Мы страшная тайна друг друга

Вокруг свистели и разрывались пули, а воздух весь пропах кровью и разорванной плотью. Серое, свинцово-серое небо уныло смотрело вниз на перепачканного копотью мальчишку, спрятавшегося в самом углу, среди мёртвых тел, через грязные пыльные окна. Это не была первая атака с воздуха; мальчик давно привык к этому хаосу, к трупам, к крови и холоду. Как это ни ужасно, но он привык и к боли, жестокости и ужасу, привык к ощущению смерти, преследующей его по пятам, и с некоторых пор начал думать, что это, наверное, и есть нормальная жизнь. Мать едва успела затолкать его в этот сарай, служивший временным укрытием беженцам из Югославии, когда началась атака, и мальчишка ползком добрался до самого темного угла и накрыл себя трупом какого-то молодого мужчины. Кажется, это был Пётр. Он шёл с ними от самого Загреба, Лука помнил его, потому что у Петра была улыбчивая младшая сестра Анна, и ещё он давал мальчишке печенье и даже иногда нёс на себе. Он умер вчерашней ночью, кажется, от голода. А может быть, недостаток еды наслоился на подхваченную простуду; Лука не был уверен полностью, ведь Пётр никогда ни на что не жаловался. Даже наоборот, подбадривал весь их небольшой отряд, уверял, что они непременно дойдут до России и вот уж тогда-то все будет хорошо. Он успокаивал Луку, когда дедушка, возглавлявший поход, ступил на никак не обозначенное минное поле, и его разорвало на части. Мальчик шёл вторым, и его сбило взрывной волной с ног, а фонтан из кусочков мяса и костей рванул во все стороны. Кровавый ошмёток приземлился прямо на лицо мальчишки, и Пётр первым схватил ринувшегося было вперёд к неминуемой смерти Луку за шиворот, прижал к себе и сдавил плечи, позволяя уткнуться в грудь и разрыдаться в ужасе. И вот теперь его нет. Мамы, скорее всего, тоже уже нет. «И меня тоже не будет» - подумал мальчик, зажмуривая глаза при звуке подлетающих все ближе самолётов, - «Только бы это было быстро и не больно». И в этот миг весь сарай взлетел на воздух, бомба упала точно в центр. Лука в ужасе распахнул глаза и подскочил на кровати, мутным взглядом уставившись прямо перед собой. Наволочка вся промокла от пота и горьких слёз, а влажные волосы облепили смертельно бледное лицо подобно морским водорослям. Несколько секунд он моргал, дожидаясь пока зрение перестанет играть с ним в карусель, а сердце хоть немного сбавит свой бешеный темп, и когда окружающие его предметы приобрели более-менее четкие очертания, спустил ноги с кровати. Он практически ничего не смог съесть на ужин, но сейчас почувствовал, что даже те тщедушные крошки, которые все же упали в желудок, хотят обратно. Отвратительный комок дурноты подкатил к самому горлу, и Лука, прикрыв рот рукой, на негнущихся ногах побрел в ванную. После рвоты стало вроде бы чуточку легче, по крайней мере голова перестала быть такой тяжёлой, и жар спал, но зато накатила такая слабость, что пришлось тяжело осесть на пол, прямо перед унитазом. Лука откинул голову назад, чувствуя влажным от пота затылком приятный холод кафельной стены. Слезы все никак не хотели останавливаться, скатывались по щекам, обжигая кожу, футболист просто смаргивал их, сил не было даже на то, чтобы дотянуться до полотенца. Какого чёрта ему вновь стал сниться этот ужас? Лука считал, что смог затолкать маленького испуганного голодного мальчишка глубоко внутрь себя, но почему же этот несчастный забитый крысёнок вылез снова? Подождав ещё несколько минут, чтобы убедиться, что рвать больше не будет, Модрич встал на ноги, спустил воду, и подошёл к раковине. Из зеркала на него смотрел смертельно уставший испуганный несчастный юноша с огромными, полными вселенского ужаса серыми опухшими от слез глазами, лохматыми мокрыми волосами, облепившеми бледное, какого-то землисто-синего оттенка лицо. Кое-как умывшись и убрав влажные похожие на патлы волосы в тонкий крысиный хвостик, Лука глотнул воды прямо из-под крана и вернулся на кровать. На часах было три утра, а это значит что у него около пяти, скорее всего уже не спит, можно звонить. Лука помнил, что было дальше. Нет, он не умер при том взрыве, Пётр, пусть мертвый, спас его в последний раз. Их завалило осколками от окон и кусками обвалившейся черепицы, но ужасное убежище из мертвых людей спасло мальчику жизнь. Лука понял, что дышит и по-прежнему жив, когда услышал чьи-то голоса, звуки шагов, крики, звук работающих кирок и лопат. Там были какие-то люди в военной форме, и, видимо, они искали живых в руинах взорванного лагеря для беженцев. - Похоже, никто не выжил, одни трупы! - услышал он разочарованное прямо над собой, - Бестолочи эти ООН, по живым людям стрелять! Лука не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Груда разлагающихся трупов и мусора придавила его к земле на мертво, но в легкий ещё оставался воздух, и мальчишка, собрав последние силы, закричал. - Хэй, парни! Живой! - крикнул солдат на непонятном Луке языке, своим товарищам. В следующее мгновение вместо ног солдата Лука увидел его лицо, смуглое, запачканное чёрной копотью, но все равно улыбчивое. - А мелкий какой! Держись, боец, сейчас мы тебя вытащим. - пообещал он и снова исчез. Потом появилось ещё несколько пар ног, голоса стали громче. Спасателей было человек шесть, наверное, все русские. «Это значит что мы почти дошли? Или это ничего не значит?» - успел подумать мальчишка, вновь закрывая глаза и готовясь уснуть уже навсегда. Тьма практически поглотила его, когда сильные руки солдата обхватили его костлявые плечи и подняли с пыльной кровавой земли. Первое, что увидел Лука - окровавленную ногу, оторванную от остального тела. Грязный стоптанный башмак сохранился на ней. В таких ходила его мать... значит, это все, что от неё осталось. У него не было сил на слёзы. Он просто склонил голову на широкое плечо вытащившего его из-под завалов солдата и закрыл глаза. - Господи, чо маялись, он же умрет по дороге! - всплеснули руками подъехавшие на внедорожнике участники поисковой группы, едва увидев, кого вытащили из под руин. - Озверели что ли? - солдат получше перехватил обмякшего мальчишку и поцеловал в грязный разбитый лоб, - Выживет, верно говорю, малой? Лука знал, что улыбчивый солдат обращается к нему, поэтому снова открыл глаза, всматриваясь в теплые карие глаза на загорелом лице незнакомца. И несмотря на то, что язык был ему не понятен, этому человеку с его обнадёживающей улыбкой, смольно-чёрными курчавыми волосами, выбившимися из-под каски, и сильными такими надежными руками хотелось верить. Выживет, потому что должен. Собрав в остатки сил, Лука кивнул и выдавил из себя слабую улыбку благодарности, а для солдата это значило куда больше, чем все слова мира. Одевшись в первое попавшееся, Лука нашёл телефон и покинул номер. Сеть ловила везде одинаково, но он боялся, что если задержится в этом душном жутком номере хоть на секунду, потеряет сознание от недостатка кислорода. С трудом выбравшись в коридор, хорват тяжело опёрся о стену и побрел к лифту. Он чувствовал вновь накативший жар, опаливший спину и ускорил шаг. Если это то, о чем он думает, то в лифт заходить нельзя. Как же давно у него не было приступов паники! Пот стекал по вискам, сердце в бешеном ритме колотилось о грудную клетку, будто старалось вырваться на свободу и броситься наутёк от своего хозяина. Лука едва видел, куда идёт. Сесть. Нужно сесть где-то, где много воздуха и просто подождать. Главное, чтобы никто не заметил. Добравшись до пожарного выхода, Лука едва не выронил телефон из скользких потных пальцев. Перед глазами все размывалось, но он все-таки смог медленно осесть на ступени. «Дыши, Лука, глубже» - мгновенно вспомнились инструкции отца. Когда такое с ним случалось в детстве, отец просто обнимал его за плечи, целовал в макушку и дышал вместе с ним. Закрыв глаза, Модрич сконцентрировал все своё внимание на тактильных ощущениях. Глубокий вдох. Морщинистые все в пигментных пятнах руки приемного отца ложатся ему на плечи. Те самые тёплые карие глаза, не тронутые возрастом, излучают лишь бесконечную любовь и заботу. «Молодец, теперь медленный выдох» - произносит он своим твёрдым голосом, и Лука с закрытыми глазами медленно выдыхает весь набранный воздух в темноту мадридской ночи. Медленно отрывает влажные ладони от колен и вытягивает вперёд, и, кажется, практически чувствует, как отец берет его руки в свои и поглаживает. «Ты у меня сильный парень!» - говорит он, и Лука верит, - «Ты не должен сдаваться, Лука, жизнь не даёт нам больше того, с чем мы можем справиться. Я знаю, тебя ждёт успех». И Лука верил. И верит до сих пор. Он повторяет знакомую с детства дыхательную гимнастику снова и снова по кругу, считая удары сердца. Кажется, и правда отпускает. Наконец, когда пульс снижается до ста ударов, он открывает глаза и всматривается в черноту ночи. Ещё не светает. Прошло, скорее всего, несколько минут, это только ему кажется, что он просидел здесь вечность. Когда он понимает, что может более-менее чётко артикулировать, Лука достаёт из кармана телефон и набирает выученный наизусть номер. Он давно не меняется. Длинные протяжные гудки в трубке раздаются и затихают, по мере того, как сигнал преодолевает границы множества мелких европейских государств без контроля и досмотра, чтобы ворваться в широкие пространства России и разразиться тревожным «дрынь» городского телефона в одной из многочисленных московских пятиэтажек ещё советской застройки. Иван Александрович не спал. Будто предчувствуя звонок от приемного сына, пенсионер расположился в кресле около телефона и читал газету. Шумная молодежь, всю ночь праздновавшая новоселье в квартире напротив, наконец успокоилась, а из ранних пташек никто пока даже не выходил покурить. Лука не один раз умолял его переехать из этого клоповника, но он отказывался. «Здесь столько воспоминаний, парень» - вздыхал Иван и улыбался, видя затуманившийся взгляд Луки, - «Ты и сам это понимаешь, малой. Нет, не съеду, и не проси даже. Не нужны мне все эти Мадриды, Миланы и Лондоны ваши, а вот ты, ты здесь оставаться не должен. Не замыкайся на мне, я старый, а у тебя вся жизнь впереди. Двигайся дальше, не оглядывайся. Но как найдёшь кого, познакомь, должен же я знать, кому своего мальчика отдаю.» «Конечно, пап» - улыбался в ответ Лука и робко обнимал сурового отца сзади, думая о том, что очень бы хотел найти человека, хоть чуточку похожего на Ивана Александровича. Чтобы такие же тёплые карие глаза и такая же, способная поднять на ноги, улыбка. Чтобы такие же грубоватые тяжелые ладони, готовые в трудную минуту стиснуть плечо и прижать к широкой надежной груди. «Ешь, давай» - кивал Иван в сторону скудного, но несомненно вкусного ужина, - «Где ты ещё такой картошечки и рыбки поешь, а? Эх, футболист ты мой!» И Лука ел, съедал все подчистую, и готов был поклясться, что превзойти отцовскую готовку не сможет ни одна кухня мира. Чтобы эти тихие семейные вечера случались почаще, Лука готов был отдать все свои трофеи, которые выиграл в Динамо, Тоттенхэме и Реал Мадриде, но он понимал, что отец никогда бы поощрил его за слабость, поэтому никогда не срывался по первой же прихоти. Но это был экстренный случай, Модрич чувствовал, что если сейчас не услышит голос отца на том конце, то просто сойдёт с ума. Эти кошмары продолжались уже месяц, и хорвату все тяжелее и тяжелее было держаться. Репортеры поливали его грязью, особо наглые оскорбляли прямо в интервью после матчей, и только отец мог знать, как тяжело ему было держать на лице маску «сильного, несгибаемого и независимого хорвата». «После войны за независимость, мы стали сильнее», - улыбался Лука, глядя в глаза всем этим стервятникам, выискивающим в нем хоть малейшую трещинку слабости, - «Нас очень трудно сломать». Он сжимал руки за спиной, чтобы никто не заметил предательски дрожащих влажных пальцев, и улыбался им, как мог смело, чтобы никто не посмел усомниться в сказанном. Сейчас же он как никогда был близок к краю пропасти. Пенсионер перелистнул страницу газеты, и одновременно с шорохом тонкой бумаги раздался звонок допотопного городского телефона. В такое время ему мог позвонить всего лишь один человек, самый важный на земле. - Сынок? - снял трубку старик, и сердце у Луки, сидящего на ступенях пожарной лестницы, ухнуло вниз. - Пап, не разбудил? - Нет, я ещё и не ложился, - старик позволил себе короткий смешок, прервавшийся кашлем, и заговорил снова, - Ну что, как наши друзья-испанцы? К чемпионату готовятся, а? - Д-да... - Лука тяжело сглотнул, сжимая в пальцах телефон, - Пап... мне страшно, пап. Это... Оно началось снова, я не могу. - Тихо-тихо, малой, - успокаивающе зашептал Иван в трубку, уловив знакомые истерические нотки в голосе приемного сына, какие звучали в нем, когда ему было шесть, - Ты помнишь, как я учил тебя дышать? Лука молча кивнул, затем опомнившись, что приемный отец не может его увидеть, раскрыл было рот, чтобы заговорить, но Иван на том конце, видимо, почувствовал. - Вот и прекрасно, парень, - пенсионер успокаивающе улыбнулся, - я слышу шум машин, ты на улице? - Я... - Лука огляделся, пытаясь понять, где находится, - Похоже, я на пожарной лестнице. - Так или иначе, ты на свежем воздухе и в одиночестве, верно? Модрич опять кивнул в темноту, зная, что отец и не ждёт от него вербального ответа. - Вот и здорово, и так? Вдыхаем, - Иван набрал в грудь побольше воздуха, вслушиваясь, как Лука за многие километры от него тоже делает глубокий вдох. Почти одновременно. - И медленный выдох, глядя на звёзды, есть у вас там звёзды? - Есть, - Лука улыбнулся, пытаясь разглядеть маленькие желтые огоньки на чёрном небе. - А цикады? - заговорщически спросил Иван, глядя в темноту квартиры на возвышающиеся там книжные полки. С Лукой в такие моменты было важно разговаривать, о всяких мелочах: книжках, которые он прочитал, ночном небе, за которым любил наблюдать из окна, да хоть о первых джинсах, которые Иван смог раздобыть для него с большим трудом. - Нет, тут за грохотом машин ничего не слышно, - Лука и сам не заметил, как с губ слетел облегчённый смешок, и та жуткая тяжесть, защемившая сердце отступила, позволяя наконец нормально дышать. - Ты так и читаешь «Известия»? - Представь себе, - пенсионер рассмеялся, вспоминая старые выпуски газеты, из которых двенадцатилетний Лука Модрич мастерил кораблики, самолётики и треуголки, как у Наполеона. - Да сейчас везде пишут про предстоящий мундиаль… - Это ты к тому, что я не пустил бы их на кораблики, просто потому что там возможно лица моих одноклубников? - Лука уже вовсю смеялся, дерзко разбивая мерный гул мадридской ночи, а Иван улыбался на том конце. - Ну смел надеяться. Они говорили ещё добрых минут двадцать. Международный звонок - удовольствие не из дешёвых, но на деньги в отношении отца Луке было плевать. Что такое несколько десятков евро, за то, чтобы услышать голос единственного родного человека во всем мире? - Я дезертир, ты знаешь об этом ? - пенсионер рассматривал спортивные прогнозы и предсказания всех этих коз, котов, собак, - Если наш с тобой разговор пишут, за мной уже выехали. - Да брось, пап, никто ничего не пишет. К тому же, ты будешь болеть не за Хорватию в целом, а за меня лично, верно? - Верно, малой. Лука буквально видел, как добродушно усмехается приемный отец. Мог пощупать россыпь морщинок, которая возникает у него в уголках глаз, и чувствовал, буквально физически ощущал внутреннюю защищенность, спокойствие. Всё будет хорошо, он справится. Всегда справлялся. - Парень? - Да, пап? - Лука подавил зевок и получше закутался в толстовку, которую набросил на прямо поверх футболки, в которой спал. - У тебя же матч завтра, между прочим. Думаешь, я не слежу? - То есть я тебе уже надоел, и ты так вежливо меня укладываешь спать? - Лука вновь рассмеялся, но не мог мысленно не согласиться с отцом. Ему и правда предстоял важный матч, и в его интересах было не «исчезнуть» на поле, а проявить себя перед чемпионатом. Да и вообще Модрич неожиданно ощутил приятную сонливость и понял, что морально готов вернуться в номер и лечь в кровать. - Умник, - Иван мягко улыбнулся и с кряхтением поднялся, Модрич услышал скрип кресла и звук шагов в трубке, - Вот что мы сделаем. Я сейчас иду спать и ты тоже встаёшь, идёшь к себе и ложишься. Я устраиваться буду долго, так что буду тебе рассказывать про своих новых соседей. Шумные ребята, всю ночь гуляли. Слушали, правда, какую-то дрянь. - Ты всю ночь не ложился из-за вечеринки? Почему не вызвал полицию? - держа трубку у уха Лука осторожно поднялся по пожарной лестнице, и дёрнул дверцу аварийного выхода. И какого только чёрта он сюда забрался? Чего только не сделаешь в панике. - А зачем, молодые, пусть себе гуляют. - Послышались какие-то помехи, шорох откидываемых одеял. - Ты ложишься, малой? - Да, почти. - Лука дёрнул дверь во второй раз и с ужасом понял, что она не открывается. Какого чёрта? Может быть, нужно толкать, а не тянуть? «Не через окно я же сюда залез?» - пронеслась шальная мысль в голове, и Модрич даже бросил взгляд на окна отеля, выходящие на эту часть улицы. Все были закрыты. «Так, что за бред в голову лезет? Я же только успокоился.» - Тут просто с дверью запара, - шикнул он в трубку и глянул вниз. «А может спуститься по пожарной лестнице и зайти обратно в отель через холл? Нет, это будет странно выглядеть…» - Ты справился, парень? - обеспокоенно поинтересовался в трубке отец. - Да, почти что. - Лука навалился на дверь, теперь со всей оставшейся силой толкая ее от себя, - Да открывайся же! Внезапно дверь, словно испугавшаяся отборного русского мата, полившегося из уст хрупкого хорвата, резко подалась и неожидавший такого поворота Лука, потеряв равновесие, полетел вперёд. - Да ебать! - не удержался от восклицания Модрич, - Долбанная две... - начал было он, но замолк на полуслове, увидев кто ему помог открыть эту «долбанную дверь». - Привет, - немного сонно улыбнулся стоящий перед ним Роналду и протянул руку, помогая подняться с пола, - Извини, не хотел вмешиваться, просто я сплю с открытыми окнами, и они выходят на пожарный выход... ну и я увидел, как ты не можешь открыть дверь. Вот... извини. - Да ничего, спасибо, - Лука поднялся, отряхиваясь, и чувствуя как горят краской стыда кончики ушей, - Спасибо, что вмешался, а то мне пришлось бы лезть через окно. Роналду пожал плечами, галантно улыбаясь. - Доброй ночи, Лука. - И тебе, Криш. Модрич уже практически дошёл до своего номера, стараясь не оборачиваться на стоящего за спиной одноклубника, когда Роналду внезапно окрикнул его, заставляя застыть на месте. - Модрич? - Да? - Лука нервно сглотнул, уже взявшись за ручку двери с намерением открыть свой номер. - А что такое «ебать»? Будь он спичкой, Лука сгорел бы от стыда прямо здесь. Но физически сгореть он не мог, а ничего не подозревающий Роналду легко нагнал его и теперь стоял рядом, дожидаясь ответа. - Это... - Лука покраснел до корней волос, нервно теребя в руках телефон, - Это «спокойной ночи» на хорватском. - Правда? - лицо Криштиану озарилось по-детски счастливой улыбкой, - Ну тогда ебать тебе, Лука. - Угу... и т-тебе... - выдавил из себя несчастный хорват и, стараясь не встречаться взглядом с португальцем, юркнул в свой номер, где в изнеможении упал на кровать и истерично рассмеялся. - Папа? Ты ещё здесь? - спросил он в трубку, когда смог более-менее совладать с собой. - Здесь, что у тебя там происходит, малой? - Я, кажется, только что научил иностранца русскому мату! - и Лука вновь зарылся в подушку, заглушая рвущийся наружу смех. - Вот, мой сын! Горжусь! - рассмеялся в свою очередь Иван, - Не пропадёшь! Все, спи давай. - Спокойной ночи, пап, - выдохнул в трубку Модрич и сбросил звонок. Спать оставалось часа четыре от силы, и он не был уверен, что вообще уснёт после всего произошедшего, но как ни странно смог. И кошмары его не мучили, если не считать кошмаром улыбчивого Роналду, отмечающего каждый гол Реала победным «ебать»!