В ад и обратно

Let it rest on men like him Who went to Hell and came back. Sabaton. To Hell and back. (перевод. Пусть он (свет) сияет над такими людьми, Кто спустился в ад и вернулся обратно). *** Склад ужасно нужных вещей, которые не поместились в дом, располагался у родителей в бывшей бане. Йоханнес нырнул туда уже с полчаса как, никому не сказав, зачем, - и до сих пор не показывался. - Я схожу за ним, - поднялась было Хедда. Она чувствовала себя немного неловко от того, что её жених заставлял себя ждать, когда уже все собрались. - Сиди, - махнул рукой Тарьей, - я сам. Заглянув внутрь бани, он хотел было позвать брата, так как в темноте не мог ничего разглядеть, но Йоханнес опередил его. - Иди сюда. - Йоська, у нас одна минута, чтобы вернуться в дом. Я оставил Эмиля на кухне, наедине с жареной курицей… - Смотри! Братишка вышел на свет, держа в руках золотую медаль на ленте и поднимая её повыше. Тарьей осёкся, узнав награду. Медленно протянул руку, взвесил золотой кругляш на ладони и задумчиво улыбнулся. Йоханнес не сводил с него глаз. - Держи, она твоя, - Тарьей спокойно протянул медаль брату, - твоё первое золото. - Нет, - рыжий помотал головой, - она твоя. Тогда, столько лет назад, я отдал её тебе – и ни разу не пожалел. *** - Давай рассказывай, - велел брат, запирая дверь номера изнутри. - О чём? – пробурчал Йоханнес, одновременно оценивая расстояние от стола, рядом с которым он стоял, до окна. Свалить незаметно вряд ли удастся. - О себе. Заколебал уже кваситься. - Мне нечего рассказывать. - Ага. Ты просто от нефиг делать три недели ходишь скучный да вялый, как просроченная морковка. Валяй давай, делись, что у тебя там случилось. Йоханнес закусил губы. В глазах чертовски защипало. Да Эмиль у него случился, мать его волшебницу! Эмиль, который несмотря на всю свою фактическую близость, так же недосягаем, как звезда с дурацким именем Альдебаран. И вот именно сейчас это стало особенно заметно, когда пришлось проводить кучу времени вместе. Он тебе и улыбнётся, он тебя и рассмешит, он за тебя самому Фуркаду морду набьёт, если случится такая надобность – и всё это время, тролль его забери, он будет обожающим взглядом смотреть на Тарьея. Как ни странно, этот факт немного отрезвлял дурную рыжую голову. В часы самого благостного настроения он великодушно думал, что хорошо, что рядом с Эмилем – именно Тарьей, достойнее его кандидатуры Йоханнес не выдумал бы и за сто лет. А когда накрывала чёрная тоска, он казнил себя за то, что пытается отнять у своего брата самого близкого ему человека – пусть в мыслях, в мечтах, но пытается же. И когда Тарьей был рядом, вот как сейчас, и тревожно заглядывал в глаза, пытаясь разобраться в душевном бардаке своего братишки, тоска топила сильнее всего. Йоханнес всхлипнул, быстро провёл рукой по глазам и в следующий момент почувствовал, как брат обнимает его. Сильная рука осторожно гладила по волосам, и это было так странно и непривычно – Тарьей с малолетства редко проявлял нежность по отношению к братишке, скорее уж позволял себе изводить его и драконить на разные лады. Но Йоханнес никогда не жаловался родителям и не обижался. В далёком-далёком детстве, когда он с плачем прибежал рассказать, как старший спихнул его в овраг, поросший крапивой, - отец внимательно выслушал его и сказал только: «Тарьей любит тебя больше всех на свете. Запомни это». Малыш Йося удивился таким неожиданным словам, но запомнил. С тех пор родители не слышали от него ни слова обиды или гнева в адрес брата, а быстро проходящие годы показали, что отец был прав. - Тебя обидели, или ты сам накрутился? Йоханнес промолчал. Стоит утвердительно ответить на первый вопрос, и Тарьей потребует все имена, явки, пароли, и отвертеться уже не получится. Он отрицательно мотнул головой. - Значит, сам. Давай говори уже. Йоханнес смешно пыхтел ему в плечо, стараясь не расплакаться. - Ты меня убьёшь, если я расскажу. - Детский сад спалил? - Нет. - Продал Бьорндалена шведам? - Нет. - Сдаюсь. Рассказывай. Рыжий перевёл дыхание, вытер нос об рубашку брата и, наконец, выложил правду. - Я влюблён. - Так… - Ваще сильно. - Так… - В Эмиля. Рука, гладившая его по волосам, замерла. На миг Йоханнесу показалось, что сильные пальцы сейчас сомкнутся на его затылке и просто снимут скальп к чертям. Но наваждение быстро прошло. Тарьей ничего не сказал, только почему-то крепче прижал братишку к себе и вздохнул. - Не ты первый… - пробормотал он. - Тарь, прости, я не знаю, как так вышло. Я такой мудак… Тарьей отстранился, попробовал заглянуть брату в глаза, но тот упорно отворачивался, пряча красные, опухшие веки. - Эмиль пока не должен об этом знать. - Хорошо. Конечно. - Пусть это останется между нами. Хотя бы на первое время. Мы вместе что-нибудь придумаем, слышишь? - Да. Прости. - За что? - Ну… вы же с Эмилем… - Ничего не мы с Эмилем, - перебил брата Тарьей. – Уж тебе ли не знать. Что, Тириль начирикала? Так и знал. Успокойся. Мы друзья, но не более. Рыжий мальчишка так и смотрел вниз, избегая взгляда брата, иначе бы заметил, как мгновенно побледнел Тарьей от услышанной новости. Неуловимая тень ужаса прошла по его лицу, опахнув гибельным крылом, и исчезла. Йоханнес – важнее всего на свете, и если есть хоть малейший шанс помочь ему, как-то облегчить ему жизнь, надо использовать этот шанс. О себе можно будет подумать потом. *** Эмиль… Эмиль – это всё самое прекрасное, что только могла придумать природа. Самый красивый, самый талантливый, весёлый, умный, добрый… Йоханнес мог бы придумать пять сотен эпитетов для лучших человеческих качеств – и все они поблекли бы в сравнении со Свендсеном. Он даже не вдумывался, не пробовал анализировать, почему он пришёл к такому выводу. Просто Эмиль – лучше всех на свете. И точка. Он был лучше всех и тогда, когда они вдвоём с Тарькой заваливались в дом к Бё и наперебой рассказывали байки из большого биатлона, а юниор Йоханнес только молча завидовал и отчаянно мечтал скорее вырасти, чтобы примкнуть к весёлой команде профессионалов мирового уровня. Он был лучше всех, когда шутливо издевался над рыжим мальчишкой, а тот терялся и не знал, что ответить. Только обидчиво сверкал глазами на рыдающего от хохота старшего брата, который и не думал заступаться за него. Он был лучше всех, когда звал Тарьея с собой на рыбалку и заодно приглашал Йоханнеса – и даже когда не приглашал, а воровато улыбаясь, сообщал матери большого семейства, что намерен стащить у неё среднего ребёнка на пару суток в своё личное пользование, даже тогда он всё равно был лучше всех. Йоханнес ждал, сжимая зубы и не разрешая себе отчаиваться. Высчитывал дни, когда сможет перейти в разряд «профи», поближе к Эмилю. Будущие многомесячные сборы вдали от дома, Кубки мира и серьёзные гонки на одном уровне с самыми титулованными биатлонистами не страшили его. Наоборот, радовали. Эмиль будет рядом. И вся эта бешеная круговерть заиграет, запестрит мириадом ярких красок, если каждый день разделять с самым лучшим на свете человеком. Такие радужные перспективы рисовал себе Йоханнес. И тем больнее шарахнула его по голове госпожа Реальность. Ему почему-то казалось, что едва он войдёт в национальную норвежскую сборную по биатлону – как все тут же начнут его уважать и им восторгаться. Кто-то и начал, спору нет, но только не Эмиль. Для Свендсена он оставался всё тем же смешным, рыженьким мишкой-торопыжкой, младшим братом своего друга. Друга… О дружбе Эмиля и Тарьея легенды ходили далеко за пределами Норвегии. Это Тарьей в тот год, когда пропускал сезон и смотрел все гонки по телевизору, внезапно сорвался из дома с одним рюкзаком и вылетел в Анси ближайшим рейсом – только услышав случайно оброненную Эмилем фразу, что ему не хватает друга на этом КМ. Это Эмиль однажды пыхтел полвечера, втыкая бутылки шампанского в снег под окнами гостиницы так, чтобы получилось слово «Поздравляю». Никто из ребят других сборных не знал норвежского, но каждый понимал, кому адресовано это милое сообщение. И мало какой журналист удерживался от провокационного вопроса об истинных отношениях двух норвежцев. Слыша в сотый раз подобный вопрос, Эмиль смеялся, притягивал к себе Тарьея и ласково ерошил ему волосы, одновременно честно-честно глядя в камеры и в сотый раз отвечая, что у них абсолютно платонические чувства друг к другу. Совсем даже ничего пошлого, а если вам что-то случайно показалось – это всего лишь обман зрения. И Тарьей, кладя голову на плечо товарища, молчаливой, но ослепительно счастливой улыбкой подтверждал слова Эмиля – и ещё больше разжигал любопытные подозрения СМИ. И вот оно, первое золото, такое долгожданное, драгоценное, дороже не то что всех на свете алмазов, а даже звёзд в небесах. Йоханнес еле подавил в себе желание сразу же вслед за Эмилем поцеловать эту выстраданную медаль, ощутить на холодном металле ещё не остывшее тепло его губ. Столько счастья, сколько сегодня свалилось на его рыжую голову, даже во сне никогда не снилось. Наконец-то Эмиль смотрит на него с уважением и гордостью, наконец-то бывший юниор имеет право стоять на одной линии с величайшими биатлонистами мира и называть себя равным среди них. В этот момент он, ослеплённый, обезумевший от всех этих разнообразных чувств, даже не думал про Тарьея, для брата в его ошалевшей голове места уже не осталось. Но только спустившись с пьедестала и кое-как отлипнув от Свендсена, он беспокойно окинул взглядом все видимые пределы стадиона – Тарьея не было. Ни поблизости, что уже само по себе странно, ни где-то ещё. *** Тарьей смотрел на пьедестал издалека – и не знал, дышит ли он в этот момент или давно уже умер, а пустая смазливая оболочка по какому-то недоразумению продолжает ходить и улыбаться. В этой гонке ему не повезло, не смог войти даже в шестёрку лучших и вынужден довольствоваться тем, что хоть не он, так двое друзей и сокомандников отстояли честь Норвегии. Хотя… Как сказать – не повезло. Шёл впереди, мог бы забрать золото. Влёгкую бы мог. Если бы не Йоханнес, с которым они встретились на втором рубеже. Ему нужна была эта медаль, нужна, как воздух, и в свете вчерашнего разговора Тарьей слишком хорошо понимал, что не сможет отнять у братишки эту надежду. Йоханнес мчался, как сумасшедший, едва не падая от усталости, терял время на стрельбище, выцеливая эти проклятые мишени, чтобы ни одна пуля не ушла мимо чёрного глазка, и снова мчался так, что снег, казалось, горел под его лыжами. Он рвался к золоту – не ради золота. Ради Эмиля. Показать, на что он способен, показать себя в самом лучшем виде, может быть, хоть тогда Свендсен обратит на него внимание. Хотя бы улыбнётся. И, зная это, Тарьей не мог отнять у брата его горячечную мечту. Один взгляд в умоляющие глаза, без единого слова – и рука уверенно кладёт две подряд пули мимо мишени. И кивок головой себе за спину, на трассу – бегом, Йоська, дорога свободна, и не оглядывайся! Как в сломанном калейдоскопе, яркие картинки плясали перед глазами, путаясь и натыкаясь друг на друга. Финиш. Йоханнес – на высшей ступеньке пьедестала. Улыбается, сияет сразу всеми своими веснушками, машет рукой трибунам. К нему для общего фото поднимаются два других призёра, Мартен и Эмиль. Тарьей хочет отвести глаза и не может. Не видеть того, что произойдёт, кажется ещё страшнее, чем наблюдать своими глазами. Йоханнес безумно, безудержно счастлив. Кажется, если сейчас на всём стадионе вырубится свет, никто даже не заметит – так ярко светится от счастья победитель гонки. Прижимается к Эмилю, заглядывает ему в глаза, что-то шепчет на ухо. И, разумеется, получает свою порцию обязательных объятий и дружеское похлопывание по рыжей макушке. Эмиль тоже доволен своим результатом, он размахивает полученным букетом и шутя тычет им в нос золотому медалисту. Издалека они кажутся такими счастливыми, гордыми за себя и друг за друга, а ещё – удивительно подходящими друг другу. Эмиль забирает в ладонь медаль своего сокомандника, показушно целует её перед камерами и хлопает обратно Йоханнесу на грудь, как бы подтверждая боевое крещение вчерашнего юниора. Тарьей, наконец, опускает глаза. Разве братишка этого не заслужил? Славное рыженькое солнышко, едва не доконавшее себя бесконечной тоской и самоедством, разве он не достоин сегодня золотой медали, всеобщего обожания и внимания Эмиля? Понял или нет Йоханнес, что брат намеренно отпустил его вперёд, Тарьей так в тот день и не узнал. После этих двух нарочитых промахов удача отвернулась от него до самого конца гонки. Новые промахи, потерянное время, истощившиеся ресурсы… И обидное восьмое место. А потом, после церемонии награждения, уже никаких сил не было говорить о чём-то с Йоханнесом. Да и о чём с ним говорить? Он спустился с пьедестала, почти вися на Свендсене, ничего вокруг не замечая, и радовался так шумно, что в одиночку заткнул сразу всю французскую сборную, тоже счастливую от второго места Фуркада. Тарьей отступил назад, смешался с толпой сервисёров и других биатлонистов и потихоньку выбрался со стадиона. Он сегодня выжал из себя всё своё великодушие, получив взамен ушат горечи и боли. Совесть велела радоваться за брата, сердце не слушалось и ныло, и ныло от непонятной тоски. И будучи в самом эпицентре этих непонятных чувств, Тарьей не мог и не хотел сейчас никого видеть. Особенно Эмиля и Йоханнеса. *** Гонки Кубка мира шли своим чередом, а в норвежской сборной разгоралась невидимая, неосязаемая война. Настоящая война с огнём и кровью, которые лишь внешне никак не обнаруживали себя, но от того только сильнее саднили нанесёнными ими раны. Оба брата Бё вели каждый свою войну, и если Йоханнесу уже не было нужды скрывать свою тайну, то Тарьея тяготили и секреты братишки, и свои собственные. Первое время Йоханнес безоговорочно слушался брата. Мучаясь одновременно и безответной любовью, и чувством вины перед Тарькой, он готов был на всё, лишь бы заглушить хотя бы одно из этих нелёгких чувств. Заглушить страсть к Эмилю получалось с трудом. И хотя она, не первый год варившаяся в собственном соку, уже больше напоминала тягостную привычку, Йоханнес никак не мог с ней расстаться. И по-прежнему идиотски улыбался, разговаривая со Свендсеном, и преданно ловил каждое его слово, и бесконечно ездил Тарьею по ушам, описывая скопом все свои мысли, чувства и мечты по этому поводу. Потом стыд брал верх, и рыжий надолго затыкался. Как бы там ни уговаривал его Тарьей, что у них с Эмилем нет романтических отношений от слова «совсем», просто очень хорошие друзья, - Йоханнес не мог ему до конца поверить. И не то что поверить, он не мог даже представить себе, чтобы кто-то мог относиться к Эмилю менее страстно, чем он. - В таком случае, почему все ребята и девчонки всех сборных не бегают за Эмилем, как влюблённые собачки? – спрашивал Тарьей. - Не знаю, - искренне отвечал брат. И тут же смеялся сам над собой, понимая, как глупо выглядит со стороны. Сначала он был рад, что Тарьей направляет его, учит, как себя вести, чтобы совсем-то уж дураком перед Эмилем не выставляться. Понемногу успокаиваясь и привыкая к мысли, что взаимности от Свендсена ему не добиться, он учился заново смотреть по сторонам и улыбаться девчонкам. И не только улыбаться, а даже флиртовать. До тех пор, пока одна простая, как апельсин, мысль вдруг не обожгла его – в тот момент, когда они с братом раскатывались на стадионе накануне старта. - А почему ты думаешь, что у меня всё безнадёжно? – спросил он в упор, едва только его озарило, даже не потрудился придумать адекватную подводку к вопросу. – Эмиль свободен, насколько я знаю, девушки у него нет. И мы с ним очень хорошо общаемся. Так почему ты уверен, что дело гиблое? Тарьей чуть не споткнулся, застигнутый врасплох, но сумел вовремя собраться с мыслями. - Потому что я его хорошо знаю. Он по мальчикам никогда, даже близко такого не было. Ни разу повода не давал заподозрить. Не, Йоха, тут реально ловить нечего. - Жаль, - задумчиво сказал Йоханнес, останавливаясь. – Иногда мне кажется, что всё и правда беспросветно, нечего и пытаться. А иногда – прям чувствую, что мог бы его соблазнить. Только вот чего-то не хватает. То ли боюсь, то ли что. А вот один бы решительный шаг – и всё бы получилось. Тарьей не успел перевести дыхание и удержать себя. Вместо этого он вдруг резко выпалил: - Нет, говорят тебе, рыжая бестолочь! Ничего у тебя не выйдет! И сразу после этого оттолкнулся обеими палками от снега и рванул вперёд, не оглядываясь. Раскаяние пришло мгновенно, вместе с мучительным сожалением – но отмотать время назад даже на пять минут было нельзя. И слыша за спиной шорох лыж по снегу, Тарьей уже знал, что сейчас будет. Йоханнес нагнал его спустя минуту, обошёл сбоку и резко затормозил, поворачиваясь лицом к брату и опираясь на воткнутые в снег палки. Недобрый огонь разгорался в глубине ясных глаз. - Ты! – хрипло начал он. – Значит, ты тоже… И врал мне в лицо! - Отстань! - Что, скажешь, я не прав? Посмотри на меня! Ты сам втрескался в Эмиля как сопливая девчонка, и поэтому не хотел, чтобы у нас с ним что-то было! И запрещал мне даже намекать ему на это! - Йоха, замолчи. - Нет. Я и так слишком долго молчал, но теперь… - Йоханнес не договорил, вместо этого развернулся и что было сил погнал к выходу со стадиона. Тарьей остался стоять. Палки, воткнутые в снег между лыжами, были хорошей опорой. Можно было положить сверху руки, упереться в них лбом и чуть-чуть подышать. Как хорошо, что на стадионе больше никого нет, никто не видит этого отчаяния, этого смертельного, парализующего страха. Тарьей готов был душу продать первому же покупателю, чтобы иметь возможность прямо сейчас провалиться в преисподнюю и забыть обо всём происходящем навеки. Брат всё понял, просчитал буквально с одной случайно вырвавшейся фразы, и теперь его уже не удержать. Конечно, он признается Эмилю. Он на взводе, горячий, как молодой жеребёнок, и в двадцать лет ещё полон оптимизма. А дальше… дальше Тарьей просто цепенел в пароксизме ужаса. Какие у него самого шансы против брата? Йоханнес моложе, веселее, талантливее. Он не приелся так, как Тарьей, с которым Свендсен знаком уже добрую сотню лет. Конечно, с ним Эмилю будет интереснее. Может быть, у них даже что-то и получится. Не зря же на пьедестале они так обнимались, не зря Эмиль поцеловал эту проклятую золотую медаль. Тарьей стронулся с места. Прочь отсюда, с этого стадиона, куда угодно, лишь бы подальше. Палки взвихрили снег, лыжи легко катнулись в сторону от проложенной трассы. За стадионом поле, дальше лес, прочь отсюда, на край света, где можно будет упасть и умереть. *** Йоханнес примчался в гостиницу, скинув инвентарь на совесть сервисёров, готовый немедленно рассказать Эмилю обо всём. И как долго мечтал о нём, и как до сих пор надеется на взаимность, и много чего ещё. Окрылённый, почти радостный, в предвкушении разговора, к которому готовился не один год, он метался по этажам, выискивая друга, но почему-то нигде не мог его найти. И вот уже стал спадать его ажиотаж, и закрались первые сомнения, а через пару часов бесплодных поисков он настолько разуверился в себе, что решил отложить признание ещё на неопределённое время. И тут же столкнулся в коридоре второго этажа с Эмилем. - Мне сказали, ты меня искал, - остановил его Свендсен. - А… э… да, - запнулся Йоханнес, - я хотел узнать, ты не видел Тарьея? - Так он не с тобой? Впервые в жизни Йоханнес видел, чтобы живой человек так резко бледнел. Буквально за одно мгновение с лица Эмиля стёрлись все краски, как будто смытые мощной струёй воды. Свендсен схватил его за руку и сжал так, что будь на руке хоть малейшая царапинка, кажется, кровь из неё пошла бы фонтаном. - Где он? – глухо переспросил Эмиль, хотя младший сокомандник только что задал ему тот же вопрос, - где Тарьей?! Йоханнес молча смотрел ему в глаза, мимо слуха просачивалось его невнятное бормотание, что старшего брательника уже давно никто не видел, причём реально давно, несколько часов, вроде как ушёл на тренировку и с тех пор не возвращался, хотя давно уже должен был, и телефон не отвечает, абонент не абонент, и никто ничего сказать не может. - Как только появится, - торопливо говорил Эмиль, даже не замечая, что рыжий мальчишка его почти не слушает, - если появится, конечно… сразу звони мне, слышишь? Сразу же. Хоть там ночь-полночь, хоть что. Он наконец выпустил измятую руку Йоханнеса и, даже не кивнув на прощание, быстрым шагом удалился. Младший Бё проводил его взглядом и вдруг сам себе на удивление легко вздохнул. Вот всё и встало на свои места. Пора заканчивать эту надоевшую трагикомедию. Прав был Тарьей, не дождаться Йоське от Эмиля взаимности. Только не потому, что предмет его воздыханий такой упёртый женолюб, а совсем по другой причине. Он спустился вниз, вышел на крыльцо и уселся на скамейке у самого входа. И когда уже погасли все окна в гостинице, и темнота опустилась такая, что собственную руку было не видать, к нему подошёл Тарьей. Уставший, еле держащийся на ногах, вконец расстроенный, он выглядел жалко и обречённо, но увидев братишку, попытался приободриться. - Йоська, слушай. Ты был прав. Прости, что я заварил всю эту кашу. Я не буду становиться тебе поперёк дороги, правда, я же всё понимаю… Йоханнес не дал ему договорить. Молча поднялся, подошёл к брату и крепко его обнял, заставляя замолчать. Тарьей слегка удивился, но на объятие ответил. Так они простояли какое-то время, не шевелясь и не отстраняясь друг от друга, а потом Йоханнес спокойно сказал: - Эмиль весь вечер с ума сходил. - Эмиль? - Представь себе, да. Я почти уверен, что когда ты сейчас к нему поднимешься, он запрёт тебя в номере до конца этапа. И вот ещё что… Тут он разомкнул объятия и снял с шеи свою драгоценную золотую медаль, которую несколько часов прятал под флиской. - Держи. - В смысле? - Она твоя. Видя, что брат искренне не понимает и не торопится принимать подарок, Йоханнес сам надел медаль ему на шею и прижал ладонью к груди. - Не глупи, Йоха. Ты выиграл эту гонку, и золото по праву твоё. - Нет, - рыжий мальчишка усмехнулся и покачал головой. – Эта гонка была твоя. Ты пришёл бы первым, если бы не пропустил меня вперёд своими двумя косяками. Думаешь, я не заметил? И Эмиль… - Что? - Тоже твой. Уж не знаю, как так получилось, но я понял это гораздо раньше, чем ты. Часов на пять. У Тарьея перехватило дыхание. Ему ужасно хотелось что-то сказать, а лучше спросить, но ни одного толкового слова не шло на язык, всё какие-то дурацкие междометия. Поэтому он ограничился тем, что запустил пальцы в рыжие волосы, шутливо их взлохматил и рванул брата на себя, душа в объятиях ещё более крепких, чем мог от себя ожидать. *** Йоханнес накрыл обеими ладонями руку Тарьея со всё ещё зажатой в ней медалью. - Я рад, что всё получилось так, как получилось, - искренне сказал он. Глаза уже попривыкли к темноте бани, и сейчас он мог разглядеть, что Тарьей улыбается. - Ты так Эмилю и не рассказал? - Нет, а зачем? Всё прошло. У меня невеста красивее всех Эмилей на свете, - тут Йоханнес не удержался и показал брательнику язык. – Может, потом, на пенсии, когда мы будем сидеть у огня и попивать сидр… - Слышь, ты, сидр, - раздался притворно суровый голос от двери, - вы тут так долго пропадаете, что не будь ты Тарьке братом, я бы тебя уже вперёд ногами вынес. Эмиль протиснулся сквозь узкий проём и наощупь двинулся вперёд. Впрочем, временная слепота в темноте бани не помешала ему быстро найти Тарьея и по-хозяйски сграбастать своё сокровище в объятия, одновременно увлекая его обратно к выходу. - Идёмте уже, - сказал он, - а то Хедда передумает за тебя замуж выходить. И будет права. Братья переглянулись и незаметно от Эмиля одновременно подмигнули друг другу.