***
Кенни Аккерман. Послал же Бог родственничка. Момент первой встречи навсегда отпечатался в памяти: грязный переулок Подземного города, невыносимая вонь плесени и отходов, укрытие из прогнивших досок и картона, пепел сгоревшего дома на волосах. Тогда Леви был совсем маленьким, жалким, беспомощным и очень голодным, настолько, что ощущал присутствие Смерти каждой клеточкой. — Это конец? — детский хриплый голосок, пустые серо-голубые глазки. Маленькая костлявая фигурка в порванной рубахе ползет на четвереньках к бледному телу женщины. Ладони касаются любимого лица. — Мой — возможно, — женщина обхватывает ладошку сына и прижимает к посиневшим губам, — но не твой. Ты будешь жить, Леви, слышишь? Ты вырастешь, станешь сильным и смелым, выберешься на поверхность и узнаешь, каково жить под открытым небом… Ты будешь счастливым. Он слышал скрежет ржавой косы, видел любопытную Смерть и чувствовал, как становился еще одной добычей, жертвой Подземного города, которая не вынесла ужасы жизни. Этот момент мог стать последним, если бы не тень высокого мужчины и блеск хищного взгляда из-под шляпы. — Нашел, — низкий голос пугает ребенка, но вызывает широкую улыбку на лице женщины. — Кенни, — тихо называет она имя спасителя и дрожит худощавым телом, когда мужчина осторожно поднимает ее на руки. Болезнь, отнимая последние силы, не дает ей прикоснуться к лицу родного брата, но она пытается бороться, тянет ладонь в сторону укрытия и жалобно шепчет: — Леви… Кенни, нахмурившись, оглядывает маленький грязный комок в углу. — Эй, мелкий, — он кивком головы подзывает мальчишку к себе, — хватайся за плащ и пошли. Мальчик, удивительно похожий на мать, осторожно покидает укрытие, ковыляет на тощих ножках, превозмогая боль, и сжимает пальцами ткань плаща мужчины. В тот день они спаслись от неминуемой гибели. Леви думал, что жизнь станет лучше, но нет, этого не произошло. Маленькая квартира в тихом квартале Подземного города стала временным пристанищем. Кушель, находясь под опекой старшего брата, никак не могла побороть болезнь. Конечно, как можно пойти на поправку, если находишься в гниющем месте, где отсутствует свежий воздух и солнце? У нее не было шанса, она уже приписывала себя к числу покойников и слезно умоляла позаботиться о сыне. «Нужно срочно выбираться на поверхность» — Кенни скользнул взглядом по темноволосому мальчику. Тот, забившись в угол комнаты, грустно смотрел в пустоту. Увы, роль родителя перешла к мужчине. Нельзя сказать, что он хорошо справлялся с этой обязанностью, его жесткие методы воспитания оказали сильное влияние на характер племянника. Он никогда не проявлял жалость, действовал твердо и решительно, иногда переходя все границы, отчего многочисленные синяки и ссадины не сходили с детской кожи месяцами. Обычно, когда нет возможности пристроить в школу, родители сами обучают своих детей, расширяют их кругозор и открывают все жизненные тайны. А какие могут быть тайны на огромной помойке? Кушель считала себя плохой матерью. Она не могла дать сыну поистине что-то хорошее, научила лишь чтению и письму, ну и как правильно торговаться на рынке, дабы сэкономить деньги. Но, как говорил новоиспеченный родитель, этого вполне достаточно. — Ты научишь меня убивать? Виртуозное движение — в руках Кенни оказывается начищенный до блеска нож. Мальчик смотрит на оружие, остро и холодно, как само лезвие, и протягивает ладошку. — Я научу тебя выживать. Умение выживать — вот, что требует жизнь. Никогда не поддаваться чувству страха, сохранять железное самообладание, держать каждую ситуацию под полным контролем, преодолевать любые трудности и выходить победителем. Смело смотреть в лицо Смерти, показать, что не она решает судьбу. Люди и титаны… Одно страшнее второго. Ради собственной жизни иногда приходится убивать. И Кенни создал настоящую машину убийств. Бесстрашный, хладнокровный, жестокий — мальчишка впитал все качества и недостатки. Следовал верной тенью, запоминал каждую произнесенную фразу, наблюдал за поступками и кривил рот в брезгливой гримасе, ведь картины насилия порой вызывали рвотный рефлекс. Но когда пришел момент и под ногами оказалось бездыханное тело мужчины… Он ничего не почувствовал. Тяжелый топот по каменным дорожкам, грязные усмешки, звонкий свист лезвия и кровь на лице. Сухое «неплохо» от Кенни. Это произошло так просто, автоматически, даже несколько скучно. Леви, стирая рукавом рубахи липкие багровые капли, понял, что стал точной копией дяди. — Ты научил его убивать, — слезы катятся по щекам. Кушель смотрит на сына и видит маленькую версию брата. — Я научил его выживать, — гордое заявление. Кенни оборачивается и видит не жертву, слабую и ничтожную, а твердую сталь, что не сломится под натиском судьбы. Леви не знал, гордились ли его «успехами» на самом деле. Кенни редко хвалил, больше предпочитая втаптывать лицо племянника в грязь, заливаться смехом и пояснять, что это для его блага. Реальность жестока, никто не будет разбрасываться похвальными словечками. Раньше мальчишка проявлял чувства, из-за чего ярость сильнее закипала в мужчине, а на лице появлялось новое фиолетовое пятнышко. Но время идет, детские слезы скрываются под непроницаемой маской. У него одно выражение лица, холодное, безэмоциональное. Он лежит на грязной дороге, ощущает вкус крови, чувствует жгучую боль во всем теле и не может пошевелиться. Ни одна эмоция не отражает его состояние. Кажется, Кенни начинает гордиться. Губы растягиваются в ухмылке — острие ножа почти касается кожи. Мужчина, схватив вооруженного ребенка за руку, поднимает его до уровня лица. В серо-голубых глазах нет и намека на слабость, они сверкают огоньками гнева. — Молодец. Что? Неужели сам Кенни Аккерман похвалил его? А как же усмешки и гадкие словечки? Разве сегодня его не будут швырять в первые попавшиеся предметы, оставляя все больше и больше синяков? Нет? Удивительно… Леви, смотря на дядю исподлобья, поднимает вверх уголки губ. Кенни Аккерман — целое наказание. Но если бы не он, то кто знает, какое бы будущее ждало Кушель и ее сына. Они вместе осуществили мечту, выбрались из темного заточения и обрели желанную свободу. Женщина поборола болезнь и начала все с чистого листа. Мальчик вырос и продолжил свой путь. Он решил последовать за Кенни. Каждый день их руки погружаются в чужую кровь, каждый день они напоминают друг другу, что нельзя расслабляться. Любая секунда может обернуться в последнюю, будь ты дома или на торжественном вечере в Вайс-Элизе… Леви с ненавистью смотрит на широкую улыбку дяди и понимает ошибку своего выбора. — Бам! — мужчина смеется, когда нажимает на спусковой крючок. Пытаться убить собственного племянника как смысл жизни. Кенни считал это неким развлечением, а Леви — очередной проверкой на способности. Сможет ли он скрыться от града свинца и выйти победителем? Отсутствие устройства лишь подливало масло в огонь. Пол буквально дрожит под ногами, пули пролетают на опасном расстоянии. Неужто Леви начал бегать быстрее? Или это Кенни сегодня не в ударе? Казалось бы, пристрелить «гостей торжества» с балкона — плевое дело, но Аккерман-старший считал, что так не интересно, слишком легко и скучно. Нет того состояния, когда чувствуешь безумный драйв, адреналин в крови и быстрое сердцебиение. Он специально промахивается, позволяя племяннику раствориться в людской гуще под вспышки выстрелов. — Беги, мелкая сучка, беги, — усмехается Кенни, перезаряжая пистолет. Какие сейчас пошли неблагодарные дети! Спасаешь их, воспитываешь, вкладываешь все силы, а в итоге они не приглашают тебя на бал-маскарад! Надвинув шляпу на лоб, мужчина обернулся к напарникам, застывшим подле него. — Передайте всем, чтобы быстрее собирали барахло.***
Смерть… Как же она красива. Под еще не остывшим телом густая, сверкающая жемчугом лужа, стеклянные глаза отражают блеск ярких красок, а открытый рот, застывший в немом крике, полон крови и конфетти. Насильно освобожденные души летят в своем танце, прелестные фигурки разбросаны по залу, безжизненные, изуродованные свинцом и подошвами. Даже сейчас их кости рассыпаются на частицы — по трупам нещадно бегут солдаты Военной полиции. Нет, они не солдаты, они — убийцы, бандиты, явившиеся за богатством Вайс-Элизе. Они забирают все: шляпы и диадемы, серьги, кольца, браслеты и, конечно же, карнавальные маски. Их настолько поглотил голод, что в числе ворованного оказываются содранные с одежды камни, да и сами наряды, более-менее уцелевшие. Смех растворяется в хаосе, руки касаются голых тел. Им не противно контактировать с мертвыми, наоборот, они считают, что так даже лучше. Никто не сопротивляется, никто не зовет на помощь. Тела, особенно женские, так манят и искушают... Плохие люди убивают плохих людей. Их внутренняя грязь вытекает через прорези масок и похотливые улыбки, смешивается с вонью разлагающихся надежд на спасение. Они — произведения искусства, скульптуры, нежные и хрупкие, созданные рукой настоящего творца. Они гниют здесь, уходят в неизвестность и не возвращаются. Истошный вопль заставляет Изабель зажмурить глаза и прикрыть уши. Ее маскарадные мечты покрыты порохом и дымом, в настоящий момент витавшими по всему замку. Она открывает глаза и видит смазанные слезами картинки: окутанный лунным светом Вайс-Элизе и путь к свободе. Фарфоровые статуэтки могут только мечтать о таком выборе. Фарлан приказал покинуть злосчастное место как можно скорее. Изабель бы послушалась, ведь она не волновалась за товарищей, знала, что они обязательно выберутся. Но… Как можно уйти, когда тебя одолевают чувства? Ты слышишь эти крики, чувствуешь мокрые дорожки на щеках, ощущаешь бешеный темп сердца. Ты хочешь помочь. Они не могли помочь во время аукциона. Но так сложилась судьба — маскарад заляпан кровью. А что, если сейчас, именно в этот момент появился шанс? Маленький шанс на спасение измученной души. Если не обманывала память, в карете осталось еще одно устройство маневрирования. Изабель подносит кулак к губам и кусает указательный палец. Что же делать? Льются осколки фарфора. Статуэтка поскальзывается и начинает тонуть в густом водопаде. Ее легкие полны жидкости, возможность вдохнуть воздух уходит на дно. Ее дрожащее тело оказывается в крепких объятиях страха, и сдавленный стон растворяется в мутных водах. Она словно выплывает на поверхность, широко раскрывает рот и пытается выплюнуть накопившееся, но не может. Неужели это конец? Если нельзя обрести свободу, тогда смерть станет лучшим спасением. Но ей не дают захлебнуться собственной кровью, хватают за руку и вытягивают на поверхность густого болота. Фразу «Держись!» оглушает звон в ушах. Она — отравленная стрела, пронзает сердце и наполняет ядом каждую клеточку. Зачем они это делают? Зачем они дарят ложную надежду? Теплые ладони касаются плеч и заставляют обернуться, но вместо слов благодарности вырывается всплеск и белые пузыри. Брызги попадают на лицо спасителя, кровь вязкой струей стекает на мраморный пол. Ее липкие от слюны пальцы касаются глубокого пореза, тонкие багровые ниточки тянутся от кожи и разрываются в воздухе так, как вера в возможность вырваться из лап Валентайна Фицджеральда. Ноги скользят по темной луже, тело падает на пол. Изабель срывает голос в крике. Она узнает некогда прекрасную блондинку в голубом платье, которую продали за тридцать тысяч. Однако «товар» сбежал от нового хозяина и поплатился красотой. — М…ое л…цо, — каждая буква сопровождалась кровавыми брызгами. Лицо блондинки перекошено до безобразия, оно образовало сплошное алое месиво, где едва угадывались глаза и нос. К горлу подступил комок, и Магнолия зажала рот ладонью — жертву аукциона буквально выворачивало наизнанку. Пока накопившаяся жидкость выходила наружу под жалобные всхлипы, в зале, тихо и незаметно, появилась еще одна личность. — О-о, глядите, новый участник! — услышав бархатистый голос, Изабель подняла взгляд на широкую улыбку, озаряющую лицо мужчины. Его белоснежный костюм покрыт пятнами и ошметками, в руке блестел острый кинжал. — Какая хорошенькая! — белесые глаза сверкали недобрым огоньком. Незнакомец осторожно, дабы не спугнуть гостью, перешагнул тело бедной блондинки и вступил в темную лужу. — Не бойся, я не обижу. Как твое имя, птичка? Он тянет грязную от чужой крови руку, и Изабель замирает с раскрытым ртом. В один миг страх сковывает тело. Почему она сидит на месте? Нужно бежать, бежать быстро, как только можешь. Уносить ноги и не оглядываться, оставив позади все ужасы Вайс-Элизе. А девушка? Она ведь хотела помочь… Но тело окутано мертвым пеплом — ее уже не спасти. — Бе…ги, — тихий хрип пытается достучаться до помутневшего сознания. Магнолия смотрит на искаженное «лицо» девушки и, глотая слезы, шевелит губами в беззвучном «Прости меня». — Джуди, — злобно рычит изверг, — ты опять все портишь! Слишком поздно, визг разлетается эхом. Мужчина с кинжалом в руках бросается на Изабель. Никто не может убежать от Аристарта.***
«Беги, если хочешь жить», — гости торжества неслись по бесконечному коридору и повторяли про себя данную фразу. От большого количества развилок и поворотов кружилась голова. Куда бежать, дабы выжить? — Девчонка! — будто из воздуха появляются люди в черных мантиях и указывают на женское тело в руках похитителя. Нельзя допустить, чтобы «имущество» Фицджеральда оказалось за пределами Вайс-Элизе. Ругательства слетают с уст. Сверкающая алая ткань привлекает чужое внимание, разлетается волнами и тянется шлейфом за фигурами бандитов. — Беги, я потом догоню! — крикнул Фарлан, остановившись. Он вынул нож из внутреннего кармана пиджака и, прицелившись в одного из преследователей, метнул его. Брызнувшая кровь на секунду ослепила, но Леви быстро пришел в себя и скрылся за следующим поворотом. Мысли проносятся в безумном танце. Какого хрена он возится с этой девицей? Бросил бы ее в каком-нибудь уголке Вайс-Элизе и помог бы товарищу, хотя для Черча разобраться с той шайкой — раз плюнуть. Мужчина кидает мимолетный, хмурый взгляд на белое лицо, скрытое карнавальной маской. Темная помада слегка смазана, на нижней губе виднеется маленькая полосочка. Все-таки перестарался. Женщины… Один томный взгляд и все, вскружили голову! Спасай их от всяких аукционистов и Валентайнов, а потом сиди и думай, что с ними делать в дальнейшем. Нет, Леви любил женщин, даже очень, но эта барышня… хочется помочь и одновременно скинуть с третьего этажа. Из-за нее одни неприятности! Сначала набросилась как бешеная псина и испортила пиджак, а теперь являлась приманкой для служащих замка. Но главная проблема — Кенни уже заметил ее. Аккерману страшно представить, что может учудить его дядя. Длинный коридор остается за дверью. Мужчина оказывается на балконах второго этажа, где открывается вид на главный зал: совсем недавно здесь играла музыка и радостно плясали гости… Вдруг внимание привлекает огромная золотая люстра, сверкающая бесчисленными хрустальными льдинками, звенящими после каждого выстрела; полосы ткани тянутся от серебряных обручей, нежно колыхаясь от прикосновений. Ему кажется или там действительно?.. Отбрасывая замысловатые тени, девушки плавно взмахивают ногами, создавая впечатление, будто шагают по воздуху. Они легко кружат под люстрой, прижимаются друг к другу и оглашают зал неистовым смехом. Леви часто моргает, и силуэты танцоров внезапно сливаются в нечто причудливое, непонятное… Нет ярких красок на нагом теле, нет блеска и камней, кровь длинной лентой тянется до первого этажа. Трупы, выгнувшись в дугу, медленно покачивались на полотнах. Аккерман резко втягивает воздух, когда узлы ткани развязываются и освобождают артистов. Секунда полета — тела разбиваются. Неужели галлюцинации? Вайс-Элизе потихоньку лишает рассудка. Что за чертовщина творится здесь? Мужчина поспешно скрывается за следующей дверью. Вновь длинный коридор, но уже окутанный пеленой неизвестных фантомов и иллюзий. Слишком невыносимо... Здравомыслие возвращается только с прибытием Фарлана. Тот легко справился с преследователями, получив в ответ лишь мелкие порезы. Когда в поле зрения показываются знакомые «сектанты», бандиты быстро меняют направление и забегают в первую комнату. И тогда у них появляется возможность перевести дыхание. Силуэты мебели расплылись в таинственной темноте, за высокой аркой, ведущей в следующую зону комнаты, исходило слабое сияние. От витавшего в воздухе запаха — смесь чего-то кислого и стухшего — заслезились глаза. — Тяжелая, засранка, — Леви чуть подкинул соскальзывающее с рук тело, дабы получше перехватить его. — Фарлан, ты же у нас числишься в джентльмены? Не хочешь оказать помощь даме? Мужчина оборачивается к застывшему у арки товарищу. Он хмурится, когда замечает непонятную гримасу на его лице. — Леви… — вдруг испуганно шепчет Черч и указывает пальцем на пустоту. — А… а что это такое? После неожиданного вопроса по телу прошелся холодок. Учитывая случай с воздушными акробатами, страшно подумать, что же вызвало такие эмоции у Фарлана. Он, не дыша, с раскрытым от удивления ртом смотрел куда-то вдаль. Вайс-Элизе покрыт мраком, а может и нечто большим, но у Леви нет желания ковыряться в этих тайнах. — Сейчас не время задавать вопросы, нужно сваливать. Там Изабель ждет нас, — Аккерман преодолел темноту и подошел к арке. — Ты слышишь меня?! — так как руки заняты, Леви уже хотел пнуть Фарлана ногой, но, случайно уловив взглядом причину резкой смены настроения, замер рядом. За свою жизнь он повидал всякого дерьма, но это… Это переходило все границы. На поверхность выступило забытое чувство беспомощности, страх липкой паутиной окутал душу. К горлу подкатил ком. Руки, удерживающие женское тело, дрогнули. Казалось, вот оно, сердце большого организма, грязная пучина, олицетворение всего существующего ужаса. — Твою мать…Кто сотворил такое?
— Фарлан, уходим, — сквозь тяжелое дыхание доносится хрип. Но Черч, будто завороженный, не мог оторваться от этого омерзения. Всегда так: тебе противно, но ты все равно смотришь, внимательно, изучающе, до тех пор, пока не станет плохо. — Фарлан! Да не смотри ты туда! Мужчина обернулся — в полумраке его лицо казалось особенно бледным — и пошатнулся от легкого головокружения. За дверью раздался грохот выстрела. Кто-то, разрываясь в крике, пробежал мимо комнаты. — Уходим, живо!***
Телеги с эмблемой Военной полиции доверху набиты ворованными вещами. Бандиты собирали целые мешки, выносили на улицу и, перепрыгивая через мертвые тела, передавали товарищам. Они просто взяли и сорвали целое торжество, убили сотню гостей и забрали все до последнего камушка. Ну, а что с законом? Оказывается, им улыбнулась фортуна: перед «вторжением» на Вайс-Элизе предводитель преступной группировки вынюхал интересную деталь — здесь торговали людьми. Работорговцы под видом влиятельных персон… Неплохо. Мелкая крыса сделала правильный выбор. Часы пребывания в гуще из ванили, смешанных духов, пороха и трупного смрада остаются позади, прохладный ночной воздух обжигает легкие и возвращает ясность ума. Кенни встречает коронной улыбкой, Леви — испепеляющим взглядом. После недолгой пробежки по запутанным коридорам замка Леви и Фарлан попали в западню: сначала их окружили люди в черных мантиях, надеясь отобрать девчонку, затем напарники Аккермана-старшего. Те минуты жизни прошли шумно и ярко — собравшийся в небольшом зале народ открыл огонь. Но преимущество все же было на стороне бандитов, поэтому от «сектантов» остались лишь багровые лужи. Когда «солдаты», держа на мушке, привели беглецов к каретам, из толпы показался знакомый силуэт. Объятая страхом, дрожащая, со слезами на глазах и засохшей кровью на лице. Царапины, оставленные осколками, покрывали юное личико, на посиневших губах играла горькая улыбка. — Ребята… Лучше бы она послушалась Фарлана. — Изабель! Раскинув руки, девушка уже хотела налететь на друзей, заключить их в крепкие объятия, но, заметив «товар» аукциона, остановилась. Бандиты оставили Черча в покое, а Аккермана повели к предводителю. Что же произошло? И когда они успели спасти жертву Вайс-Элизе? Изабель, грустно взглянув на братика, кинулась к возлюбленному. Быстрые поцелуи покрыли лицо, девичьи слезы впитались в ткань рубашки. Мужские пальцы скользнули по щекам, собирая мокрые остатки и… кровь? — Ты ранена?! — схватив Магнолию за плечи, Фарлан быстро осмотрел ее с ног до головы. Ему хотелось закричать от злости на всю территорию чертового замка. Почему она не послушалась?! Решила проявить милосердие? Конечно, это ведь Изабель! — Это… не моя, — прошептала девушка, задыхаясь от новой волны слез. Попытка спасти измученную душу обратилась в самую большую ошибку. Блеск кинжала все еще мерещится перед глазами. Леви оглядел друзей и стиснул зубы — его привели к виновнику всеобщего хаоса. Тот буквально сиял, наслаждаясь каждым грохотом и криком за стенами величественного строения. — Ну, повеселились? — спросил Кенни, ухмыляясь. — Пошел к черту, — донеслось в ответ. Дорогой костюм покрыт пылью, темными каплями и блеском, а карнавальная маска сорвана. Боевые ранения предстали взору. Кенни мельком оценил состояние племянника и скользнул голодным взглядом по фигуре в красном платье, повторяя про себя правильный выбор мелкой крысы. — Мой сувенир? Брюнет промолчал. Пройдя мимо дяди, он уже собрался «погрузить» тело в карету, как вдруг: — Стоять! — рыкнул Аккерман-старший. Он встретился с яростным блеском в глазах. — Бабу в телегу. К вещам. Кенни Аккерман — целое наказание…***
— Как интересно… Хриплый голос растворяется в эхо. В зале царит тьма, единственные источники света — тройка свечей в золотых подсвечниках. Тени пляшут по стенам и опускаются на мужскую фигуру, на изуродованное шрамами лицо. Мерцают мелкие нити швов, капля вина блестит на тонких губах. — Потери? За круглым столом важно восседали коллеги мужчины. Услышав вопрос, они отложили трапезу и замерли в ожидании. — Восемь девушек. Трое сбежали. Под испуганный визг разбивается бокал с вином, и осколки рассыпаются по мрамору. Одна из женщин, содрогнувшись от ужаса, залилась горькими слезами, шепча «Как же так!». — Имена? Белесые глаза сияют холодом под тусклым огнем. Пугающая улыбка становится еще шире. — Фэйт, Хистория, Микаса. Присутствующие завопили от горя. Мужчина, томно прикрыв глаза, поднял бокал и вдохнул чарующий аромат вина. — Ты знаешь, что делать, Аристарт. — Конечно. Аристарт найдет каждую.***
Темнота. Невероятная боль пронзила тело, голову будто сжал стальной обруч. Она с трудом открывает глаза и видит лишь яркие, расплывчатые пятна. Где она? Что произошло? Звон в ушах перебивает чей-то голос, противный, мерзкий, звучащий рядом: — Просыпайся, красавица! Она жмурится — по коже прошлась новая волна боли, медленно стекая к рукам. Она дергает ими и слышит звон цепей, который смешался с внезапно поднявшимся мужским хохотом. Испуганный вздох. Блики постепенно приобретают форму: вытянутое лицо, покрытое морщинами, тонкие губы, растянутые в такой знакомой, зловещей улыбке, и глаза, серые, холодные, как нож, на данный момент сверкающий в руке бандита. — Ну здравствуй, лапка, — Кенни почесал жесткую щетину кончиком лезвия. Микаса замирает от ужаса.