Прошлого не вернуть, не исправить

      Чанель не знал, в который по счёту раз он заходил в эти двери, не знал, сколько раз садился за барную стойку, не знал, сколько раз заказывал самое крепкое спиртное, просто не знал, сколько бокалов в себя влил... Отвратительно знакомая горечь не в первый раз жгла горло, разносясь по организму с завидной скоростью. Она двигалась по сосудам настойчиво и целенаправленно, желая захватить не только тело, но и подчинить разум. Почему-то какой-то высокоградусной жидкости с завидной лёгкостью всегда удавалось подчинить себе людей, заставляя всех политических деятелей или просто людей, жаждущих власти, лишь гнаться за её умением порабощать людские сердца. Хотя, наверное, это громко сказано. Просто алкоголь являлся рычагом... Нет, скорее, ключом ко всем внутренним дверям каждого человека: к маленьким и большим, к лежащим на поверхности, к сокрытым за семью печатями.       Паршивое множество считало, что высокоградусным напитком люди (и не только) пытаются уйти от проблем, забыться, попытаться найти решение. Но только не Чанель.       Для таких, как он, алкоголь являлся лишь средством, с помощью которого можно отпустить себя. Он гнался за тем чувством, когда горечь внутри разгорается и своим жаром открывает все створки души, которые обычно наглухо закрыты под натиском окружающего, лживого и прогнившего мира. Пак терпеть не мог сдерживаться, держать статус, выстроенный годами, подстраиваться под окружающее пространство и говорить себе и окружающим, что все пройдёт.       Он, наверное, любил крепкий алкоголь за то, как он помогает отвлечься от сухого и омерзительного «надо». Ему до боли нравилось, когда все рамки исчезают, когда не нужно сдерживать слезы, как душа со всеми её тайнами и страхами открывается перед всем миром. Как она говорит всему окружающему на планете: «Да, вот все мои чувства. Вот они. И что вы мне за это сделаете? Во мне бурлит алкоголь и мне больше не страшно открыться. Не страшно принять бездну внутри. Не страшно посмотреть в лицо этой всепоглощающей тьме. Не страшно больше чувствовать, как сил уже ни на что не хватает. Совсем не страшно...»       Ради этого Чанель вновь и вновь приходил в бар. Чтобы отпустить себя, чтобы принять горе, которое сдавливает его в железные тиски. Чтобы посмотреть в лицо желанной смерти, которая уже давно хочет принять его в свои объятья. Он был чертовым бессмертным, могущественным существом, только вот желал смерти больше, чем любой из живых на этой планете.       Он ощущал себя настоящим мертвецом. Кровь прекратила циркулировать, хотя остатки сердца упрямо толкали её вперёд. Очень сильно хотелось забыться. Но больше этого сердце желало вновь почувствовать любовь самого дорогого существа, крепкое тело хотело ощутить тепло родного человека. Человека... Давно ушедшего. Кенсу не вернуть. Не повернуть время вспять, не отмотать его назад. Они прожили долгую жизнь вместе, но по сравнению с тем, сколько жил сам Чанель, это было лишь секундой. Мимолетной, но самой прекрасной секундой в его жизни.       Мгновением, когда действительно хотелось жить.       Не когда в пылу сражения, преодолевая горы окровавленных тел, он шёл к победе. Не когда благодаря хитрому и хорошо придуманному плану он захватывал власть в целом государстве. Даже не когда его пытались убить, пытая долго и изощрённо, отчего тело надолго запомнило резкую, надломленную боль. Только в моменты с Кенсу. С его омегой, которого так безжалостно забрали небеса.              Он был и оставался бессмертным существом. Это его дар и проклятье. Чанель тысячелетиями творил то, что ему вздумается. Он живёт ровно столько, сколько существует время.       Его сердце давно превратилось в камень. Только вот хрупкие и немного прохладные ладони смогли его растопить. Звонкий смех и яркая улыбка воскресили душу, заставили поверить в чудеса, увидеть счастье.       Часы жарких ночей были долгими, а поцелуи после них - удушающе нежными. Удивление от того, что у них будет ребёнок, не проходило до самого последнего момента. Крики боли и слёзы счастья - все это слилось в одно целое, даря свету новое чудо.       Но время шло неумолимо быстро и не подчинялось словам своего давнего знакомого, который по ночам молил остановиться. Они оба знали, что не будут вместе вечно. Оба понимали, что это невозможно. Вот только ослепленные безграничной любовью сердца до последнего надеялись, что все будет так, как они того желают.       Из-за слабого здоровья омега быстро угас. Ребёнок стал для него непосильной ношей, которая и так сократила жизнь совсем ещё юного создания. Чанель выл несколько ночей подряд не своим, а каким-то звериным голосом, отдавая всю свою боль миру, чтобы даже Всеотец услышал его горе. Он не видел ничего вокруг, пока маленькая ладошка сына не привела его в чувства. Тогда он нашёл новый стимул жить. Нет, Кенсу не ушёл, не пропал бесследно! Он оставил частичку себя рядом с любимым, навсегда оставаясь в его сердце.       Но маленький омега унаследовал слабое здоровье от отца, почему-то не взяв от второго бессмертие. Тогда Чанель почувствовал, что из места, где находилось сердце, оторвали ещё один кусок, оставляя зияющую дыру.       Такое горе нельзя чем-то унять. Пусть мозг, прошедший через множество потерь и страданий, уверял, что со временем боль утихнет, все забудется, но сердце тихо, почти незаметно шептало, что не забудет никогда, что будет болеть и помнить, лишь обрастая рубцами со временем.       В этом была правда. Боль утихает со временем, мозг прячет воспоминания в самый дальний уголок сознания, но сердце... Сердце продолжает болеть. Оно делает нас такими, какими мы есть. Оно напоминает нам о пережитом огромными и болезненными шрамами. Время не лечит. Время вообще никогда не играет на руку кому-либо, играя лишь по своим правилам. Это самый жестокий и беспощадный враг, который даже не остановится посмотреть на то, как ты умираешь, и не важно - физически ли или психологически.       Лишь одно становится ясным.       — Прошлого не вернуть, не исправить... — проговорил мужчина очень тихо и вскинул руку, прося бармена повторить заказ.