Про сиротку, драбллы

*** - Сирота я, сирота, - мурлыкал под нос себе Феденька, оправляя опричный кафтан пред выходом из дому. - Ай! – вскричал он, заработавши увесистый подзатыльник от неслышно подошедшего сзади родителя. Оборотился, состроил лицо обиженное. - А вот неча глупости городить, - молвил наставительно Алексей Данилыч, погрозивши отпрыску пальцем. *** - Сирота я, сирота, - вздохнул Феденька, привычно пристраивая голову на коленях у царя Иоанн Васильевича. И потер невольно затылок, родителем поутру ушибленный. - Данилыч-то слыхал уже? – прозорливо догадался царь, полюбовника по кудрям погладивши. Феденька вздохом печальным подтвердил, что да, слыхал. - И поделом, - молвил царь наставительно. – Да ты куда это собрался? Обиделся, что ль? Ну-ка, на место воротись, – усмехнулся Иоанн Васильевич, Феденьку вспыхнувшего разглядываючи. – Сиротинушка… *** - Сирота я, сирота, - вздыхает Максим Скуратов, качая пьяной головою. Федька Басманов, который и напоил святошу опричного, заманивши того в гости лестью да хитростями, вскидывается возмущенно. - Э-э-э, ты не повторяй-то за старшими! И впрямь ведь – про сироту Федька любит, когда бывает настрой соответственный да ежели сыщется неискушенный человечек навроде памятного князь Серебряного; на тех, кто Басманова знает долго, речи про веревку на шею давно уж не действуют. - Сирота, как есть сирота, - продолжает Максим, будто и не слыхал Федьки-то. Басманов, знаменитые кудри пригладивши, брови хмурит, нос курносый морщит, вопрошает у гостя вкрадчиво: - Нешто преставился Малюта, Григорий свет Лукьянович? Отчего не знаю? Тут уж приходит Максимов черед оскорбляться да брови хмурить: - Типун те… Жив батюшка мой да здоров, чего и тебе, окаянцу, желает, хоть и не надо бы. - А коли жив, то и нечего тут, - говорит Федька твердо, а для верности еще и кулаком по столу стучит. Несильно, чтоб не свернуть ненароком кубки богатые, вином алым наполненные. Максим вздыхает тяжко, на Федьку глядит грустно, да про сироту более не заводит. А кубок новый из рук у того берет, отчего ж не взять... *** - Сирота я, сирота! – объявил запыхавшийся Феденька, топнувши ногою в завершенье залихватской пляски. - То да, - согласился важно Васюк Грязной, кося на Феденьку взором пьяным да масляным. – А иди ж, сиротинушка моя, до дядьки Василия: приголубим, утешим… - Васька! – рявкнул с другого конца столу нетрезвый Вяземский, грозя Грязному пальцем – и все под гогот прочих гостей-опричников да под возмущенное шипенье Феденьки. - Да шучу я, шучу, - вздохнул неискренне Васюк, с трудом от Феденьки глаза отводя. А все ж, провожая гостей, успел зажать Басманова до стеночки да прошептать на ухо, что коли возжелает сиротка утешения… И был Феденькою бит по мордасам, а потом еще и Вяземским, набежавшим на звуки ударов да сразу все и уразумевшим. Ибо ревнив на Слободе был не один только царь Иоанн Васильевич. *** - Сирота я, сирота, - вздохнул Феденька, почесавши переносье кончиком пера гусиного, коим с утра правил он некие грамотки, по личному государя порученью. - Притомился, что ль? – хмыкнул еще злой на Феденьку Вяземский, зашедший как раз грамотки правленые забрать. – Уж прости, утешить не возьмусь, рылом не вышел, да и не умею – эдаких сироток-то. - Тьфу на тебя, - с досадою поморщился Феденька, на Афанасия пером махнувши. – Васюка свово утешай, коли не надоело еще. - И утешу, - ответил Вяземский с достоинством, припоминая живо, как опосля скандалу сперва Грязного наказал за попытку изменушки, а потом до первых петухов со всем стараньем утешал… *** - Сирота я, сирота, - Феденька наколол на щепочку гриб соленый да застыл, придирчиво добычу свою разглядывая. - Ты кушай, кушай, чудушко, - усмехнулся князь Никита Серебряный, бросаючи взоры умильные попеременно то на Феденьку, то на миску с грибочками, кои сбежавший из Слободы Басманов по осени самолично солил – то бишь, чуть не довел Никодима, что отвечал за готовку на всю пограничную дружинушку, до каленья белого, стоя над душою его да наставляючи в правильной засолке грибов. И не зря доводил, ибо грибочки получились славные. *** - Сирота я, сирота, - завел мысленно Феденька, а вслух не решился – уж больно хмур да злобен был нонче Скуратов, прозванный Малютою, не дай бог еще и впрямь сиротою сделает… Потому, кивнувши псу государеву в знак приветствия, поспешил Феденька убраться подалее – подшутить над рыжим можно и в иное время, никуда-то он не денется. Малюта же, проводивши в спину басмановскую тяжелым взором, выдохнул с облегченьем да лоб рукою мозолистой утер. Пронесло. *** - Сирота я, сирота, - улыбнулся Феденька, пододвигая осоловевшему немчину миску с крепкими молодыми огурчиками. - О, йа, йа, - едва языком ворочая, отозвался Генрих Штаден, сводя пьяные глаза к переносице и рукою дрожащею потянувшись до предложенной закуски. Феденька ухмыльнулся, подлил немчину горькой и начал назубок выученную речь про сиротку и прочее. Штаден-то все одно никакой, не разумеет ничего, а Феденьке навык терять не годится. Так что и сей слушатель сойдет.