Bakemonogatari

      Блядь остаётся блядью.       Знал, но наивно верил — всего лишь слова. Идиот. Стоило ему испариться из поля зрения Учихи на сутки, как он тут же нашёл, чем себя развлечь.       Каварама стоит у реки и пустым взглядом таращится на застывшую парочку, что в паре шагов напротив. В глазах Учихи — негодование, мол, чего стоишь, не видишь, мы заняты. Видит, прекрасно видит.       Шок, но иного окраса — ярче и оттенков много больше. Война оказалась бездарным учителем, из раза в раз одна и та же картина в алых тонах — брызги крови, отлетающие в разные стороны конечности, отсечённые головы и сожранные огнём тела. А мир, столь желанный и восхваляемый, показал обратную сторону — изнаночную, с грубыми, уродливыми швами.       Порыв разбить обоим морду в хлам развеялся с острой болью в районе лодыжки, и смертельная усталость ударила в голову.       Плевать.       На всё.       Каварама уходит, не замечая ужаса в глазах Учихи, не чувствует под варадзи склизкого тела, что извивается, шипит и защищается.       — Сенджу! — кричит Учиха в спину. — Эй, Сенджу! — но всё на что хватает Кавараму — дотоном возвести между ними стену.       Стоило оно того? Чтобы вот так бездумно рваться за любовью и каждый божий день получать то под дых, то промеж глаз? Верно Тобирама говорил, что балбес, тупой и безнадёжный. Учиха вытер ноги, до бела, аж пятки блестят, а душа Каварамы отслаивается от тела грязными ошмётками.       Учихи мастерски умеют мучить, истязать и без шарингана. Зачем додзюцу, когда навыков гораздо больше? Влюбить, а после — изводить — достойная стратегия достойного клана.       Каварама ускоряет ток чакры, не понимая — для чего? Просто так легче — выгорать от собственной силы, чем пылать в катоне от любви. Повзрослел ли? Маловероятно. Устал? Возможно. Домой? Больше некуда. И намеченный путь вскоре упирается в главные ворота Конохи.       Он проходит пост, не замечая, как сильно изменилось селение за полтора года. Не видит ни красоты улиц, ни силуэта чуть поодаль в белом. Каварама просто идёт. Вопрос — что дальше? — не заботит. Будь что будет. Женят? Согласится. Заставят возглавить клан? Так тому и быть. Он закопается в рутине, среди ворчливых старейшин и нескончаемых бумаг, если того пожелает отец, только бы лицо Учихи не преследовало его.       — Каварама?       Голос Тобирамы выдёргивает — откуда — сам не знает. Размытое пятно в белом с фокусировкой обретает чёткость, и родное лицо с засечками радует глаз. Каварама вымученно улыбается. Скрыть боль, эмоции, первое чему учат шиноби. Прискорбно, но в этой стезе он талантами не выделялся. И вряд ли что-то изменилось за прошедшее время.       Тобирама смотрит внимательно, ощущение, что брат пытается отсканировать фирменными глазками Учих. В прошлом он невольно ёжился под взглядами старших братьев и отца, но сейчас — ничего. Привык. Шаринган, пусть и слабый, на порядок сильнее — тяжесть, ненависть, презрение и пустота — придавливают к земле, раскалывают череп, выжигают кожу. И боль — вечным спутником — в измученном теле и разуме.       — Почему вернулся?       Этого вопроса Каварама и ждал.       — Обучение закончилось. Научился. Теперь и сам смогу разводить породистых, дрессировать и сколачивать состояние.       Несколько фраз, заученных по дороге, прозвучали ровно — чересчур. Прежний он с восхищением описывал бы, как вырастит жеребца и продаст за баснословные деньги самому даймё. Но добавить в голос восторг, увы, не получилось.       — Идём.       Как всегда строго и сухо. Ледышка. Почему он не родился таким? Сдержанным, чёрствым. Не влюбился бы, как олух, не отдался бы на растерзании Учихе. Если бы, да всё мешает.       Тренировочный полигон. Не ожидал Каварама, что первое место, которое посетит, вернувшись домой, будет чистым полем с тремя брёвнами.       — Посмотрим, чему научился.       И снова вымученная улыбка, и снова — ничего. Бой так бой. Тобирама ждёт от него первого шага, но Каварама не дёргается. Стоит расслабленно, прислушивается к округе. Ветер слабый, тёплый, и разомлевшая под солнцем земля лучший помощник. Меньше чакры на техники, больше на врага. Миг, и с десяток кунаев едва ли не перед глазами. Каварама закрывается стеной дотона, слишком тонкой и миниатюрной, чтобы смогла уберечь. Тобирама растворяется в шуншине, и Каварама, сложив печати, активирует технику Каменной Тюрьмы. Ловушка захлопнулась, Тобирама в темнице. Техника телепортации отличный козырь за пазухой, но когда знаешь о ней, не сложно устроить западню. Кунай с печатью обычным глазом не разглядеть из-за скорости, но можно почувствовать отголосок чакры и мгновенно определить примерное расстояние. Плюс — траектория предсказуемая — по прямой. А дальше ещё проще — дождаться, когда брат телепортируется к печати и в нужном направлении развернуть стену дотона.       Каварама деактивировал технику. Удивление Тобирама не показывает, но напряжённые скулы и вздувшиеся вены у висков выдают с головой. Не ожидал и, кажется, немного зол.       — Научился? — поинтересовался Каварама только для того, чтобы разредить обстановку.       — Научился, — растерянно кивнул Тобирама и оправил ворот дурацкого платья Хокаге. — Что дальше?       Не знает, и знать не желает.       — Миссия, если есть.       — Как будет, дам знать.       Каварама качнул шевелюрой и двинулся в сторону дома, не отчего — своего. Отключиться и не вспоминать.       Каварама проснулся глубокой ночью от давящей ауры.       — Остыл?       Знакомый голос, родной и, чёрт бы побрал — любимый. Каварама сплюнул наваждение, перевернулся на другой бок и зарылся в одеяло. Вот до чего доводит любовь. Мерещатся всякие черти.       — Вставай, нам пора обратно.       Каварама вскочил с футона так, будто подорвался на собственной чакре. Глаза не обманывают, ведь сон улетучился. Перед ним Учиха. Каварама выдохнул, ладонями растёр лицо. Пожрать бы, чаю выпить.       — Чего тебе? — заспанным голосом спросил Каварама, накинув на плечи дзюбан.       Учиха измотан, волосы в полном беспорядке, одежда, словно вымочили в воде. Бежал за ним? Бред. Та техника, которую он активировал у реки способна сдерживать шиноби три, а то и пять часов. Исходя из уровня чакры Учихи, он пробыл в ней ровно столько, сколько положено, а именно — пять оборотов стрелки. Добраться до Конохи за отведённое время, значит — бежать на максимальной скорости без остановок на передышку. Однако, даже при таком раскладе не поверит, что ради него. Небось, летел к другому Учихе, а к нему заглянул, чтоб поиздеваться.       Каварама верил. Долго тешил себя надеждами, что однажды всё изменится, что сможет вытравить из больной башки Учихи другого Учиху. Но, как говорится — размечтался.       — Идём, — позвал незваного гостя Каварама и направился прямиком на кухню.       Пока вода томилась на огне царило молчание. Учиха сверлил его то шаринганом, то бездной. Когда чашка чая опустилась на столешницу, Каварама изрёк:       — Пей и проваливай.       Брови гостя поползли на лоб. Удивлён. Что ж, ожидаемо. Привык, что Каварама бегал за ним, как собачёнка.       — Сенджу, ты часом не прихерел?       Каварама не ответил. Прошёл мимо, но спустя пару шагов его увесисто приложили в затылок, после припечатали к стене. Кисть Учихи метнулась к его паху и обхватила колом стоящее добро.       — А дружок-то с тобой не согласен, — растягивая слова, пропел Учиха и сверкнул шаринганом.       Шквал ветра ударил в лицо. Каварама жадно хапанул горячего воздуха и зашёлся кашлем. Обожгло не только горло — всё тело. Солнце безжалостно печёт, со всех сторон лошади да люди. Очаг чакры стонет, сопротивляется иллюзии, голова гудит и, кажется, что кровь хлещет со всех щелей.       — Погоди скулить, рано, — шепчет голос, и Каварама задыхается от следующего эпизода.       Молодой, симпатичный подросток, под здоровым амбалом. Крики боли, мольба, и кровь. Много крови. Каварима смотрит в глаза мальчишки, видит, как меркнет жизнь и вера… в людей. Ни помочь, ни уберечь.       — Никто тебя за яйца не хватал. Ты сам пошёл за мной. Нравится? Вот так я жил. Трахали все, кому штаны натирали.       Гендзюцу слетает, и покрытую потом спину обдаёт холодом.       — Проваливай, — немного отдышавшись, скрипнул связками Каварама.       Гендзюцу и правда — страшное оружие. Выжрала всю чакру и наградила болью. Учиха молчит, словно в ступоре. А чего он ждал? Что поймут и пожалеют? Каварама соврёт, если скажет, что не сгорает от желания удушить ту мразь, которая посмела прикоснуться к нему, но не более.       — В какой стороне дверь знаешь, заблудишься — окна в помощь.       И футон стал спасеньем. Каварама не знает, ушёл ли Учиха, он заснул сразу, как только голова оказалась на подушке. Проблемы на время оставили в покое, но вернулись поутру, когда, открыв глаза, первое, что увидел — блядскую ухмылку.