под тектоническими плитами

      Среди ломаных горных хребтов из заржавленных механизмов, отсыревших картонных коробок и прочего мусора странно смотрится группка собравшихся в узкий кружок, тесно жмущихся к тусклой прогалине света прилично одетых людей. Они с каждой секундой теряют терпение, глядя на двух отчаянных сумасшедших, срывающих глотки до хрипа в попытке заставить их искренне верить в какой-то бред.       Щелкать пальцами попусту бесполезно, искра не зажжет сырой порох — Адиеди осознает это первым (кого они обманывают, оба предвидели поражение, еще не начав игру), но не сдается — если сейчас опустить руки, небо рухнет всей тяжестью и раздавит не только их, но и всех здесь присутствующих. Пенни делает вдох, повисшее в воздухе напряжение раздирает трахею наждачной бумагой, оседает больной безнадежностью в связках; он пробует снова.       Обострение вспыхивает мгновенно, пустив щупальца-метастазы, начиная с момента, когда Пенни-Хансель набрасывается на него с ошалелым взглядом и требует незамедлительных объяснений, но правду выблевывает, едва надкусив — не подготовлен, в словаре его жизни понятие магии застревает где-то между дурдомом и сказкой.       Сэм и пяти минут не выдерживает, вспыхивает раздражением на дне серебристо-зеленых и направляется к выходу, но Пенни ей путь преграждает, Пенни не может позволить им вновь разминуться чужими. Сэм и есть — чужая, отталкивает его со злостью и вскидывает кулак, в ней так много Кэди в этот момент, что кажется, она лишь притворяется кем-то другим. Марго-Джанет тихонько дергает ее за рукав и головой качает — не лезь на рожон, психи могут быть очень опасны.       Их друзья начинают нервничать, ощущая себя заложниками в ловушке у буйнопомешанных; все пошло еще хуже, чем ожидалось.       Ким запястье с часами нервно вскидывает в двадцатый раз, у нее в расписании презентации, ланчи, деловые рукопожатия, отпуск на яхте и кофе-арабика альтернативой здорового сна, а не бесцельное зависание в чреве вонючего склада. Айзек слушает вроде внимательно, изредка даже кивает — они благодарны даже за этот ничтожный шанс; костной магии Элис из склянки хватает на крошечное последнее заклинание — с ее пальцев дрожащих срывается слабенький фейерверк и тут же предательски гаснет, остальные увидеть не успевают. Так же гаснет надежда в ее покрасневших глазах, когда Джош — что за Джош? — аплодирует вяло и дает ей помятый доллар:       — Фокус старый, как мир. Да и над техникой, если честно, стоит еще поработать.       Элис злится и плачет (похоже, в высоком искусстве истерик она превзошла уже всех и вся), со психу бросает бумажку на пол, та катится прямо к мыскам ботинок известного бренда — и когда это Квентин успел стать таким стилягой?       Ее Квентин, душа, хранившая магию трепетно так, что она должна была слиться с ним воедино, вшиться в полотна сознания крепко-накрепко, чтобы сейчас Элис могла за ниточку потянуть, пробудить хоть малейшее воспоминание и распутать клубок чужих мыслей, желаний и слов. Под глазами тени планет несозданных, и морщинки взрезают лоб перочинным ножом стресса и опыта — он измотан, но держится, в общем, неплохо.       Куинн должна наконец подойти, заглянуть в эту бездну зрачков и собрать в их пугающей пустоте мозаику из истекающих одновременно счастьем и болью осколков его настоящей истории.       — Кью…       Заготовленные заранее фразы ускользают водой сквозь пальцы, Элис чувствует на себе чей-то жгучий ревнивый взгляд — Элиот, кем бы он ни был сейчас, свой главный предмет обожания с ней делить не намерен, он хрупко заламывает запястья и снова, и снова, и снова, как в чертовом колесе, просит с ним поиграть. Ясно, с какими мотивами Квентин пришел и остался — все ж лучше, чем наедине с этим странным созданием.       — Кью, послушай, — голос дрожит, как готовая лопнуть струна, когда он опять поправляет «Брайан»; она достает из сумки потрепанный переплет и протягивает, словно Библию, чтобы поклялся вспомнить и больше не забывать.       Филлори, первый том.       Он книгу берет осторожно, листает промокшие от дождя, местами надорванные страницы с выражением ностальгическим, почти мечтательным — у девочки из волшебного мира, который он держит в руках, дыхание перехватывает.       — Хм, коллекционный экземпляр, — ну, давай же! — Вы любите фэнтези?       Элис с трудом себя сдерживает, чтобы не выплеснуться на выжженный непониманием берег волной отчаяния.       — Эта книга твоя. Ты читал ее в детстве. Ты ей бредил, а потом мы все вместе попали в Филлори, мы были там королями.       Вспоминай, пожалуйста, вспоминай.       — Вы меня с кем-то определенно спутали. Знаете, любопытный факт — согласно опросам, миллионы людей мечтают попасть в Филлори даже больше, чем в Хогвартс. Людям нравится жить иллюзиями. У меня вот племянница тоже их собирает, но я сам, к сожалению, не читал. Как-то все некогда, да и возраст уже… — Кью улыбается виновато и возвращает, отвергнув, собственное евангелие на алтарь.       За дверью тяжелой слышится грохот и скрежет, она открывается мощным ударом и крошенной штукатуркой, а бедная девочка из забытой сказки бьет недоумевающего профессора по щекам и о чем-то его умоляет.