Книга вторая: Тайна проклятого дитя

Великобритания       Дествие оборотного зелья спадает, и мистер Грин-де-Вальд видит свою родную физиономию в отражении, ловя приступ счастья и неконтролируемой улыбки, проводит руками по своим волосам, щекам, шее, считая себя все еще неотразимым. Желает найти Реддлов, чтобы воспользоваться их змеиной кровью для собственного расцвета, желает помолодеть. Но время как и жизнь, столь скоротечна, что забирает всякое подобие на твою нужность в этом мире с каждым прожитым годом, когда становится совсем невмоготу тянуть на себе балласт в виде престарелых людей и живности, то матушка-природа оставляет погибать беспомощных, поэтому Геллерт всячески хватался за длинный и холодный хвост любого Реддла, считая, что найдет покой обетованный, только получив свое. Сподвижники Волан-де-Морта собрались в гостиной, людей было так много, все в черном, всё как обычно, но что-то не так, и Грин-де-Вальд учуял это, увидев красное от слез лицо мисс Дельфини, именующей себя как Реддл, сидевшую рядом с Драко Малфоем, который всячески гладил ее по волосам, а сам еле сдерживал накал страстей. Все были столь мрачны как и их одеяния, горевший в камине огонь в мгновение ока сменил цвет на черный, тогда Геллерт осознал, что что-то произошло.       — Сегодня мы потеряли одного из нас, — встал Люциус, лелея каждое слово, а сам не мог нормально стоять даже опираясь на трость, его походка хромала, а спина сутулилась, он говорил через раз, пока полностью не бросил попытки, полностью отходя к окну.       Дельфи унимает настойчивость Драко, и убитость дяди Люциуса, она осматривает всех собравшихся, находя в себе силы приподняться.       — Моя мама была чудесным человеком, — дрожит ее голос, а руки беспрестанно мнут носовой платок, — она верила в нас, верила в Темного Лорда. По большей степени мы тут собрались только благодаря ей, потому что ее вера была в тысячу раз сильнее, ведь она так любила отца, — закрывает ладонями лицо. — Знаете, хоть мама и не общалась с другими после смерти Темного Лорда, однако, полное молчание наступило совершенно недавно, и его удалось разрушить нашему гостю — мистеру Грин-де-Вальду, — увидела Дельфи его среди толпы.       Как истинный джентльмен, Геллерт принимает ее призыв, направляясь к девушке через пристальные взгляды, вставая подле, смерив всех сидящим траурным взором, стараясь выглядеть как можно более правдоподобно. Он особо не знал Беллатрису, но видел ее фанатичность, и даже после того, как Темный Лорд простил грязнокровок в угоду миру Англии, желая уже править тем что имеет, — миссис Лестрейндж смогла смириться и с этим, что приводит Грин-де-Вальда к мысли, что эта мадам не имела своего мнения, а только лишь мнение Тома Реддла. Поворачиваясь, Геллерт осматривает Дельфини почти досконально, не видит ни малейшего сходства между ней и хоть одним Реддлом которого знал, хотя это и не важно, главное не навлечь на себя гнев фанатиков, — нужно заручиться поддержкой, прибывая в безопасности, а затем неспешно слинять на поиски мистера Тома Реддла, пока Силия окончательно не испортила столь подающего надежды политика. Надо было что-то делать, и первое — бежать из страны, пока Гермиона и ее прихвостни занимаются только отловом и засаживанием в Азкабан всех кого не лень, возможно, менее заметные места Британии пустуют. Аппарировать из страны невозможно в другую точку мира, пока ты находишься здесь, но этот закон не распространяется на водные глади. Тяжело вздыхая, Геллерт делает вид, что слушает пламенные речи о покойной Беллатрисе, стараясь сопереживать, засматривается в лица напротив, видя там неподдельное горе, видимо, все-таки, беда под именем Гермиона сплотила народ несогласных. Сама не подозревая, эта маглорожденная создала крепкий союз внутри союза. Геллерт повернулся к Дельфи, кладя руку ей на плечо, ободряюще кивнув, та сразу же скривилась, губы ее задрожали, а глаза налились слезами, она не выдержала и бросилась к нему на шею, начиная рыдать, шепотом спрашивая: «Как вы это сделали?». Она спрашивала о разговоре, Грин-де-Вальд был уверен, что нетерпеливый Драко подслушивал, но миссис Лестрейндж никому никогда не позволяла помыкать собой — кроме Волан-де-Морта, а значит, молодой Малфой должен был быть зол и разочарован, ведь то, что происходило в комнате Беллатрисы — оставалось в ее комнате навсегда, запечатываясь только между доверителями.

      Пробираясь сред глухой ночи, маги направились проститься с умершей и погребсти ее под мокрой толщей земли, надеясь на упокоение. Ей было всего шестьдесят два года, но выглядела она на все сто двадцать. Закрывшаяся от всего внешнего мира, носившая пожизненный траур, — она ждала своего часа, готовая испустить дух в любой момент, но кто-то или что-то держал ее, давая надежду, именно этой надеждой оказался Геллерт, после чего Беллатриса смогла избавиться от незаживающих душевных ран, что терзали столь долгое время.       — Что они делают? — удивился мистер Грин-де-Вальд, видя, как Северус, Люциус и Драко стали лопатами разгребать землю, выдирая клоки зеленой и прекрасной травы. Чистое поле и ничего более, мелкий дождик противно капал на лицо, оборачиваясь, Геллерт видит, как черные фигуры, скрывающие лица за капюшонами стоят и молча наблюдают.       — Такова традиция, — прошептала Дельфи, беря Грин-де-Вальда под руку, — каждый хоронит своих сам, — нагоняет тоски. Он незамедлительно повернулся на нее, Дельфи смотрела на то, как самые близкие разрывают нетронутый слой, убивая растения, добираясь до самой черной и скомканной земли. Ночь опустилась мгновенно, словно, сама Смерть накрыла своим плащом. Дельфи вытаскивает волшебную палочку, поднимая вверх, маленький огонек загорелся на самом кончике. Когда гроб с телом был опущен в глубокую яму, все столпились вокруг, Северус начал заунылую речь прощания, казалось, умрет здесь каждый. Палочки подняли все. Как только Снейп закончил траурную тираду, Грин-де-Вальд отдает дань уважения самой искренней сопартийнице и достигающей своих целей женщине, возвышая свой церимониально-торжественный «Люмос», ощущая, как промокла и утяжелилась ткань мантии. Дельфи бросает горсть прощальной земли, почти беззвучно проговаривая: «Спи спокойно, мамочка. Будь счастлива на небесах», следом многие начинают повторять этот благородный и стойкий жест, подкидывая земли, говоря пару хороших фраз, а Геллерт думает, что портрет Вальбурги Блэк стоило похоронить вместе с Лестрейндж.       — Я собираюсь отправится в Америку, на поиски вашего отца, — заговорил с Дельфи Грин-де-Вальд, — это опасное и, возможно, долгое приключение. Мне нужна ваша поддержка, — напирает на наивность юной девушки, которая только что осталась совсем сиротой.       — Вы не отправитесь один, — вытирает слезы Дельфи, начиная медленно удаляться от могильного камня, что только что установили волшебники, выжигая имя и годы жизни. — Я буду с вами, — ошарашила его своим решением. — Меня больше ничего не держит в этой стране, мама умерла, война. Укрытие для сторонников есть, Северус или Драко смогут сохранять сопротивление в спящем состояние. А когда я и вы, вернемся на родину с самим Темным Лордом, то сможем поменять мир к лучшему, — убеждает Грин-де-Вальда.       Геллерт знал, что Дельфи захочет отыскать Тома Реддла, а смерть Беллатрисы дает толчок к переменам, которых так жаждет ее молодая душа. Созывая очередной совет, она заявляет, что отправится на поиски Волан-де-Морта, во что не верит никто, ибо странная фигура, что очутилась на Гриммо 12 и стала засорять умы странными утверждениями — в корне начала что-то менять. Этим человеком был предатель, получивший по заслугам и чуть не раскрывший всю подпольную организацию — мистер Грин-де-Вальд, с которым не хотели отпускать Дельфини. Северус уверял, что не стоит этого делать, Драко ничего не объясняя просто в утвердительной форме бросал: «Ты останешься здесь», пока Люциус мягко пытался убедить юную сироту.       — Ему нельзя верить, Дельфи! — злится молодой Малфой.       — Темный Лорд жив! — бросает в ответ Геллерт.       — Вы все придумали, докажите, — вступился Люциус более тактично.       — Сама Беллатриса верила мне, — растерялся Грин-де-Вальд.       — Поэтому так скоропостижно умерла после разговора с вами, — бросает вызов Северус.       — Хватит! — поднимает ладони вверх Дельфи, — У нас нет выбора, мы либо вымираем, либо что-то меняем. Хоть этот человек и натворил дел в прошлом, сейчас он как и мы хочет спастись. Нет времени на глупые споры. Северус, — обратилась она к нему, — вы вполне потянете работу лидера, Драко вам доверяет, как и все. Я не хочу вести заведомо проигрышную войну, я не убийца и я не безумная. Если мистер Грин-де-Вальд предатель, не кажется ли вам странным, что он один отправится на поиски моего отца? А вдруг что? Я смогу проконтролировать все лично, но я верю ему, — посмотрела на Геллерта. — Приведу Тома Реддла, тогда он свергнет Грейнджер, и мы снова заживем нормальной жизнью, сможем расти и процветать! — Дельфи без труда поднимает волну ликования и бурные аплодисменты.

*      *      *

США       Когда Том переступил порог своей квартиры в Чикаго, Силия даже не заметила его прихода, настолько тихо он прополз мимо. Затягивая сигаретный дым, она выдыхала его, видя как клубы показались на темном очертание неба. Она что-то записывала, возможно, это были ее мысли о том, что она очень скучала по сыну, однако, боялась его появления в своем доме, чувствуя, как с каждым приходом он становился все более фанатичным. В письме Том описывал свое восхищение Гормлайт Мракс, считая, что в его лице она приобрела наследника, который чтит чистоту крови.       Стук по стеклу, Силия обращает свой взор на панорамные окна, но не видит там ничего, кроме кромешной темноты. Горящие фонари по ограде балкона еще больше мешали разглядеть кто наблюдает по ту сторону. Дверь отворяется и заходит высокая фигура, от походки которой Силию бросает в жар, ведь он делает точно так же как и ее брат. Все движения в точности скопированы, такой же непревзойденный и грациозный, он врывается в ее жизнь снова, от него веет жестокостью и темной магией. Силия не может понять вспомнил ли Том свою старую жизнь или же это только неизбежность, из которой он никогда не выберется. Том подходит ближе, присаживаясь возле Силии, заглядывая ей в глаза, улыбается, от чего она выдыхает ему сигаретный дым в лицо, начиная злобно смеяться, потому что тот скорчился. Он выхватывает у нее сигарету, сам затягиваться, что очень возмущает ее, она заботиться о его молодом здоровье. Делая пару резких тяжек, Том выбрасывает тлеющий кусок прямо с балкона, кладя руку на ограждение. Не может признаться Силие, что все вспомнил, желает уложить ее в кровать и изнасиловать, но знает, как она будет зла на него, теперь ведь они не только брат и сестра.       — У меня отличная успеваемость, — протягивает он, нарушая их тянущуюся тишину.       Она улыбнулась, потянулась к нему, чтобы чмокнуть в щечку. Том видит, как Силия приближается, его всего охватывает напряжение, он глотает подступивший ком, ощущая, как слюна скапливается на языке. Хочет ее, но не может сказать прямо. Приближается к Силие, а затем резко хватает, начиная голодно целовать в губы, пододвигается еще ближе, падая перед ней на колени, тянет на себя, не внимая ее отказу, ведь она хочет высвободиться. Том падает на спину, ухватившись за Силию. Она бьет его по лицу.       — Я тебя ненавижу! — шипит ей в лицо. — Дай мне сделать это, — облизывает ее, целуя в шею.       Она понимает, что Том Марволо Реддл либо действительно ожил, либо ее сын сошел с ума. Она теряется от желания вновь совершить с Томом инцест. Не хочет переступать этот порог снова, желает стать нормальной и чтобы Том Мракс был таким же.       — Я за чистоту крови, — смеется он, — мне можно. У меня она самая чистая. Блэки, Мраксы.       — Ты забываешь, что моим отцом был магл и отцом твоего отца тоже, — хочет спустить его с небес на землю.       — Это не имеет значения, — смотрит на нее, испытывая сильнейшие муки.       — Чертов извращенец, — не сдерживает насмешки, что огорчает Тома.       Он опускает руки, Силия поднимается и просто уходит. Включившийся свет привлекает внимание, Том переворачивается на живот, злясь, разглядывает ее силуэт, расхаживающий на кухне. Том задается вопросами и думает, что сделала бы Гормлайт Мракс в такой ситуации — однозначно взяла бы силой. Не хочет применять на маме Империус, но теперь осознает, что он слабее Силии физически, хочет изголиться как можно изощреннее. Ухмыляется, доставая странную колбочку. Том все продумал, он знал, какой ответ его ждет. Идет обратно в квартиру, закрывая дверь с особым хлопком, желая, чтобы мама услышала. Силия тут же смотрит на Тома, возмущаясь.       — Не смей хлопать дверями! — она хочет выйти, но он перекрывает ей проход, Силия толкает его, бросив укор и удаляется.       Он видит, как она изменилась, а чувства к ней лишь укрепились, теперь Том ощущает в ней еще и мать, любовь к которой безгранична, но ненависть и обида все равно застряли в горле. Он идет на кухню, беря стакан с водой, отпуская пару капель из заветного пузырька, запах этого зелья просто сводил с ума, Том чувствовал карамель, Силию и кровь. Впопыхах закрывает, пряча на полку с разными чаями, затем берет еще одну настойку, она была зеленая, десять капель и жидкость в стакане приобрела насыщенный цвет. Ухмыляется, видя эту красоту. Знает, что Силия никогда не выпьет это, достает волшебную палочку, превращая стоящую рядом пустую кружку в тонкий шприц. Хватает его, скрупулезно втягивая зелье, пока не заполняет весь. Стукнув пару раз пальцем по шприцу, нажимает упор штока, выгоняя злобный и опасный пузырек воздуха. Зеленая жидкость брызнула, сверкая на свету. Том щелкнул пальцами, оставаясь в полной темноте. Сбрасывает с себя плащ-мантию, чувствуя облегчение. Крадется по коридору, осторожно заглядывает в гостиную, но мамы там не оказалось, значит, тогда, она пошла к себе. Свет в ее спальне горел, тусклый, но все же. Том прячет шприц за спиной. Без приглашения врывается к ней, видя, как она стоит у зеркала, он не может перестать ее разглядывать. Она стояла в шелковой ночной рубашке, Силия улыбается Тому, который с таким напором вламывается к ней в покои. Она задирает подол, показывая горизонтальный тонкий шрам, что остался у нее.       — Ты чуть не убил меня, сынок, — обвиняет, проводя рукой по шраму, вспоминая ту боль от глубокого надреза.       Ему нравится, как она ненавидит его, как обвиняет, от этого он хочет ее еще больше. Останавливается позади, незаметно кладя уготовленный шприц на стол. Наивно и по-детски искренне тянет руки к маме, трогая ее волосы, спускаясь все ниже, уткнувшись губами ей в плечо. Любовно и немного с хриплым вздохом облегчения присасывается к оголенной нежной шее, бестактно и с чувством обслюнявливая. Силия смотрит на них в отражение, считая, что Том придурок, он настолько сильно жмется, не упуская возможность потереться о нее всеми частями своего изнывающего одинокого тела. Она закатывает глаза, начиная выпутываться из его претенциозных объятий.       — Ты жестокая! — Том злится еще сильнее, но она ничего не говорит ему. В тот момент Том словно было потерял самого себя, его разбила вся эта унизительность, до которой он готов был пасть перед ней, испытывая самый наслажденческий мазохистический экстаз. Ему претила мысль, что она его мама, Том помнил ее безразличие, доводя его в максимальный абсолют. Ему не верилось, что мамы могут быть такими жестокими, такими черствыми, такими холодными. Она его даже не жалеет, даже не любит, даже не контролирует. Тома обуздала жгучая ревностная ярость к Силие, злобностью застилая глаза. Неужели у мамы кто-то есть? Кто-то дороже и ближе чем он. «Мама…», — в его мыслях она была всем, невероятным подобием бога, чье внимание он так исступленно желал заполучить. Ему хотелось от нее терпкой и приторной любви, навязчивого и нескончаемого внимания и потаенной грубой ласки. А как она была красива, Том сглотнул, рассматривая переливающийся атлас ее легенького одеяния, одеяния, которое он надевал. И не раз, но об этом никто не знает, даже сама Силия. В ярости обезумев, он, незамеченный мамой, хватает шприц со стола, отставляя в себе любую совесть не просто на задний план — на самый последний план, жалостливо окликая. Силия машинально, но с застывшим страхом на губах поворачивается. Перед его глазами Силия предстала бездушной надзирательницей, идущей по головам стервозиной, но даже не это самое ужасное — она холодная и глухая к его бедам мамочка, до которой он все никак не в силах докричаться. Он со страстью и силой втыкает ей в шею тонюсенькую иглу, резко и не дрогнув, пальцы спускают непонятное зелье. Силия удрученно и не веря во все происходящее, переполненная жалостью к себе, она хватается за пострадавшую шею, с надрывным криком выдергивая шприц. Ей оставалось только гадать что это было, и надеяться, что ее сын не вколол ей ударную дозу опиума. Миновав секунды, ее руки непослушно затряслись, она понимает, что ее сын совершил гадкое предательство, которого она никак не ожидала, после чего из ослабленных пальцев падает шприц, с глухим стуком повалившись на пол, Силия прикладывается к тому месту, куда был сделан укол.       — Я лишь хотела спасти тебя, — разочаровывается в нем.       — Меня не надо спасать, — язвительно ей отвечает, — спаси лучше себя.       Силия без сомнений понимает, что эти слова принадлежат настоящему, утерянному когда-то в прошлом — Тому, однако, грань между ее сыном и братом, кажется, была проведена ею искусственно, ведь на самом деле это всегда был всего лишь Том. Жалкая и вновь какая-то слабая, больше не такая красивая, больше не такая возвышенная, — Силия продолжает смотреть на него с поистине тоскующим видом. Сначала это была грусть и непринятие, ей всегда хотелось верить, что она особенная женщина в жизни Тома, что именно ей удастся его вылечить, что именно с ней он позабудет всё предыдущее, что ради нее он начнет совершать глобальные и громкие поступки. Грусть в ее глазах неспешно сменилась на опасливость, затем на тягучую томность, она задышала через раз, то и дело упуская влажный хриплый стон из своих уст, что был обращен лишь к ее нерадивому сыну. Силие стало мерещиться, что она всегда хотела его — лишь его одного, что она бредила им ночами, по ее коже побежали мурашки, стоило ей взглянуть на его руки, а затем уткнуться ему глаза в глаза. Он ее держал, он ее изощренно не отпускал, хотя даже не прикоснулся, ни без тени цинизма наблюдая за всем происходящим. А она все дышит, томно и со стоном, прикрывая в наваждении глаза, ощущая жар во всем теле, что обуял ее пустую голову и спустился куда-то вниз. Ощущения такой силы продавливали в ней глубокую яму, что заткнуть ее, казалось, мог лишь один человек, с которого Силия все никак не могла спустить взгляд. Она нежно берет его за ручку, наблюдая, как Том даже смутился и вроде бы даже не поверил в то, что запроисходило.       — Трогай меня, — томно почти шепчет она. — Я хочу твою кончу. Внутрь, — в этом признании она опустила глаза, испытывая неприятный спазм в самом нутре, который изводил ее тело ожиданием. Тяга, что появилась — с жаром изнуряла все ее тело, Силия, не выдержав расстояния, подходит первой к нему, после чего он второпях и с неистовством оставляет на всем ее изнывающем теле влажные и грубые поцелуи, стискивая в своих пальцах каждый ее сантиметр.       — Что ты мне вколол? — ее качало из стороны в сторону.       — Любовное зелье и немного транквилизатора, — честно признается, уложив ее на кровать. — Мамочка, — как-то по-детски и очень искренне улыбается он.       Силия уже не слышала его, она лишь с вожделением отзывалась на все его действия, внимая томлению, которое раздирало ее на куски. Она в слабом покорстве, унесенная словно волнами, важно опустилась вниз, присела обессиленно на свою разложенную кровать, окуная пальцы в хрустящие белые простыни. На задворках своего подсознания, она понимала, что он будет с нею очень даже груб, потому что в этом прямо сейчас Том найдет свой выход. Ей это было унизительно — оборачиваться к нему спиной, упираться руками и коленями в собственный матрас, но чем унизительнее это было, тем жарче она испытывала это на себе. Она чувствовала его раздирающий неприличный взгляд, ведь он с особым изощрением разглядывал ее, Силия опустила голову, волосы спадали вдоль ее лица, будто бы даже отгораживая от всего происходящего. А затем его горячие мокрые пальцы, которыми он раздвигает ее, продолжая молчаливо смотреть. Смотреть на эту дырку, которую он в последние годы видел лишь во сне, и слишком долго не ощущал вокруг своего члена. Она лишь шире раздвигает перед ним ноги. Он трогает ее, Силия издает краткий сдавленный вздох, на его пальцах остается прозрачная вязкая слизь, в безумном животном порыве он начинает ее слизывать со своих рук. Том приходит в щепетильный восторг, желая сделать это еще раз. Он даже думает о том, что никто из его одноклассников еще ни разу не делал этого, после чего Том слащаво завидует сам себе.       — Я знаю, что когда ты дрочишь, ты зажимаешь свой член между ног, — Силия неожиданно бросает звонкий смешок, на что ее сын ни разу не реагирует, но ей становится не по себе от чувства, что это в какой-то мере разозлило и задело Тома. Том посмотрел на себя, скинул ремень, расстегнул брюки, которые с него тут же спали, и да — все это время он сжимал его между бедер, и стоило его ему отпустить, как Том с болью и облегчением выдыхает, давая понять Силие лишь одно — он страдает очень долго, а жизнь на одном лишь вдохе рождает выдержку. Он медленно, но без осторожности входит в нее, пальцами раздвигая, чувствуя мурашки, что покрывают все тело Силии, в тот момент он не верит, что наконец-то его грязная мечта осуществилась, после чего он уже достаточно резко и второпях продолжил входить, упираясь до самого конца, и Том застонал от переполняемых, бурлящих и разливающихся по всему телу чувств.       — Как тепло… — с наслаждением проныл он, давая себе слабину. — Ты просто не представляешь, — продолжил он, — как я люблю тебя, — после чего он как-то нелепо, но очень старательно в ней заерзал и задвигался. Она тут же вся ослабла в его мокрых и юных руках, мило заныла, опуская от усталости глаза, вскрикивая от каждого грубого и резкого движения. Она чувствовала себя жалкой собакой, которая вот-вот сорвется и будет выть, но Том обнимает свою маму, притягивает к себе, наслаждаясь мягкостью ее волос, которые щекочут ему щечку. Вот наконец-то они были вместе, и он упивался каждой секундой близости со своей мамой, ему казалось, что он любит ее в данный момент больше всего на свете, а еще этот приятный доводящий зуд пронизывающий его в члене. Мама так много о нем знает, она ему ближе всех на этой планете, — на этих мыслях он тоненько, почти по-девчачьи стонет, пытаясь подавить свой любовный сладкий порыв сорваться на любовь, утонуть в романтике к этой женщине. Его пробирают до глубины души ее слова, он благодарен маме, что она хотела сделать из него нормального человека, но Том считал себя уже нормальным.       — Роди мне кого-нибудь, — начал шептать ей в ухо, внимая ее страдальческим стонам. Она лишь кладет затылок ему на плечо, прикасаясь пальцами к его щеке, он чувствует жар и приятные томления, они пробираются по его телу — откуда-то неприлично изнутри. — Засунь мне что-нибудь в задницу, Силия, — со стоном наслаждения отпускает ее. Силия хватается руками в свое одеяло, начиная смеяться и плакать, утыкая лицо в белый пододеяльник, все еще изнемогая от кратких непрекращающихся толчков, что проходят сквозь все ее обмякшее тело. Какое унижение быть под ним, так еще и желать этого, она ненавидит себя — не понимает. Она осознает, что он подлил ей амортенцию, прямо как когда-то давно это сделала Меропа, Силия понимает, что он весь в Мраксов и от Реддлов у Тома только имя.       Он раздражается, понимая, о чем думает Силия, злобно переворачивает ее на спину, заглядывая в затуманенные глаза, которые полны слез, он не обращает внимание на этот выпад, продолжая эгоистично приближаться к своему неизбежному экстазу, ложится на маму сверху, прислушиваясь к ее сбивчивому дыханию, и тому, как дрожит ее сердце, она запускает пальцы ему в волосы, чувствуя, какие они у Тома гладкие и жесткие на ощупь, кажется, это все, что она понимала в данную минуту. Обхватывает ногами стройное и горячее, заметно влажное тело Тома, закрывая глаза, отдаваясь на позыв каждой струнки своего тела, чувствует себя просто невероятно. Так легко, приятно и одновременно ощущение какой-то беспомощности. Целует ему губы, всхлипывая все чаще. Том, делая пару кратких движений, останавливается, начиная трястись, и громко выдыхая, валится вновь на нее. Она обнимает его, гладя по спине, целуя в щеку.       Том встает с кровати, начиная искать что-то, чем бы прикрыться, берет сигареты со столика Силии, наблюдает за тем, как та ничего не может ему сказать.       — Силия, — нахмурился он, — я все вспомнил, — бросает он, открывая дверь на еще один незастекленный балкон.       — Это не шутки, — говорит она. — Мы только что нарушили закон сразу по двум статьям.       — Плевать, — выдыхает сигаретный дым.

*      *      *

      Чувство стягивающее запястья сильно давит, мешая совершить хоть какое-то действие, открывая глаза, Силия с ужасом посмотрела на свои руки, видя, как их огибает плотная ткань, тянущаяся аж к самому изголовью кровати. Яркий свет слепит глаза, она понимает, что наступило утро, хотела бы выбраться из западни, но не может, начиная старательно елозить по кровати, но только выбивается из сил. Злится от столь гнусного обращения с собой, начинает громко и уверенно звать зачинщика столь изощренного способа подарить ей статичность.       — Освободи меня, — смотрит на появившегося Тома, который с присущей ему неспешностью и насмешкой приближается.       Ей становилось не смешно и даже страшно от осознания, во что втянул ее этот человек, не узнает в нем своего сына. Он присаживается на кровать возле нее, начиная рассматривать, ничего не говоря.       — Неприятно? — улыбается он, поглядывая на ее руки. — Мне тоже было не очень, особенно, зная, что родная мама так поступает. Абсолютно наплевательское отношение к тому, кто должен быть самым важным человеком.       Она лишь закатывает глаза, явно недовольная.       — Ты, кажется, забываешь, что ты всего лишь мой сын, ты больше не Темный Лорд и даже не мой брат.       Она острой иголкой задевает самолюбие Тома этим выпадом, заставляя его сомневаться в самом себе. Он покорно и даже где-то абсолютно бесстрастно освобождает ее руку, Силия тут же треснула его по щеке, в какой-то момент он просто смотрит ей в глаза, пугая еще более отрешенным выражением лица. Она приближается ко второй руке, стараясь высвободиться полностью, чувствуя, как Том уже трогает ее, что только бесит Силию еще пуще. Она молниеносно закрывается одеялом, судорожно пряча лицо, не желая видеть человека напротив. Что-то в его грустных и потерянных глазах привлекает взгляд Силии и она без страха и довольно уверенно приближается к Тому, сочувствующе кладя руки ему на плечи, а затем, приподнимаясь, задирает ему голову, не веря в то, что видит. Никогда раньше она не замечала этого, возможно, потому что прошло так много лет и Силия привыкла. Ее рука хватает Тома за подбородок и резко поворачивает к свету, она нависает над его лицом, с ужасом что-то рассматривая. Он кладет руки ей на талию, с тоскою в лице приближаясь еще ближе, хочет повернуться к ней лицом и продолжить, то, что изначально задумал, но Силия деспотично рассматривает его глаза под давлением дневного света, от чего Том жмурится, а затем и вовсе закрывает веки. Длинные темные ресницы, она проводит пальцами по ним, ощущая их жесткость и колкость. Он сначала мило улыбается, словно стесняясь, а потом и вовсе смеется от щекотки, она насильно раскрывает ему веки, с изумлением наблюдая, как сужается от света его зрачок.       — Чудовищно, — отпускает его, видя, как Том снова посмотрел на нее. — Ты действительно мой сын, — с каким-то удрученным видом произносит. Затем вновь приближается, но на этот раз уже более уверенно, снова задирая ему голову, разглядывая уже второй глаз, чувствуя, где-то внутри себя накал нарастающей бесовской страсти из-за близости к единственному мужчине, что столь долгое время сидел в ее сознании. Его радужка, она была светло-каряя с редкими голубыми вкраплениями, этого не было у ее брата, старый Том имел отчетливо-темные, почти черные глаза. Ему нравится, как она пристально рассматривает что-то в нем, что заинтересовало маму с такой невероятной силой, Том вновь с головой окунулся в ее внимание, ощущая трепет над собой, которого он всегда так рьяно жаждал, и это было не банальное внимание, а забота, да такая, которую может подарить лишь истинный член семьи.       — Частичная гетерохромия радужки, — выносит вердикт, обвивая шею Тома объятием, приближаясь к его уху, — следствие инбридинга.       Осознание того, что этот человек действительно приходится ей близким по крови, наводит на странные вопросы, например: почему раньше ей не приходило в голову обратить внимание на такую особенность Тома? Верно она просто забыла, как выглядел старый Том.       — Мы не можем делать этого, — она говорит с какой-то поддельной озабоченностью, начиная расстегивать его штаны, при этом скрывая улыбку, — я не хочу спать с тем, кого породила, — почти шипя и сотрясаясь, облизывает его ухо, чувствуя на себе прикосновения — с какой силой он обхватил ее спину, словно боялся утерять этот миг, утерять озабоченность мамы.       — Потому что ты — моя мама? — с вожделением целует ее в губы, засовывая свой язык ей в рот, от чего Силия задумчиво и протяжно замычала, распахивая глаза, затем, отстранившись, она бьет Тома по щеке снова.       Звонкая пощечина и красный след на ровной коже. Жжение и резкая боль, чувство, что горит вся лицевая часть, где был удар. Ему стало неприятно и до изнеможения обидно, Том не понимает, что сделал на этот раз не так, он разочарованно и пристыженно прикладывает пальцы к разгоряченному месту, которое только что пострадало ни за что, от несдержанной любви. Он пытается сдержать накатившие импульсивные всхлипы — он больше не мог себя сдерживать, больше не мог держать себя в руках, он хочет просто поплакать. Она без сожаления бьет его, в ее глазах он видит ежесекундное удовлетворение, после чего его глаза смотрят на Силию ненавидящим обидчивым взором, — он желал ударить ее в ответ. Ей становится так жалко своего сына, что она гладит его по волосам, заглядывая в глаза, шепча нежное и удовлетворенное: «Прости». Поглядывая на него сверху, все еще неторопливо раздевая — это вызывает в ней усмешку, ведь она ударила Тома за то, от чего сама бы не отказалась. Она схватила его за грудки, притягиваясь ближе, огибая своими ногами, садясь на него сверху, громко вздохнув, поднимая глаза к потолку, наслаждаясь то ли собой, то ли своим сыном, или от того насколько он тверд — и не потому ли, что она его так бестактно ударила? Она понимала, что Том все еще обижен ее выпадом. Пока она испытывала себя, Том видел, как лицо Силии исказилось болью, которую она почувствовала, полностью отдавшись ему, встречаясь с ним глазами. Вцепляется ему в ворот с новой силой, двигаясь так неспешно и аккуратно, закрывая глаза от мягкого и обволакивающего восторга, ведь Том все еще ненавидяще пялился. Ему нравились ее страдания, которые она скорее наигранно вымучивала из себя, чтобы он видел, чтобы он внимал и наблюдал, затем она, переполненная какой-то противоречивой нежностью, тянется к нему, дабы мокро поцеловать, сцепиться с ним еще и губами. Продолжая негромко поскуливать, Силия обхватывает руками его шею, рассматривая радужку, в которой были голубые, такого же цвета как у нее глаза — маленькие пятнышки.       — Тебе больно, — Том смотрит, как меняется ее мимика, отчего улыбается.       — Очень, — шепчет ему в губы.       — Тебе это нравится, — дергает ее за волосы.       — Это по-своему приятно, — загадочно ухмыляется в ответ.

*      *      *

      Том ненавидел западные районы Чикаго, бывать там ему приходилось, но чем реже это происходило — тем лучше, ведь в одном из элитнейших районов Вест Тауна, где недвижимость стоила баснословных денег, проживало ненавистное семейство маглов. Том хотел бы переехать на «золотое побережье», где расположено засилье вилл богачей, Лонг-Айленд близ устья реки Гудзон, ведь будучи впечатлительным, он погружался с головой в жизнь Джея Гэтсби на страницах романа Фрэнсиса Фицджеральда. Когда Том был маленьким, Силия брала его с собой на прогулку по Нью-Йорку и гнусный Генари постоянно терся рядом, тогда Том не понимал, что все имел лишь благодаря нему, но от понимания легче не становилось. Он шел, наблюдая за хрупкой фигурой своей мамы, любуясь, как она на ходу одевает солнечные очки, скрываясь от палящего иллинойского солнца. Ее длинные ускоренные шаги выдавали в ней издерганность, она поправляет седые, почти белые волосы, нарушая холодную волну, которой они спадают на ее плечо. Белая рубашка была немного велика для нее, но Силия не могла отделаться от привычки брать вещи не по размеру, тогда как обтягивающая прямая юбка казалась ему маленькой, он бы хотел, чтобы эта вещь была длиннее. Опять же, ничего не говоря ей в противовес, только идет следом, наблюдая ее вид сзади. Силия запрещает Тому брать свою волшебную палочку, уверяя, что до совершеннолетия ему ни к чему данное оружие. Он знал, что мама беспокоится о запретных заклятиях, что постоянно так и хотят вырваться наружу. От возмущения он втягивает щеки, желая не идти далее, видя, как Силия поднимается вверх по ступеням на богатое убранство крыльца. Все белое, кружевное, бежевое, начищенное чуть ли не до блеска. Не понимает, зачем мама носит туфли, чувствует ее боль при хождении, однако, не может отказать себе в удовольствии разглядывать ее походку. Она идет всегда так нервно, чересчур спешит, старается никому не улыбаться, — только если не вызывает подозрений. Силия повернулась к Тому лицом, задирая голову, затем стала его рассматривать и нашла кучу изъянов, как обычно начиная подтирать несуществующие пятна, приглаживать идеально лежащие волосы и поправлять отлично сидящую рубашку. Тома раздражает эта мнительность, он берет ее руку, начиная целовать, от чего Силия недоверчиво наклонилась, выглядывая из-под очков, мягко улыбнувшись, явно смущаясь. Его это заводит, а еще очень и очень бесит — нахождение в столь гадком месте. Дверь в частный дом открывается и Силия вырывает свою ладонь из хватки Тома, начиная притворно улыбаться. Миссис Миллс стала поглядывать на пришедших, не скрывая своей такой же плохо натянутой радости, не нужно было проникать в разум этой мадам, чтобы понять, как она недовольна. Джина поглядела на Тома, сначала не понимая кто этот парень, но только после того как мисс Реддл сняла солнечные очки, миссис Миллс все поняла, от чего ей становится противно, и она бросает оскорбление в сторону Силии, называя ее шлюхой, — конечно же в мыслях, чтобы никто не слышал. Тому одновременно нравится и не нравится думать, что его мать считают шлюхой. С одной стороны — так ей и надо, с другой же — не имеют права; убогие маглы, ублюдки и недостойные жизни паразиты. Жалеет, что не имеет волшебной палочки, дабы убить гадкую Джину. Она была ростом с Силию, но много крупнее, а волосы ее отливали золотистой рыжиной, плохой макияж или полное отсутствие. Высокий хвостик, но зато шикарные украшения так и пестрили вовсю, она словно заявляла что богата. Серьги с крупным цельным красным камнем, возможно рубины, кольца чуть ли не на каждом пальце и конечно же колье с бриллиантами. Том не понимал зачем так много, но увидев ее руки, вспомнил о своей печатке с воскрешающим камнем, тут же посмотрел на Силию, но она уже убежала, гадкая-прегадкая мама.       Просторная большая гостиная встречает минимализмом и исключительной чистотой, доведенной почти до абсурда. Том видит девочек Миллс, которым разломал в детстве куличики, а так же много раз воровал их шикарные игрушки, сваливая все на то, что мол те сами подарили. Та что постарше была уж слишком вся из себя. Обе блондинки, в нарядных одеждах, они с выжиданием посмотрели на Тома, кажется, что-то пошло не так, когда он поглядел на них столь пристально, реакция не заставила себя ждать, когда они подошли к нему, начиная расспрашивать о школе, в которой ему посчастливилось учиться. Но глазами он все еще был в этом огромном доме, считая каждый доллар, эти стервы были богаты. Проведя Тома в другую гостиную, в которой был накрыт стол, замечает много еды, праздничную посуду и сидящего мальчика, он был младше всех. Девочки Миллс начали усаживать поближе к себе, наперебой что-то рассказывая, а в это время Том искал Силию. Торжество началось стоило проклятому маглу Генари явиться, ведь у него сегодня юбилей, такое гнусное событие, на котором просто пришлось присутствовать. Силия села около сына, заведомо улыбнувшись милым дочерям своего Генари. Том был уверен, что его мать не спала с маглом, как бы себя не вела, ведь в ее голове много противоречивых высказываний. Она начинает поправлять Тому рубашку вновь, скользя рукой по плечу, а затем по всей длине руки, не замечая, как это выглядит со стороны. Когда ее пальцы касаются его ноги под столом, Том улыбается, покосившись на нее, чувствуя ревность, что так распирала маму. Берет ее за руку, она вырывает свои пальцы, заставляя возмутиться. Зачем тогда вообще так себя вести, если не готова на риск? Скучные беседы про то, какой Генари молодец. Ах да, он и вправду молодец, ведь работает на две семьи, скрывая это от своей жены, хотя его жена об этом догадывалась. В мыслях Миллса Том вычитывает желание, чтобы сын Силии оказался его собственным, это его возмущает, но забавляет одновременно. Силия начинает бездумно и в безумных количествах пить вино вместе со всеми взрослыми, от чего беседа становится только более оживленной, тогда Том смотрит на девочек Миллс, ловя их желание незаметно уйти с этого мероприятия. Том ненавидит Генари, хочет, чтобы мама прекратила себя так вести. Ах, с каким упоением Том вспоминает убийство Фрэнка Брайса, ни разу не будучи благодарным за деньги, которые его мать-шлюха заработала благодаря великому обману под названием Империус. Он демонстративно встает из-за стола, желая привлечь внимание мамы, но сталкивается с тем, что взрослые совсем не замечают, как они дружно разбредаются, покидая скучную беседу. Том, ведомый девочками Миллс, не сводит взгляд с позы Силии, которая от алкоголя была чересчур самоуверенной и вульгарной, хочет вытрясти всю душу за такое ее поведение.       Они быстро пробежались по лестнице, загадочно хихикая, топая своими каблуками, услужливо пригласили Тома в одну из закрытых комнат, оказавшись внутри, первое время Том рассматривает спальню самой старшей девочки, в которую его привели, блондинки начинают глупо хихикать, он смотрит на них, оценивая все с невозмутимым лицом, но каким-то потерянным. На самом деле все мысли Тома были с Силией, хочет побыть со взрослыми, ведь ему уже слишком много лет, чтобы сидеть в комнате с какими-то девицами. Они начинают подбивать на разговор, задавая провокационные вопросы.       — Хочешь примерить? — смеется старшая, доставая из своего гардероба нижнее кружевное белье, пытаясь шокировать странного Тома, и он рассматривал то, что эта девушка сжимала в своих пальцах. Оно было слитное и прозрачно-черное.       — С чего ты взяла, что мне это интересно? — никто из них не ожидал, что Том ответит.       — Я его приобрела специально для тебя, — продолжает, а сама смеется, чем веселит свою сестру. Тому показалось это странным. Странным ему виделось все, что они делали, все что они говорили, и то, как они смеялись, будто он ненормальный.       — А ты приемный? — продолжила старшая. — Твоя мамка совсем не выглядит на свой возраст.       — Ровно как и ваша, — засунул руки в карманы, улыбаясь, видя, как они разозлились.       — Слышала, твоя мама — проститутка, — резко бросает одна из них.       — Хотя по ней и видно, — язвительно добавляет ее сестра.       Они были злы, за них говорили мысли Джины — их матери, полное копирование даже интонации. Тома задевает такое услышать, ведь даже он не позволял себе вешать ярлыки. Девочки Миллс всё злобно хохотали, набирая обороты.       — Ты аутист, Том? — засмеялась старшая.       Как же они все, кроме Генари, ненавидели Силию, считали это изменой и предательством, что отчасти правда. Лишь только их брат сидел замкнувшись в себе. Девочки начали копаться в своих телефонах, от чего Том подумал, что нынешние дети уже давно погрязли в инновационных продуктах, совсем забывая реальную жизнь. Да что они знают? Письма хоть кому-то живые писали? Почему они выглядят хуже чем его мать? Такие нахальные. По мнению Тома, Силия была задвинута на своей фигуре. Он всегда всех сравнивал с ней. Она была ниже этих пигалиц, да и вообще они разные настолько, что Тома начинает доводить их тупость. Видит столик с косметикой, начинает что-то оттуда брать, рассматривая помаду. Ярко-красная, ему не нравится, кладет на место. Следующая была слишком розовая, другая очень блеклая с дешевыми блестками. Не замечает, как девочки уставились на него.       — Хотите я вас накрашу? — говорит, рассматривая следующий тюбик.       Одна из них захихикала и согласилась. Том присел около нее, смотря в ее пухловатое лицо, он щурится, начиная выдвигать красящий грифель. Проводит по нижней губе, а в мыслях крутится одна и на же мысль: «Я хочу, чтобы ты умерла», затем верхняя.       — Десять негритят отправились обедать,       Один поперхнулся, их осталось девять, — монотонно повторяет, а сам не спускает глаз со столь красивого цвета.       — Что ты несешь? — спросила вторая. Том тут же подошел и к ней, хватая ее за подбородок, начиная красить и ее губы.       — Девять негритят, поев, клевали носом,       Один не смог проснуться, их осталось восемь, — продолжает, затем оборачивается на мальчика, что сидел на полу и катал машинки. — Восемь негритят в Девон ушли потом,       Один не возвратился, остались всемером, — разукрашивает и его рот, не в силах сдержать усмешку. — Последний негритенок поглядел устало,       Он пошел повесился, и никого не стало, — резко заканчивает, ставя помаду обратно на столик. Слышит их мысли, а так же страх, осматривает накрашенных, что вводит его в безумное желание рассмеяться, видели бы они свои лица. Никто из них не шевельнулся.       Он заперся в их просторном глубоком шкафу, что больше напоминал гардеробную. Там было мрачно, но совсем не темно, он даже увидел чьё-то шевеление слева от себя, что заставило его молниеносно обернуться — зеркало, это всего лишь издерганный он. Том не знал зачем это делает, ощущая отвращение и стыд, и эти чувства не были связаны с тем, что он расстегивал свои штаны и рубашку, скидывая ботинки, полностью обнажаясь. Это было связано с его мамой, ведь пока она развлекается там внизу, он в потенциальной опасности, на которую летит как мотылёк, которую ищет сам. Ему было где-то даже все равно, где-то даже волнительно, особенно от мыслей, что дверь их комнаты распахнется, и мама увидит его в этом экстравагантном образе. И что она сделает? Что она скажет? Том думал, что Силия сделала его таким, даже то безрассудство, на которое он намеренно натолкнулся — было ее рук дела. Почему она прямо сейчас не с ним, а с тем маглом? Почему она в компании Джины, которая ненавидит его? Почему она позволила ему уйти с сёстрами Миллс? Том видит своё полуобнаженное отражение, явно пряча в своей голове куда больше мыслей, чем он позволял выскользнуть им в словах. Он аккуратно складывает свою одежду, протягивая руки в длинные облегающие рукава, которые, казалось, сделали его кисть куда тоньше и длиннее. Он начал думать, что он сын этой странной женщины, что возможно, понять ее он сможет лишь оказавшись в ее шкуре. «Моя Мама не шлюха…», — растерянным стал его взор, когда его правая рука влезла в чёрный облегающий рукав. Но Силия ведь и вправду ведёт себя как женщина с низким уровнем социальной ответственности. «Я сын шлюхи?», — он вдруг растерялся, наблюдая, как облачается в женскую одежду, которая ему поистине нравилась. Она бы нравилась ему и на Силие, а ещё она нравится ему на нем самом. Обрамляет, украшает, делая из него словно того, кем он всегда когда-то был. Силия ли в этом виновата? Том не мог отделаться от ощущения, что он нечто большее, чем являет миру каждый тривиальный день. Чёрная прилегающая ткань утягивала и приятно сдавливала ему все самые мягкие и выпирающие места, врезалась меж ягодиц. Он натягивает на себя самое лучшее, что есть в женском гардеробе — плотные дымчатые, почти чёрные чулки, испытывая в ту самую минуту все невероятное и противоречивое, а затем чьи-то черные туфли, становясь на сантиметры длиннее и на сантиметры стройнее. Он любовался собою какие-то потерянные минуты, чтобы в конечном итоге возжелать оваций, и увидеть в чужих глазах если не восхищение, то хотя бы исключительный по своей природе шок, доводящий до леденящего ступора, ровно как и ощущал себя Том, разглядывая того, кто смотрел на него с высокого зеркала. Том разворачивается спиной к своему отражению, сжимая собственные бедра, густо объятые чужим капроном. Все это останется здесь. Все это останется только в этой комнате и никогда не переступит недопустимый порог. «Остановись», — вторит ему собственный голос. «Пожалуйста, остановись», — продолжает он сам себе, слыша, как звонко стучат каблуки при каждом его шаге. И он обещает себе, что это всего лишь тайное развлечение, а не нечто, что делает его личность другой. Он вытягивает руку вперед, а она полностью меркнет во мраке гардеробной, сердце подскочило куда-то к горлу, продолжая барабаном стучать. Тук-тук тук-тук, — это стучат его каблуки или собственное сердце? Эти звуки так похожи, что они без труда вошли в резонанс — его каблуки и его сердце. И он распахивает дверь этого невероятного шкафа, оказываясь в сильно-освещенной комнате.       — Что скажешь? — непревзойденно улыбается он, наблюдая лишь глаза мелкого мальчишки, его намалеванные губы тут же распахнулись, а лицо застыло в немом крике, мальчишка был даже не в силах пошевелиться — страх приковал его сильнее цепей. — Девочки… — по голосу Том был сама обходительность, сама холодность. Их глаза, они разжигали в нем необузданное и ранее неведомое возбуждение.              Том выходит из комнаты, оставляя случившееся за стенами девчачьей спальни, ровно как и полюбившийся ему с первого взгляда наряд, бросая своих зрителей наедине, спускаясь вниз, видит только сидящую чету Миллс уже в хлам пьяных, которые не переставая о чем-то бубнят, еще чуть-чуть и начнется перепалка.       — Мама отошла, — бросает миссис Миллс.       Том сразу же учуял Силию, не может понять как, но он просто знал где она и все. Завернув в главный коридор, открывает дверь ванной, видя ее стоящей у зеркала. Она не поворачиваясь смотрит на свое отражение, крася уже свои губы, он тут же удивляется такой схожести в их мыслях, закрывает за собой дверь, от чего Силия сразу же повернулась, явно обеспокоенная этим.       Серо-розовая или грязно-розовая, совсем не блестящая, матовая, Том понял, что искал именно этот цвет. Приближается к маме, желая сказать ей как все это ненавидит, тянет к ней свои губы, начиная целовать. Она пила, что сразу заметно в ее поведении, особенно то, с какой нежностью обнимает. Она отстраняется от него, игриво угрожая красящим грифелем, он закатывает глаза от этой глупости. Когда ее неуверенные руки коснулись его губ, то она начинает неровно мазать губы своему сыну, не прекращая улыбаться, видимо, — специально заходила за контур. Тонкая и узенькая, он кладет руки ей на талию, начиная целовать лицо, шею и губы, она со вздохом удивления роняет помаду. Казалось, время остановилось, как всегда этого и желал Том, готов был взять ее прямо здесь, под томные и сладкие стоны. Но Силия резко отстраняется, как только пронзительный крик миссис Миллс донесся по всему помещению. Том победно улыбается. Силия выходит, оставляя сына наедине с собой. Стирая по дороге все разводы с лица, она приближается к Джине, взбираясь по лестнице, слыша какие-то странные крики и вопли. Видит открытую дверь. Генари звонит в полицию и скорую и что-то неразборчивое орет в трубку. Перед глазами встает чудовищная картина, как сын и дочь четы Миллс болтаются на перевязанных простынях. Их лица синие с высунутыми языками втднелись где-то под потолком. Все бросились искать где вторая девушка. Силия оборачивается, видя на ступенях своего Тома, который непринужденно смотрел на нее. Она медленно спускается к нему, начиная вытирать с его лица розовые пятна, и пока не приехала полиция они уходят.

*      *      *

      — Твоя самая большая проблема в том, что тебя мало били за дело, и много били не по делу, — остановилась Силия, пристально смотря на Тома, смиряя высокомерным взглядом. Её руки потянулись к его штанам, она расстегивала ему толстый ремень, смотря в растерянные глаза напротив. Ему казалось, она хочет с ним поиграть; уже обрадовался — как только пряжка зазвенела, но стоило двум концам разомкнуться, как Силия резко выдёргивает кожаный ремень из шлевок его брюк. Она рассматривает материал, затем проводит пальцами по спине Тома, не замечая, как мурашки забегали по его телу. Том не мог отбросить все гнусные мысли, только и делая, что провожая взором эту женщину. У неё прямая чёрная юбка, из-под которых видны стройные ноги в плотном тёмном капроне, — капрон, как же он обожал капрон на собственной коже; затем, приятная щекотка от ее ногтей. Том тяжело вздыхает, сдерживая долгий и пронзительный стон, что вот-вот готов был вырваться. Силия останавливается, в одной руке тиранично держа его ремень, а другой заботливо поправляя ворот его рубашки — снова. Он смотрит на её белые, спадающие холодной волной волосы, яркий макияж, — подмечает, что у них одинаковый цвет рубашек. Думает, что мама очень красивая, но её резкая хватка, которой та вцепляется ему в шею — заставляет в недоумении дернуться.       — Я же просила тебя, — картинно выдавливает разочарование.       — Наплевать, — улыбается, чем злит её. Силия угрожающе и очень резко замахнулась, он даже ничего не успел понять, только мгновением позже Том почувствовал сильный хлесткий удар все по той же щеке. Снова она бьет по лицу, это злит, но он не подаёт виду, продолжая храбро ухмыляться. Она медленно, источая всем своим поведением один сплошной шантаж, становится позади, с силой толкая Тома вперёд. Улыбка с его лица молниеносно тает, на нем застывает напряженное недовольство, Том тут же вспоминает миссис Коул и приют. Хочет обернуться на Силию, а она уже страшаще не даёт, деспотично отворачивая вновь. Ещё один резкий и сильный толчок в спину, и Том валится ничком на кровать. Он слышит свистящий, рассекающий воздух, звук, громкий шлепок, прикоснувшийся к его каменным мышцам, после чего последовала горячая — дотла обжигающая, щипучая и неостановимая боль. Боль, от которой ему не укрыться ни под каким плащом, боль, которую не унять ни одним зельем, боль, которую его кожа запомнит навсегда, оставляя рваные раны, которые через секунду закровоточат. Она била его сильно, с замахом, с оттяжкой, вкладывая в каждый свой удар чувство справедливости и неотвратимого наказания. Вранье. Ей просто нравилось, что он в таком положении. Ей просто нравилось его бить. Нравилась его ничем неизгладимая низость, которая проявлялась в пассивном минутном затишье — покорности, ведь он выдерживал это раз за разом, испытывая самое неприличное безумие, которое змеей охватывала его извращенные возрастом чресла, разжигая голову больными фантазиями. Он покосился на Силию, видя, что она действительно довольна, она замахивается вновь. Том с силой закрывает глаза от предвкушения ядовитой, обугливающей и острой боли, на этот раз не сдерживая краткого полувсхлипа-полустона, пытаясь выглядеть еще более жалким чем сейчас. Его уничтожала и разжигала собственная ничтожность, это было необъяснимое чувство, когда может почудиться, будто даже в таком положении он прекраснее некуда, а эта раздирающая знойная боль — лишь доказательство его исключительности. В этот момент Том ненавидит свою маму всеми фибрами, хочет, чтобы она немедленно прекратила, но ничего не говорит, продолжая создавать ту ситуацию, где он практически ничтожество. Его обуяли безжалостные адски-невыносимые муки собственной разодранной спины, которая без боя рассекалась и терзалась с яростных прикосновений, с каждым новым замахом у Тома все ощущения обострялись и усиливались. Двенадцать раз, Силия ударила его двенадцать раз, а затем Том резко встаёт, не позволяя больше над собой так по-кощунски издеваться. Злой, готовый расплакаться, но с нежным трепетом в глазах, берет её за руку, в которой пальцы все еще сжимают угнетательский ремень, Силия тут же разжимает свою руку, пятясь назад и уже в испуге. Кажется, Силия все поняла, отчего ей стало не по себе. Она отходит медленно, словно антилопа в присутствии опасности, делает шаг за шагом, не спуская с Тома глаз. Ее лицо заметно побледнело, Силия выдала самую неподдельную эмоцию ужаса, ведь кажется, она боится собственного сына. Произошедшее дало ей моментальное ощущение счастья и власти над чужими эмоциями, после чего последовало губительное разорение, ведь Силия испугалась того, что сотворил ее сын. Тома не остановить, Том убийца. Его пронзительный, немного злобный взгляд все еще не терял своего особого шарма, своей безграничной силы, которой поистине Том обладал. Силия скрючилась под его напором, испугалась и в одночасье все осознала, она словно бы смотрела в свое какое-то безвозвратно исказившееся отражение. Она набралась смелости оборвать с ним эту затяжную зрительную нить, прячась в настоящее зеркало, не представляя, что происходит с ней. Она хотела посмотреть на себя, она хотела понять себя — не переставая понимать. Понимать всегда и везде. Почему она это сделала? Ей казалось, что Том опустил ее в расщелину своих гнусностей, затащил на самое извращенное дно, утопив в липкости своей неизлечимой перверсии. И он так смотрел в этот момент на нее, словно бы спрашивая: «Ты будешь со мной несмотря ни на что? Несмотря на мои необъяснимые поступки».       — Прости меня, — Силия в страхе и отчаянии сознается Тому, когда тот неизбежно подходит сзади — настигает. Он лишь криво ухмыляется, частично понимая, что Силию угнетает волна глубокого раздумья и самого дикого страха, что не может не возбуждать — задирает ей юбку, от чего Силию перекосило с бурной досады и горячего стыда. Не дает ей уйти от вида самой себя, заставляя лицезреть собственное пожизненное безумие, Том с трепетом проводит руками по её спине, кажется, сознаваясь маме в трепетной и неиссякаемой любви, обещая в своих мыслях принадлежать только ей, но только при одном условии — если она не осмелится бежать и все-таки примет его, но вместо этого он слышит, как его мамочка плачет. Она заерзала, когда он прижался к ней своей щекой, с томностью закрывая глаза, в удовольствии с облегчением Том тихонечко замычал. «Мамочка моя…», — лелеет Силию в своих мыслях, огибая ее тело руками, сгребая в охапку, мягко потираясь о ее висок своим лбом, ловя каждый ее отяжелевший редкий вздох. Он словно все пытался насладиться ее близостью, признаваясь себе, что делать это с мамой баснословно приятно, приятнее чем с другими, а еще от мамы ему было приятно получать пощечину, терпеть ее отчитывания, не слушаться, разочаровывать, и все равно поступать как заблагорассудится только ему. Она родная, поэтому какой бы он ни был, Силия будет вынуждена его безусловно любить и принимать его любовь взамен, она не может от этого отказаться, ведь она же мать — она должна его обожать, должна всегда быть на его стороне и всегда понимать, — так он думал. Из всех он выбрал ее, из всего он отдал предпочтение ей. От этих мыслей у Тома жарко и долго стояло в самом центре его безумств, он прижимался к ней сзади, глубже вздыхая, когда касался своим вставшим членом ее бедра или ягодицы, с чего Силия громко, почти плаксиво в протесте заныла, Том в наслаждении дрожал.       — Не бросай меня, — его голосок сделался тоненьким, а интонация жалкой, он почти признался в своей детской слабости. — Только не ты, — одной рукой он спустил с себя штаны, туго обхватив себя пальцами за член, отпуская вместе со вздохами страстные краткие стоны, в блаженстве закрывая глаза. Силия больше не плакала и не боялась, она наблюдала за тем болезненным выражением Тома, от которого ей самой становилось немного больно, не по себе и как-то страшно.       — Мой дорогой, — питает к нему лавину нежных материнских чувств, поистине сочувствуя и переживая за него, она касается самыми кончиками ногтей его покрасневшей бархатистой щеки, после чего Том медленно открывает глаза, да так, словно она отпустила ему все самые тяжкие из грехов. Он в лихорадочном возбуждении раздвинул ее бедра руками, забываясь в том самом моменте, когда его члену удалось заскользнуть неглубоко в нее. На лице Тома проступило напряжение, Силие даже показалось, что ему снова пять лет. Она вся резко покрылась мурашками, стоило ему рвано и впопыхах задвигаться в ней, Силия слышала, как он жалобно ноет ей на ухо, дышит мокро и часто, впивается в нее стягивающим объятием, словно боясь утерять навсегда. Она не издала ни звука, безотрывно наблюдая за своим сыном в отражении — за его лицом, в какой-то момент чаще задышав, испытывая сладкую докучающую щекотку. Ей показалось, что если Том не прекратит, то она не сможет сдержаться и описается, она со вздохом прикрыла глаза, обмякла, протяжно заскулила, обхватывая руки Тома, прижимаясь затылком к его плечу, не спуская глаз с его лица. Он торопливо задергался в ней, словно куда-то очень сильно спешил, с каждым движением все громче изнывая, он весь сжался, высунул язык и начал облизывать Силие щеку и висок, поскуливая как собака, чем сильно возбуждал и ее. Она чувствовала в нем какое-то животное начало, оно особенно проявлялось, если дело касалось получения удовольствия. Она безошибочно поняла, что он с судорогой кончает, Том аж весь зашелся, волосы на его лбу взмокли, глаза заплыли слезами, сам он весь напряженно дергался и дрожал, издавая протяжные гулкие стоны, после чего он растерянно ее отпустил, а Силия ощутила, как из нее стекает его теплая сперма.       Во всеобъемлющей тьме кажется способен потеряться каждый, но только не Том, ведь он прислушивается к размеренному дыханию, прижимается ухом к груди Силии, слыша, как бьется ее сердце. Она живая, теплая и спокойная, сон ее был беспокоен, когда что-то идет не так, то Силия начинала медленно, чуть уловимо завывать, как будто плачет. В такой момент Том обнимает ее, называя: «мама». До сих пор ненавидит их отца, считая мерзким маглом и выродком, ревнует, когда в памяти Силии встает его образ, что с таким трепетом лелеет она.       — Если ты хочешь есть, то готовь себе сам, — исказилось ее красивое лицо.       Том рассматривал ее длинный шелковый халат, что отливал нежным розовым цветом, его смешит то, как она ходит по дому в туфлях на высоком каблуке, как будто в гостях. Не садясь, она останавливается у холодильника, разворачивает крупные листы газеты, уткнувшись носом в новости. Силия считает себя слишком прекрасной и недостойной для жизни обычной женщины, коих много. В ее голове часто мелькает мысль, что отец, дед и бабка были из высшего сословия, а жизнь заставила потерять Силию собственное лицо сначала под жаждой брата, а затем под гнетом сына, отец был единственным для нее, кто не заставлял бедняжку чувствовать себя растерзанной. Но чтобы эта женщина не говорила или даже не думала, — Силия любила и была влюблена, Том видел в ней неистовую благодарность ко второму Тому, за то, что тот подарил ей себя, и в итоге третий Том сейчас наблюдал за тем, как мама упивается новостной лентой. Считать ее сестрой было бы неправильно, особенно теперь. Силия поворачивается к тому, кто постоянно смотрит, она раздражена, разъяренно бросает газету на тумбу. Том улыбается, видя в ней расстройство от смерти детей Миллса. Том готов поклясться, что не знает, как это вышло, — случайность, не более. Он словно прочитал заклинание, но ведь это была всего лишь детская считалочка.       Непригодная для жизни, какая же эта женщина слабая и зависимая от обстоятельств, что она может сама? Ровным счетом ничего. Силия поднимает на него глаза, и тут Том приближается к ней, пристально смотря. Да, он этого не замечал, не знал, упускал, пропустил мимо ее возможность легилименции, но когда это произошло?       — Когда ты соврал мне о Мариус, а точнее умолчал факт вашей встречи, — невзначай бросает на него взор, присаживаясь за стол.       Том не находит ответа для нее, не понимая своего поведения в прошлой жизни, он просто знал, что должен это сделать с ее матерью. Звонок в дверь заставляет обоих обернуться. Силия лениво встает и покидает кухню, пока Том уставился в панорамные окна. До ушей доносится знакомый голос, такой мягкий, наполненный теплотой и любовью, что-то неожиданно заставляет его встать со своего места. Он с осторожностью и волнением выбирается с просторов кухни, медленно приближаясь к Силие со спины. Открытая входная дверь, и какая-то старушка улыбалась его маме. Том не понимал о чем они говорили, но взгляд, которым наградила эта старая особа пробрал Тома до глубины души, казалось, она знала его, и он ее. Увидев чужие блеклые серые глаза, непонимание и осуждение проскользнуло на ее лице, как только соседка смерила оценивающим взглядом их с мамой. Первая ее мысль: «А где Том?» и он это услышал. Силия тотчас представила мальчика, который подкрался сзади как того самого Тома, чем очень удивила бабушку за порогом, ведь они с Томом были в таком странном и неприличном виде, — ну так думала эта женщина, снова и снова осматривая этих двоих.       Милая женщина качает на руках младенца, ребенок очень серьезен и не хочет улыбаться, постоянно вертясь по сторонам, видя силуэт, что прикрывался за шуршащей газетой, понимает, что это Силия. Она сворачивает бумаги, улыбается, смотря на ребенка, затем старушка передает Силии почти разнывшегося мальчика, и Том понимает, что этот мальчик это он и есть.

      Белая скатерть, круглый маленький стол, большой прозрачный бокал, на дне которого виднеется красная жидкость, Силия обхватывает стеклянную ножку, делая глоток, в ее мыслях заседает мысль, что напиток слишком уж терпкий. Ей не нравится, однако, она продолжает пить, переворачивая страницу меню. Все было как всегда, эта женщина ничего не хотела делать, не желала напрягаться, потому что считала себя выше этого. Тома злит ее беспечность, он и не заметил того, как Силия превратилась в посредственную и капризную.       — Ты не занималась мной, — упрекает в том, что видел в воспоминаниях соседки.       Она продолжает игнорировать его, делая вид, что что-то выбирает, вытягивает ноги и медленно закидывает одну на другую, зная, что ее сын — извращенец — только этого и ждет. Тома эта картина заставляет в придыхании замолчать, он не может сосредоточиться ни на чем, видя, как коротко задирается ее черная юбка.       — Ты скинула заботу обо мне на другого человека, — все равно продолжает упрекать. — Я подарил тебе себя, — изумился ее холодности. — И все для чего?       — Сынок, заткнись, — равнодушно покосилась на него.       Том нахмурился, она окончательно достала его, резко, с большим размахом, чтобы все посетители и работники ресторана это заметили, он встает из-за стола, хочет сказать как ненавидит ее, после чего Силия наконец обращает внимание на него.       — Сядь! — не говорит, а приказывает, заставляя подчиниться. — Не смей портить мне такое хорошее утро, — скользнула ногой по его икре и выше. Том хватает ее за щиколотку, начиная гладить тугой капрон, от чего мимолетно успокаивается, стоит только провести рукой еще выше и немного еще. Острое колено, Силия с томностью раздвигает свои ноги, делая вид, что ничего не происходит, позволяет ему залезть себе под юбку. Она ухмыляется, когда слышит участившееся дыхание своего сына.       — Они называли тебя шлюхой, — он уткнулся ей в плечо, чувствуя на себе ее утешающие прикосновения.       — И только поэтому ты убил их? — считает абсурдом то, что говорит Том. — Это не повод, твоя выходка еще дорого обойдется мне, — смотрит на него со злостью.       — Генари ничтожен. Меня и тебя там не было, а следовательно ты и я не при чем.       Ее всю сжимает от противоречивых чувств, она бы хотела ударить сейчас Тома снова, но открывшийся вид большого ресторана заставляет Силию очнуться, она убирает с себя его руку, начиная испытывать грязное и мерзкое клеймо, коим ее наградили. Начинает верить в то, что выглядит шлюхой в глазах других, она очень расстраивается, обвиняя во всем Тома Реддла. Том был грубый, поспешный и неаккуратный, — внутри у Силии все ныло так, будто её били беспощадно и долго. Когда она думала об этом, дышать становилось тяжелее и ей вновь хотелось смешать два неповторимых ощущения: боль и радость. Представляет, как вся дрожит от проникновения в себя, как болезненное чувство постепенно сменяется самым ярким и бурным оргазмом. Она затяжно смотрит на него, а затем опускает глаза в свое меню, продолжая то, что не удалось закончить. Том без нареканий сел, потом без аппетита ел, посматривая на свою мать, которая запивала салат красным вином, Том не мог уйти от мысли, что Силия опасно-много пьет. Она приложилась к вину раз, два, — и так уже продолжительное время. Если это приобретает систематический характер, то даже не важно сколько раз в день и по каким порциям она употребляет спиртное — плохая привычка. И тогда он задумался: а мама всегда так много пила или только с недавних пор? Том немедленно винит во всем магла Генари, лишний раз убеждаясь в правильности сотворенного: кровь за кровь. Силия даже больше не трогала тему со смертью этих детей, больше не спрашивала, и вот если Тома допрашивать, то он никогда не сознается, что убил их намеренно. Это вышло как-то само. Он желал этим девицам смерти, он желал отомстить их матери и изничтожить жизнь их отца. Возможно, если бы он призадумался, то понял бы, что все эти свершения никоим образом не отделили его маму от Генари и никаким образом не уменьшили его любви к ней. Силие приходит сообщение, она сразу же упирается взглядом в яркий экран, в ее глазах отражается мимолетная искра его расплывчатых слов — Генари пишет Силие. И тогда Том даже перестал есть, им завладело чувство стыда, будто он действительно подставил Силию. Минутный порыв отомстить девочкам за ехидные слова ни разу не приблизил самого Тома к своей маме и уж никак не разбудил в ней огонь любовных чувств. Она использует его, играется им и ездит на его по-детски наивных и необузданных чувствах — он просто не в себе, он просто не способен контролировать эту вырывающуюся ярость, не способен сдерживать похотливый скользкий порыв, что разрывал все его мысли на куски.       — Поцелуй меня, — Силия вдруг постепенно и очень не спеша, не переставая перебирать пальцами по экрану телефона, обернулась к своему сыну, чем выдернула того из тяжелых пасмурных раздумий. Том опешил и не сразу нашел, что ответить, он лишь продолжил есть как ни в чем не бывало, только на этот раз не сводя с Силии осмысленного взора, он вообще сделал вид, будто вовсе не услышал или не заметил ее этой нежной и скромной просьбы.       — Поцелуй меня в мою… — она не договорила, потому как ее телефон снова завибрировал — очередное сообщение от Генари.       — В твою пизду? — никак не меняясь в лице, спросил Том, подогреваясь с ее слов и разжигаясь о исполинскую ревность к какому-то маглу.       — Да, — ее лицо не пропустило ни единой ужимочки или улыбки стеснения, Силия осталась очень ровной, даже чересчур искренней, посмотрела на него так, что он незамедлительно пожелал ее не только поцеловать.       — Поцелуй… — откладывает свой телефон, прижимаясь к Тому в подхалимском романтичном объятии. — Поцелуй, — она становилась все настойчивее в своей просьбе и намеренно упрямой.       — Тогда пойдем отсюда, — встает он из-за стола, чувствуя себя некомфортно в обществе стольких людей сразу. Силия протягивает ему руку, пальцы которой он сжимает излишне крепко, будто предостерегая ее от следующего сообщения Генари.       Он был счастлив думать о том, что они вместе, что их провожают взглядами, особенно, когда слышит как истерично Силия смеется, стоит ему сказать ей что-то гаденькое про своих преподавателей. «Мой нежный угнетатель», — не без нотки язвительности, расплываясь в нежности и пряности его тепла, охарактеризовывает его Силия, ей казалось, что ее любовь к нему самая искренняя и настоящая, что в данную минуту не существовало ничего и никого, ей был интересен только собственный сын. Она даже не открывает ключами дверь собственной квартиры, позволяя Тому использовать Алохомора, она специально роняет ключи, чтобы услышать, как они звякнули, разбиваясь о ее кафельный пол. «Мой дорой Том», — ласково кличит и словно сирена зовет в свои родные и успокаивающие объятия. Он кинулся в нее словно в омут, пробираясь руками вдоль по ее телу все ниже и ниже, она хочет сбежать, но Том не даёт ей уйти, зажимая между комодом и стеной. Силия поддаётся на все скользкие провокации, отвечая на проникновенный поцелуй. Том чувствует её жар, она вскидывает голову, начиная таять, утомленная собственным счастьем. Держит её шею, потому что Силия начинает медленно испытывать усталость. Облизывает бледную кожу, слышит звонкий смех, она говорит: «Щекотно». Хочет её вылизать всю, она слышит эти мысли и лишь томно вздыхает, начиная гладить ткань его рубашки. Расстёгивает шелковистую блузку, не отрывая губ от трепетного тела. Силия притягивает Тома к себе начиная жадно целовать, задирает свою юбку, готовая отдаться прямо сейчас. Она присаживается на комод, откидываясь назад под давлением чужой руки, наблюдает, как её сын опускается перед ней. Когда скользкий длинный язык прошёлся, оставляя мокрые следы, она не сдерживает стонов, хватаясь одной рукой о стену, скребёт ногтями, а другой вцепляется в деревянный ящик. Из ее горла вырываются яркие вопли, Силия томно закрывает глаза, чувствуя, как гладят её ноги его руки. Каждый раз когда он вылизывает ее в самом постыдном, как она думала, месте, то чувство жаркого стыда и непреодолимой страсти усиливалось, от чего Силия ноет как капризный ребёнок.

*      *      *

      Геллерт уже давно не выходил за пределы Англии, а тем более во вражеской стране, где чуть не устроил погром. Казалось, его должны все навсегда запомнить, однако, его кривая ухмылка не вызывает у американских магов ничего кроме улыбки в ответ. Штаб верхушки МАКУСА находился в блистательном Нью-Йорке, Грин-де-Вальд безумно рад был оказаться в стране возможностей, в процветающей, пышной и радушной. К сожалению, Британия умирала и жить в руинах становилось лишь сложнее. Геллерт не видел в этом своей вины, сваливая все на неопытную Гермиону, как бы не обижался он на нее, презирал весь прекрасный пол, считая девиц уж слишком жалкими и самовлюбленными.       У Грин-де-Вальда добродушный юноша спрашивает насколько он приехал, Геллерт уже готов ответить на вопрос, как яркое и ослепительное солнце, которое отражается от стекольных стен здания заставляет зажмуриться. И тут он отходит от стойки, пихая Дельфини, она сразу же завозмущалась, начала задавать глупые вопросы, как только все остальные маги начали оборачиваться на них — Грин-де-Вальд почувствовал стыд, закрывает Дельфи рот, резко оборачивая ее голову ко входу, шепча на ухо: «Это она». Быстрым шагом, минуя все лестницы, грациозная и одновременно грубая, от нее исходило превосходство, длинные белые волосы, полностью лишенные блеска плавной волной спадали на угловатые плечи. Она была статична даже в движении, Геллерт так давно ее не видел, что сам пропустил тот момент, как начал скалиться. Одетая как магловская женщина, она идет вперед, направляясь к самому превосходному месту в Конгрессе — возвышающейся золотистой арке, где Грин-де-Вальд уловил силуэт Серафины Пиквери. Геллерт не может поверить, что Том Реддл все же смог обеспечить себе безопасность. И тут же чувство зависти пронзило холодным потом, он вспоминает, как потерял все, вынужденный скрывать свой облик в личине Персиваля Грейвза, а Силия Реддл так спокойно проникает в МАКУСА, при том, что всегда была отстранена от политики своим же братом, но если она здесь, значит, — что-то Геллерт упустил. А впрочем, он замечает свою странную помешанность на представителях Реддловского семейства, одергивая себя, отпускает несчастную Дельфи, вталкивая ту обратно в очередь, а сам продолжает наблюдать за сестрой своего освободителя, который подарил волю, вытащив из гниющего Нурменгарда. Геллерт желает посадить Силию в эти каменные стены, приходить к ней, наблюдая, как она чахнет, а от ее красоты остаются лишь жалкие воспоминания. Прямо сейчас бы вытащил свою палочку и избавил Темного Лорда от этой гнусной напарницы, которая все портит. Вспоминает, каким Том приходил после этой дамы, такой весь бешеный, выкидывал странные жестокие, по большей степени показушные действия, почти утонул в политике, но затем резко все отодвинул назад, забывая, что дал узнику Нурменгарда надежду. Надежду обрести былое величие, обладание страной, а теперь, оказалось, что Реддл поддерживает отношения с Американской Госпожой Президент. Том дал Силие сбежать, она родила от него, сам факт такого кощунства коробит до глубины души, неужели великий Волан-де-Морт такой идиот, что смог раствориться в образе этой мадам? Чем она такая особенная, почему такая гордая сейчас идет по Конгрессу, даже не здороваясь с теми, кто останавливается специально для того, чтобы отдать ей приветствие. Гадкая, мерзкая Реддл, возомнившая из себя королеву, родить ребенка от Темного Лорда — не значит сделать что-то сверхъестественное, этим Силия не принесла своей стране ни капли благодати. Она лишь сбежала как крыса, не желая погибнуть в войне, которой противостояли Пожиратели. Беспечная, избалованная, но чертовски привлекательная. Как же она изменилась, Грин-де-Вальд не мог поверить, что это Силия, та самая. Ее брат всегда скрывал от общественности факт существования Силии, она никогда не участвовала в политике. Он берег эту женщину, но зачем? Неужто догадки Геллерта верны и он разгадал, что гнусный плод их инцеста — сам Темный Лорд? Грин-де-Вальд слишком долго живет на этой потерянной земле, какие-то вещи он не мог объяснить, просто знал как факт, сильнейшее предчувствие никогда не обманывало. Словно сама судьба вела Геллерта по пятам за Томом Реддлом. Очнувшись от своих раздумий, стоило только Силие скрыться из виду, Грин-де-Вальд нащупал в своих пальцах волшебную палочку, не может поверить, что хотел совершить убийство прямо здесь. Какая-то неведомая сила сводила с ума, кому бы не сказал — никто не поймет, он сию секунду жаждет найти Лорда, хочет получить его благословение и безопасность, а затем опуститься в пучину и найти Дары Смерти, дабы стать ее Повелителем и повелителем времени, ведь Смерти подвластны любые временные промежутки. Будучи юнцом Геллерт и Альбус проводили много времени вместе и Дамблдор рассказывал много странных, но обворожительных вещей о создании мира, Хаосе — как отце самой Смерти, что многие мифы частично верны, и что сама Костлявая бродит по земле в поиске своих артефактов. До дрожи боясь смерти, Геллерт решил, что его удачная длинная жизнь так просто не оборвется, он найдет все дары и заставит эту старуху в черном подчиниться.       — Кто это был? — растворяет все мечтания голос Дельфини.       — Твоя тетя, — натянул ухмылку. — Ты что не знала про сестру своего отца?       — Мама не особо рассказывала о ней, мы знали что ее зовут Силия, а также что она предательница, — на лице девушки проступила тревога.       Геллерт понимает, что со смертью Лорда для Силии все закончилось, она была никому не нужна, особенно Пожирателям, будучи в их упряжке, он слыхал много нелестных слов о этой мисс. Самым невероятным было то, что по рассказам юная Реддл пыталась засудить своего брата, обвиняя в гибели магловского семейства Реддл, а так же, что эта особа участвовала в Первой войне против Волан-де-Морта, будучи на стороне Дамблдора. Беллатриса много раз жалела, что не убила ее вовремя, ведь гнусный Альбус помешал это сделать. А также из-за полной изоляции Силии, мало кому удавалось пообщаться с ней лично. Но даже если ее бывший ученик Драко относился к мисс Реддл радушно, его мнение изменилось после гибели Лорда и побега Силии под крыло МАКУСА.       Ответив на глупые вопросы и зарегистрировав свою палочку, Грин-де-Вальд и Дельфи сели на просторный мягкий диван, Геллерт вытянул ноги на рядом стоящий столик, ловя в глазах союзницы непонимание. Да, охотник за Дарами ничего не боялся, был уверен, что если такая как Силия здесь, то ему ничего не грозит, хотел бы ткнуть в нее палочку, начать угрожать, как же она раздражала. Он ждал, ждал когда она начнет спускаться, а в это время Геллерт пытался поддерживать непринужденную беседу с Дельфи.       — Мистер Снейп, — посмотрел в ее темные глаза, — откуда у него такой шрам? Я заметил его на шее под длинными лохмами.       Дельфи тотчас стала серьезной, уселась на диван поудобнее, подняла глаза к стеклянному и необъятному потолку, кажется, она все еще не могла надышаться свежим воздухом безвоенной державы, где нет постоянных стрельбищ, где твоя жизнь не под угрозой.       — Профессор Снейп, — посмотрела Дельфи на Геллерта, — он обучал меня, ведь возможность обучаться в Хогвартсе отпала для чистокровных магов. Мисс Грейнджер установила еще более жестокие порядки, а пока Северус учил меня, у него уже был этот шрам. Я никогда не спрашивала учителя откуда он, но как говорила мама, а впоследствии пугала ночными страшилками про мертвых, которые ходят. После Битвы за Хогвартс, Снейп получил в награду от Темного Лорда возможность воспользоваться Воскрешающим камнем, — замолчала она вдруг. Грин-де-Вальд обратил к ней взор, видя, как та обеспокоена, Дельфи что-то вспоминала. — Что конкретно произошло — не знает никто, но Люциус рассказывал, что Северус закрылся у себя в доме в Паучьем тупике, не выходил больше месяца, а когда его увидели, то у него от щеки и до самой шеи, уходил глубоко под ворот этот страшный шрам. Воскрешать мертвых — плохой поступок, — безнадежно добавила она. — Вырвать из рук самой Смерти душу — истинное кощунство, которое Костлявая никогда не позволит. Создать тело благодаря алхимии возможно, мы поняли это, когда с Драко оказались случайно в доме Снейпа. Непонятные пентаграммы и надписи на латыни. Мы тогда поняли лишь одно — он воскресил Лили, — посмотрела она на Геллерта. — Северус прятал ее, запирал в доме, не выходил сам. Мама рассказывала, что жители Паучьего тупика жаловались на странный плач по ночам и крики. Лично я не застала этого, но по рассказам дяди Люциуса могу сказать, что воскресшая Лили — зрелище ужасающее, противоестественное и страшное. Это уже был не тот человек что при жизни, но Снейп любил это существо несмотря ни на что. Тогда Малфои, моя мама, ее муж и другие Пожиратели, обеспокоенные такой ситуацией, в один прекрасный день ворвались в дом Северуса. Они увидели Лили, привязанную к стулу, она вопила, лицо ее было в гниющих ранах. Она умирала, понимаете, — приблизилась Дельфи к собеседнику, нагоняя тоску, — Лили не могла существовать среди живых. Снейп почти сошел с ума, его насильно вытащили из хижины и сожгли дом вместе с зомби, — закончила свой рассказ.       Грин-де-Вальд почувствовал сильный страх, словно сама Смерть только что положила ему на плечо свою костлявую кисть, одновременно с этим пробудился нездоровый интерес, Геллерт захотел создать подобное существо и наблюдать за ним, делать записи и следить за регрессом процессов его жизнедеятельности. Наверное, кого ему не жалко воскресить, так это Дамблдора, возможно, этот старый бес воскреснет как при жизни.       — Она идет! — воскликнула Дельфи, от чего Геллерт подскочил на месте от неожиданности, выглядывая из-за спинки дивана, они наблюдали за тем, как Силия неспешно спускалась по высокой лестнице и направлялась к выходу. Ее ноги на высоком каблуке привлекали внимание, а так же стук, что исходил от поверхности мраморного пола.       — Не слишком ли она по магловски выглядит? — нахмурилась Дельфи, рассматривая разрез на прямой юбке.       — Она не просто так одевается, — рассмеялся Грин-де-Вальд, странно смотря на собеседницу, та сразу же вопросительно изогнула бровь. — Силия носит только ту одежду, которую легко снять, — загадочно произнес. — Думаю, мои догадки верны, — странно заухмылялся, начиная вставать с места. Услышав голос Госпожи Президента, Грин-де-Вальд сразу же прильнул за большой цветок, окуная в него свое лицо, испугавшись быть замеченным. — Могу поспорить, что ее сын очень привязан к ней, — оборачивается к Дельфини, смотря в ее вопросительный взгляд. Девушка не выдержала и дала подзатыльник бывшему узнику Нурменгарда, так как ее достали загадки, тем более когда они были чересчур пошлые. — Ты посмотри на нее, — Геллерт продолжал ворчать, — она ведь прямо идет и не говоря ни слова дает всем понять, что она спит с ним! — не мог сдержать словесных порицаний, почувствовал новый удар по голове, на этот раз, Грин-де-Вальд все же замолк.       — Как вы вообще это понимаете? — сложила руки на груди Дельфи, с досадой поглядывая то на Геллерта, то на исчезающий силуэт Силии.       — Я был в ее голове, — постучал пальцем по виску. — Невероятные ощущения.       Бросив эти слова так же небрежно как осень дуновение ветра, Геллерт, не переставая, следил за уходящей Силией, затем резко хватает Дельфи за руку, от чего та зашипела с горяча, обращая к ним двоим пристальное внимание. Теперь, когда они в стране находятся легально, под прикрытием туристического похода, зарегистрировав свои палочки и давая клятву, что не совершат гнусных злодеяний и не воспользуются непростительными заклятьями — смело начинают обдумывать дальнейшее проживание в стране возможностей. Коренные англичане Реддлы, Геллерту удивительно было наблюдать присущую чопорность Силии в открытой и непосредственной Америке. Вся она какая-то не такая, Грин-де-Вальд стартует словно пёс на гонках, стоит дверям закрыться за спиной этой женщины. Тянет за собой хрупкую Дельфи, что, кажется, совсем не поспевает. Расталкивая снующих туда-сюда рабочих Конгресса и прочий магический сброд, выталкивается на улицу, судорожно оглядываясь. В голове только одна мысль засела — где эта мерзкая гнусная Реддл, с облегчением выдыхает, видя ее неспешную и горделивую походку. Геллерт улыбается, дивясь, откуда столько самодовольства в этой мадам, когда она успела растерять все жалкие нотки своей личности, так красиво укрыться за маской собственного величия, ни на чем не основанного. Быть родственницей великого человека — не значит ничего, Грин-де-Вальд хотел было бросить в ее прямую спину камень, поднять какой-нибудь мусор и осыпать надменность, сочащуюся из этой англичанки. Образ ее очень разнился с тем, который врезался в память больше двадцати лет назад. Вроде постарела, но все такая же как и в 1994, дьявольское отродье, не уж-то какой-то магл был отцом этой девчонки?       — Дочь проститутки, — бросила Дельфини, догоняя Грин-де-Вальда, тот обернулся, не веря своим ушам. — Вы не знали? Мариус Блэк работала в борделе Лютного переулка, — забегали ее глаза, — кажется, до сих пор.       — Ты хочешь сказать, что мать сестры Темного Лорда можно снять за деньги? — не верит своим ушам, начиная смеяться, когда видит, как закивала смущенная Дельфи. Силия вновь привлекает внимание недавно прибывших англичан, стоило ей только завернуть на оживленную улицу. Она смотрела на часы, что отражались на экране ее телефона. Геллерт готов прямо сейчас надругаться над ней, видя, как эта женщина пользуется магловскими побрякушками. Она остановилась возле фонаря, начиная с кем-то говорить по телефону, расхаживая взад-вперед, пафосно гримасничая, подойдя поближе, Геллерт услышал ее голос. Он был холодный, раздраженный и безразличный, на лице Силии застыл цинизм, который она вкладывала в каждое слово, затем она отвлекается на свои руки, рассматривая длинные темно-коричневые ногти, прикасается к каменному зданию, медленно начинает шагать, проводя белоснежными пальцами по стене — послышался стук ее ногтей о поверхность камня. Она говорит со своим британским акцентом, всячески стараясь сделать его более ощутимым, медленно произнося каждое слово, а затем краткое: «Риверпарк через двадцать минут». Грин-де-Вальд ухватился за названное местоположение, обернулся на Дельфи, пристально посмотрел, от чего та напугалась, ведь лик Геллерта был подобен сумасшедшему.       — Она уходит! — запаниковала Дельфи.       — Мы не сможем за ней проследить, Силия трансгрессирует. Я раньше бывал в Америке, но не в Риверпарк, даже не знаю что это, — решил отвлечься на размышления, не заметив, как напарница уже отскочила. Мистер Грин-де-Вальд очнулся в поисках Дельфи и найдя ее разговаривающей с кем-то на Бродвей, незамедлительно приблизился. Она докопалась до какой-то пожилой пары, начиная жестикулировать и что-то спрашивать, старички странно переглядывались, тогда Геллерт подошел к ним и увидел в глазах непонимание.       — Они плохо разбирают твой английский говор, — заулыбался Геллерт. — Понимаете, мы из Англии, — обратился к ним Грин-де-Вальд, вспоминая прожитые в стране возможностей годы, зная некоторые тонкости и различия в языках. — Нас интересует что такое Риверпарк, — старался убрать свой родной английский, — и как до него можно добраться.       После усилий бывшего зачинщика войны в Нью-Йорке, пожилые маглы заулыбались, начали выражать свои соболезнования, зная лишь понаслышке о гражданской войне в Великобритании и тяжелом финансовом положение страны. Геллерт вежливо кивает, но на самом деле желает применить непростительное заклятье, дабы выведать все куда быстрее, но за его палочкой следят в МАКУСА. Геллерт задумывается, каким образом мисс Реддл получила вид на жительство, не уж-то пообещала в замен Темного Лорда? Слежка за приезжими магами всегда была строже, тогда как коренные носители палочек в стране почти не подвергались слежкам. Волшебники не имели конституции, например как магловский сброд, однако, возможность отслеживать магические выбросы есть, но чтобы не творилось в Магическом Конгрессе, Грин-де-Вальд уверен, что повлиял на верхушку МАКУСА, убедив в правоте своих взглядов. Все чаще людям просто стирают память, мужчины и женщины умирают по неизвестным причинам, но Конгресс лучше закроет на это глаза, по одному истребляя магловских выродков. Ох уж эти двойные стандарты. Но будучи гражданином Великобритании, он знает, что находится под строжайшим прицелом. А неужто при появлении Реддлов в Америке меняется отношение к войне против маглов? Холодная, немая, но все же борьба, как ни крути, но произошедшее в Англии побудило многие страны к действию. Геллерт злится, что не смог в свое время добиться такого эффекта, сетуя на излишнюю кровожадность и торопливость, а этот чертов Реддл даже после смерти неспеша добивается поставленных целей, наверное, все дело в зерне, которое тот бросил столь ненавязчиво в Магический мир, устроив чистку в своей стране. «О времена», — мучается от воспоминаний Геллерт, жалеет, что предал Волан-де-Морта.       — Это Бродвей, — раздался голос старичка, — мы находимся сейчас в Манхэттене, вы своим ходом до данного ресторана долго добираться будете, — указывает пальцем в даль проспекта. — Ист-Ривер пролив находится рядом, ориентируйтесь на него, а еще рядом там должен находиться Эмпайр-стейт-билдинг, по косой от этого небоскреба, на самом берегу пролива строит Риверпак.       — А еще чудный Вашингтон-сквер неподалеку, — сказала старушка, смотря на англичан сквозь толстое стекло очков, — обязательно посетите, — наставляет она. Геллерт тут же отделался от стариков парой улыбок, начиная ловить такси. Дельфини все никак не могла перестать оглядывать высотные здания, они давили своим величием, город был серым и зеркальным, а небо — оно всегда чистое и солнечное. Невероятно приятный климат и многоэтажные нагромождения ни разу не стесняют, кажется, что ты в безопасности. Красивое, какое же тут все красивое. Мира маглов в Великобритании давно не существует, лишь маленькие поселения немагов и полупустые города, с серым и заносчивым видом. А тут все кипит жизнью, машины снуют, люди болтают на непонятном диалекте, однако, все улыбаются.       — Она идет встречаться с ним, — сказал Грин-де-Вальд, усаживаясь рядом с Дельфи на заднем сидении такси, — с вашим отцом.       Внутри оба трепетали от волнения, встреча с мертвой звездой многих магических сообществ казалась сказкой, а они, выбравшиеся из умирающей страны, окунуться в чужое величие, это так страшно, одновременно этого ждешь как подарок свыше. Дельфини повернулась к Геллерту, вцепляясь ему в запястье, она нервничала — очень, кажется, сильнее всех, полностью забывая о тех, кто остался оккупированным в Великобритании. Теперь они были свободны, желание предать свою страну пробиралось тихо и незаметно, словно, вновь какой-то Демиург-судьбоносник бросил зерно сомнения. Америка является живым примером того, что хотел выстроить мистер Реддл, только без маглов, и ему это почти удалось, но добравшись до верхушки, его растащили собственные желания, в которых, кажется, Том запутался. Интересно, а Силия хоть иногда вспоминает свою родину, рассказывает своему сыну о Британии, имеет ли Том американский акцент?       Оказавшись на побережье, Грин-де-Вальд не думал, что будет стоять в пробках столь долгое время, всячески торопить чернолицего таксиста было бесполезно, ибо его говор с откровенным наездом был непонятен даже ему. «Эти черные… Ни черта не понятно», — выказывал свои расистские мысли, в то время как таксист сделал музыку погромче. Непонятная смесь ламбады, бардовских завываний и новых веяний модного разговора под непримечательный мотив оглушила весь салон. «Рэп», — коротко показал довольный жест афроамериканец, начиная повторять слова песни, качая головой в такт. Геллерт поймал недовольную физиономию Дельфи, втягивая щеки от возмущения, оба сами не заметили, как сели в одинаковые закрытые позы. Когда наконец-то удалось расплатиться с гнусным губошлепом, англичане начали расхаживать вдоль набережной. Мощеная улочка с симметричными фонарями обрамляли каменное ограждение, препятствующее к выходу на сияющий Ист-Ривер.