***
Вотерсон дышал почти на пределе, когда добежал до своей квартирки, выделенной Капитолием для задания. По итогу, он был тут лишь единожды, когда приехал. Пустынно, темно и пыльно — парня встретили тишина и холод. Так… Одиноко. В руке было обеззараживающее средство и бинт. Саймон направился в ванную, на ходу снимая с себя одежду и морщась, когда приходилось отдирать мокрую, пропитанную кровью ткань от плеча. Но дальше лишь хуже. Антисептик отвратительно щипал, отдавая болью по телу, из-за чего Саймон то и дело ругался и тряс головой. — Вот же… На кой-черт я стал таким мягким? — мужчина сделал глубокий вдох, прижав к ране какую-то тряпку. Саймон провел по своей щеке рукой. Мягкая и нежная, как у ребёнка. — Со мной точно что-то не так. Я сошел с ума… После лагеря повстанцев определенно что-то поменялось, но что именно? Мужчина чувствовал себя там в мнимой безопасности и ощущал странное чувство заботы от Маркуса и других. Даже будучи мелким, Саймон не получал столько искренних улыбок, столько теплых объятий от родителей и близких. Невольно в голову стали возвращаться кадры веселой и счастливой семьи, которой никогда не было у Вотерсона. Теперь мамы и папы нет рядом. И хорошо, что это так. Видеть эти лица было бы невыносимо. — Да чтоб ты… Объелся шоколадом, глупый Манфред, — Саймон закрыл лицо рукой, улыбаясь. В голове роились тысячи мыслей, и она из них была ярче все остальных — он не смог выстрелить в свою цель, но почему-то был этому сказочно рад. Почему? Саймон отложил тряпку в сторону. Взял бинт и принялся оборачивать его вокруг плеча. Закончив лататься, мужчина поднялся с пола ванной и направился на балкон, по пути закинув окровавленную одежду в корзину для белья, достав перед этим из кармана сигареты. Каково же было разочарование, когда пачка оказалась пуста. В голове взмыл момент, как Маркус забирает последнюю сигарету, поджигая её о Саймоновскую. Вотерсона пробила дрожь. Сейчас, когда ему больше не надо было спасаться бегством и наступил обманчивый покой, мысли и воспоминания волной навалились на мужчину, сметая. В буквальном смысле — Саймон упал на колени, стискивая зубы и хватаясь за голову, которая, казалось, должна была разорваться. Он страха, непонимания, отчаяния, ужаса перед самим собой. От… Сорвавшихся с поводка чувств Сердце пустило ощутимый, болезненный удар, отдавшийся громом, выстрелом Норт, громким голосом Санфреда прямо в ушах. Саймон яростно заорал, не в силах терпеть этот шум и то, что сидело у него внутри. Шкреблось внутри живота и лёгких, желая наружу. Вотерсон вскочил на подрагивающие ноги, врываясь обратно в комнату. Дверь на балкон захлопнулось с таким треском, словно сломалась пополам. Стоящая на маленьком кофейном столике пластиковая посуда полетела в стены, а за ней и сам столик, потеряв при ударе одну ножку. Саймон громил всё вокруг, до чего могли достать руки, скидывал со стен глупые картины за два доллара, переворачивал мебель, сносил всё с поверхностей, а эти самые поверхности пытался оторвать. Он выплёскивал весь свой гнев, ярость и боль, бросаясь на вещи как раненый зверь. И в конце концов споткнулся о вазу, упав на ковёр, и зарыдал. За эту короткую вспышку Вотерсон будто совсем выдохся — дыхание с шумом и хрипом вырывалось из груди. На душе осталась пустота, а в голове ужасная боль. Сердце яростно стучало, собираясь вот-вот выпрыгнуть из этой лживой, грешной души. Тело ломило. Убийца совсем не чувствовал ни его, ни собственных мыслей, что уже бессвязно что-то кричали внутри черепной коробки. У него опять началась паническая атака. Это случалось крайне редко, но когда всё же происходило, то Саймон еще долго не мог приходить в себя. Приступы частенько настигали его в детстве, но это медленно отступило, когда Саймон повзрослел и стал ходить в университет. Однако, иногда они возвращались. В голове возникли картинки из того самого детства: родители, ребенок, наказания, побои, крики, мать держит в руках нож, отец орет, как сумасшедший, кровь залила лицо, темнота… Мужчина еще почти час провалялся так, почти без чувств, тупо уставившись в потолок и приходя в себя. — Черти…- закрыл глаза. Саймон окончательно вырубился.***
Капитолий вечером чаровал своей красотой. Это было шикарное здание, ярко освещенное прожекторами, возвышающееся над другими хоромами города, как будто ему не было дело до того, что происходит за пределами этих стен. А за пределами происходило страшное. По улицам ходили люди, рабы. Они яростно уничтожали и крушили всё на своем пути: магазины, машины, автоматы, офисные здания… Ничто не могло уничтожить волю к свободе, даже полиция, что всячески пыталась успокоить и «призвать» народ к порядку. В ход шло оружие, но даже выстрелы не могли остановить разъярённых граждан. После блестящего выступления Маркуса Манфреда уже было невозможно сдерживать всеобщую ярость, которые наконец поверили, что могут стать свободными. Капитолий стоял на голове. Пока до него не добрались, ведь его охраняла армия, успевшая добраться раньше простого народа. По данным статистики, за неделю успело капитулировать около двадцати штатов из пятидесяти. Это невероятно злило политиков, если не вгоняло их в состояние паники. На нахождение Маркуса Манфреда и его шайки были наняты лучшие шпионы страны, что стоило сделать уже давно, но и это не приносило плодов. После выступления Маркус мелькал то тут, то там по соседним штатам Мичигана: Огайо, Индиана, Иллинойс и Висконсин, но никто всё равно не мог ухватить его за хвост, а если и мог, то тот отваливался, будто у ящерицы, не оставляя следов. Поймать так называемого рецидивиста было нереально. Он умело появлялся перед публикой, указывал что делать из тени, а потом исчезал. Революция охватила страну. Никто и ничто не могло остановить. Саймон сидел в тёмной комнате. Именно здесь он получил свою миссию — убить Маркуса Манфреда, и теперь сложно представить его будущее. Вотерсон и сам это прекрасно понимал, сидя в кресле и низко опустив голову. Это впервые, когда умелый убийца завалил задание. За такую серьёзную оплошность надлежит наказать киллера. И что же? Его убьют? Саймон не знал, чего ожидать, но одно понимал наверняка — будет больно. Дверь открылась. На пороге стоял мужчина средних лет. Саймон не мог понять, тот самый, отдавший ему заказ, или другой. Они все так похожи в темноте. — Добрый вечер, — мужчина занял место напротив, кинув на стол папку. — Добрый. — Саймон Вотерсон? — Да. — Вы ведь знаете, что теперь будет с вами? — Нет. — Вы не читали договор? Там в конце прописано. Прочтите. Саймон взял в руки пакет, достал оттуда бумагу, которую он подписывал два месяца назад. «В случае провала миссии вам назначена казнь вместе с вашей целью. В случае, если цель будет уничтожена ранее, или не поймана вовсе, вам назначена казнь через повешение. Актуально до первого июля 2037 года.» Саймон поджал губы. Казнь, да? Мужчина не боялся смерти. В конце концов, ему нечего терять. — Ваша казнь назначена на тридцатое июня. Пока вы будете ожидать в подвале Капитолия, — ровно сказал мужчина и кивнул, словно отдал задание принести ему кофе, а не решил сейчас чью-то судьбу. Саймон встал — больше он ничего не смог сделать. Его руки скрутили за спиной стоявшие в тени — щелкнули наручники. Саймона Вотерсона действительно закрыли в тот день в подвале — ждать своего приговора.***
Признаться, честно, в подвале Капитолия было не так уж и плохо — прохладно, пусть темно, но не воняло и не дуло. Это место даже не было приспособлено под содержание преступников, однако, Вотерсон был уверен, полостью изолированно. Видимо, Капитолий хотел держать его рядом, а ещё избежать лишних вопросов. Посадить мужчину в тюрьму на официальной основе было бы сейчас не просто. Саймон сел на ступеньки и закрыл лицо руками. Ждать, ведь так? Или же есть крохотная надежда, что повстанцы каким-то образом захватят Капитолий и уничтожат всех, включая Саймона? Мужчина не знал. Больше всего на свете было почему-то стыдно именно перед Маркусом, словно они дети, которые предали друг друга из-за какой-то безделушки и теперь сидят по углам, не разговаривая. Саймон никогда и ни за что не признается самому себе, что Маркус Манфред стал его другом, которому можно довериться и рассказать о своих секретах и тайнах. Никогда. Теперь-то этот революционер не обратит внимания на своего же неудачника-убийцу. Впрочем, этот неудачник-убийца мог убить Маркуса и раньше, покончив со всем этим. Но он тянул, тянул, тянул… «Дотянулся, блять.» Встав с холодных ступенек, Саймон понял, что первое впечатление было обманчивым. В комнате очень холодно, несмотря на то, что парень был в своем костюме. Пришлось быстро тереть ладошки, чтобы уж совсем не замерзнуть. Темнота его съедала. Вотерсон был полностью пропитан этим, и перед глазами уже что-то чудилось. Пошерстив в карманах, мужчина достал зажигалку, не с первого раза зажигая её. Комната освещается слабым светом. Тут было довольно просторно — неподалеку стоят бочки из-под дорогущего вина, а рядом деревянные кружки для пива. Интересно, что они тут делают? Или нынче Шато Шеваль Блан сорок седьмого года пьют из дешевых кружек? Ну и дикари. Может, это заначки местных работничков? Мужчина спустился вниз. Прошел немного вперед. Свет резко пропал. Опять чиркает зажигалкой Рядом оказалась табуретка красного цвета, а на ней подсвечник с почти расплавленной свечой. Поднеся огонек к фитилю, Саймон зажёг свечку, понимая, что надолго её не хватит. Однако, теперь в комнате стало немного ярче. Взяв подсвечник в руки, мужчина стал ходить по подвалу в поисках чего-либо, что могло спасти его от гибели. Бежать бесполезно, но хотя бы поесть… Иначе вешать придётся иссушенный от голода труп. Руки нервно шерстили по стенкам комнаты. Это не приносило успеха. А живот от голода уже крутило. Сколько вообще прошло времени? Взгляд упал на наручные часы, но те не радовали. Парень подумал даже, что они сломались, ведь показывали, что прошло лишь два часа. Неужели время начало тянуться так медленно? Саймон закрыл глаза. На примере он не раз убеждался, что если один из органов чувств плохо работает, то остальные должны выйти на передний план, проявляя себя. Однако, сейчас мужчина не мог сосредоточиться на своем обонянии. Оно отказывалось слушать мозг. Мужчина вновь сел на лестницу. Ждать, надо ждать. Еда действительно пришла к нему, точнее, её принесли. Один из охранников, который притащил сюда заключенного, поставил на лестницу поднос с едой и тут же закрыл дверь, пропадая с щелчком замочной скважины. Даже шагов не было слышно. Саймон кинулся к еде: обычный плохо прожаренный рис и недоваренная сосиска. Не привыкать. Мужчина сел за ужин… Или что это уже? Было невкусно, но это лучше, чем совсем ничего. Нужно находить маленькие плюсы. Странно вообще, что Саймона решили не убивать сразу. Да и разве Капитолий не понимает всю степень своей беспомощности? Теперь они не доминантны. Теперь они обороняются, пытаются защититься, но надолго ли их хватит? Людей не остановить. Рано или поздно они смогут перебить армию и попадут в этот чертов Капитолий, и тогда верхушка будет скинута, а президента попросту разорвут на части. Саймон и сам уже об этом мечтал. Закончив с ужином, Саймон отложил поднос. И где теперь спать? И как вообще это делать? Кровати тут нет. Ничего почти нет. Ни подушки, ни одеяла, ни хоть какого-то клочка ткани. Кроме, пожалуй, своей же одежды. Вотерсон стянул пиджак, устраиваясь около стены. Прижал к себе колени, с горем пополам накрываясь, и закрыл глаза, проваливаясь в тяжелый, беспокойный сон без сновидений.