Глава двадцать вторая. Марья Алексеевна.
7 апреля 2019 г. в 21:34
Вот и осталась опять одна в своей келье добровольная узница. Да не такая уж и добровольная - идти б ей в тюрьму, если бы семья позора не боялась. Да и то сказать: из тюрьмы, кто доживет - выходят, а отсюда дорога одна - в могилу.
Сестра Евдокия, бывшая княгиня Марья Алексеевна Долгорукая, в сотый раз перечитала короткое Сонино письмо.
"У папеньки побаливает сердце. Лиза с Мишей еще не вернулись из Европы. Андрюша вчера сказал: "Папа". Я рисую его портрет, но он все вертится, и выходит плохо...»
Сколько всего за этими скупыми строчками! "У папеньки побаливает сердце..." У Петра... ее Петеньки... когда-то любимого мужа - до того предательства!
Как же вы все боитесь бывшую княгиню! "Старая сумасшедшая убийца". Ведь так вы думаете? А ведь и она была молода, и красива. И любила, и верила, и под венцом счастливая стояла! Родила ему троих детей. А он!..
И боль захлестывает сердце до сих пор. Прав ты был, Иван Иваныч Корф! Это сейчас отболело, прошло, а тогда... со свету бы сжила вашу Анастасию! Вместе с ее крепостной маменькой. А теперь - нет и ненависти, только боль и горе. Даже к Марфе не осталось ничего. Даже сочувствие появилось - понимание какое-то. Обе ведь Петра любили, и предал он обеих, и в заключении обе теперь, а на нем ни пятнышка - на святом нашем князе Петре…
"Лиза с Мишей еще не вернулись из Европы..." Год уж ждет княгиня, год молит Бога, чтобы хоть весточка - от Петра ли, от Лизы ли... Нет. Не пришлют. Не простят. Никогда. Скорее уж Владимир Корф поймет и простит, чем родные. Лиза, Лизонька! Ведь растила же тебя, ночей не спала, любила тебя... и сейчас любит! Прости свою мать, Лиза!..
Закричала бы, да кто здесь услышит?
"Андрюша вчера сказал "папа"...
И тут не выдержала, зарыдала старая княгиня.
"Внучек мой! Маленький! Неужто не увижу никогда кровиночку мою, сына Андреева?! Андрюша, сынок, сыночек, нет мне прощения, нет, не-е-ет!"
Княгиня сама не замечала, что говорит вслух, что уже воет в голос. Ее все равно в этих толстых, каменных стенах, в одиночной келье никто не услышит...