окна, с прямой спиной и сложенными поверх больничного халата руками. Слабое послеобеденное солнце пересекало золотистой линией неподвижное лицо и выбившиеся из прически волосы. Эбби Нкенг, дневная медсестра, вошла в комнату и поздоровалась, но пациентка продолжала смотреть строго перед собой, сфокусировав белесые глаза где-то за стеной, ограничивающей ее тихое, скромное бытие. – Хочешь, я причешу тебе волосы? – спросила Эбби, хоть и не рассчитывала на ответ, а кроме того, уже взялась за расческу. Пряди девушки были густыми, длинными и такими же бесцветными, как ее глаза и существование. – Говорят, к тебе сегодня зайдет посетитель. – Чтобы быть в курсе настоящего имени мужчины, требовался допуск намного выше того, которым располагала Эбби, но людям, хоть изредка включающим телевизор, не узнать гостя было невозможно, даже если он на самом деле и выглядел не таким высоким, как в новостях, и сильно постаревшим. У Эбби, чью семью депортировали во время зачисток, хватало ума не подавать виду, что она знает регулярного посетителя. У нее хорошо получалось играть роль не разбирающейся в системе иностранки, несмотря на то, что она родилась и выросла в центре Лондона; большинство коллег считали ее такой же недалекой, как и их пациентку. Официально санаторий закрыли два года назад. Фактически же в крохотной палате под самой крышей влачила свои дни единственная выжившая после химической атаки девушка, потерявшая память и имя, в то время как последний избранный народом премьер-министр Великобритании и Северной Ирландии расстался в тот день с жизнью. Эбби знала лишь обрывки той истории. Вещество называлось Белой Смертью и обычно несло за собой мгновенный летальный исход. Никто, кроме ближайшего окружения главы Режима, не видел фотографий бесцветных трупов, поэтому медсестра представляла их себе как мраморные статуи вроде прекрасной девушки, замершей в своем кресле. Первая атака провалилась из-за преждевременно лопнувшей канистры, уничтожившей несущую ее террористку, а вторая убила во время пресс-конференции премьер-министра. Пациентке тогда было пятнадцать и она должна была находиться в школе, но ее отец хотел, чтобы она присутствовала на заднем плане вместе с другими подростками для поддержки нового образовательного проекта государства. Погибшим повезло больше, чем ей. О последовавшей войне, грязных бомбах и зверских ответных мерах не было принято говорить вслух. Безымянный посетитель заходил раз в неделю, когда его расписание позволяло это, пододвигал пластиковый стул так, чтобы можно было сесть напротив девушки, и что-то ей рассказывал. Не глядя ему в глаза, Эбби обычно извинялась и покидала комнату. Она не знала, о чем шла речь, только понимала, что девушка не ответит – ни в тот день, ни когда-либо еще: ее пациентка была лишь безвольной куклой, которую умывали, кормили и прихорашивали. В соответствии с терминологией нового политического климата ее бы назвали умственно неполноценной и приговорили ко второй, настоящей, смерти. Несмотря ни на что, девушка была ужасно хороша собой. На каком-то интуитивном уровне Эбби ощущала свое родство с ней: они обе были тщательно скрываемыми исключениями из правил. Посетителю казалось, что пациентка благоприятно реагирует на Эбби, поэтому медсестре выдали удостоверение личности со специальным микрочипом, на который надо было обращать внимание патрулей, если ее задержат. Именно благодаря этому ее не загнали, как скот, на баржу вместе с оставшимися в живых членами семьи. С юридической точки зрения она не считалась человеком, но кто еще, кроме недочеловека, мог прислуживать привидению? Прямо перед приходом гостя у девушки случился припадок: выпав из кресла на пол, она с пеной у рта забилась в конвульсиях. Эбби только перевернула ее на бок, как в этот момент вошел посетитель. Выгнувшись, девушка запачкала рвотой его начищенный ботинок. «Вот и все, – подумала Эбби, – вот и настал мой конец». При госте припадки не случались еще никогда, иначе он бы вышвырнул ее с работы и засунул в хлипкую лодку, направляющуюся в самую задницу Африки. Или посадил бы в самолет, чтобы ее скинули с борта посреди Атлантического океана. Эбби была хранителем тайны, но эта тайна в данный момент извивалась на полу, покрывая себя рвотой и мочой, – и это перед правителем, который единолично положил начало эре стабильности и порядка, перед самым могущественным человеком в стране. Эбби никак не ожидала, что мужчина опустится перед девушкой на колени и достанет из кармана пиджака носовой платок, чтобы вытереть с бескровных губ пену. Не ожидала увидеть в поднятых на нее глазах слезы. – Она выживет? Эбби кивнула и, почувствовав, что от нее ожидают объяснения, добавила: – Такое часто случается. Это… ее болезнь. Я сейчас быстро приведу ее в достойный вид. Его костюм, вероятно, стоил больше, чем Эбби зарабатывала за год, но посетитель тем не менее держал руку на плече больной, пока судороги не стихли, а затем помог усадить ее обратно в кресло. – Чтобы никому ни слова, – проговорил он. – Ни единой блядской душе, поняла? Эбби приложила палец к губам. Было похоже, что и ее, и девушку оставят в живых. Посетитель смахнул со щек слезы, а вместе с ними – все человеческие эмоции. Да, он славился своей жестокостью, но именно акты милосердия пробирали его до костей.