Дитя греха

- Лейтенант, не тратьте силы. Просто выйдите, скажите, что ничего от меня опять не добились и зовите уже палача. Я ему, кажется, приглянулся. В прошлый раз мы так неплохо узнали друг друга, я ему даже два зуба подарил, а вот он мне ничего не оставил. Вот правильно наша кухарка говаривала «все мужики такие жадные»! - Коммандер, умоляю вас, прекратите! Просто назовите нам место, где сейчас скрывается Лея Органа, и все это закончится, я вам обещаю… - Пуля? - Что? Это такая деревня или?.. - Не-не-не! Я о казни. Что это будет? Что предпочитает его преосвященство? Пуля, веревка или костер? - Эх… я зайду завтра. Д-доброй ночи, коммандер.

из допроса коммандера сил Сопротивления По Дэмерона.

Он проснулся от неприятного звука протекающего крана. Кап-кап-кап вторило боли, стучащей в висках. Ему было холодно, кончики пальцев на руках и ногах закоченели, грубый настил на каменном полу был отвратительной постелью, а в ноздри ударял неприятный затхлый запах. Кое-как он сумел сесть и попытался разглядеть свое окружение. Поток сумбурных мыслей кляксами засорял и без того замутненное сознание. Ночь накануне была темна и полна греха. Всполохи огня на крыше горящего сарая, знакомые и незнакомые люди с оружием в руках, алые губы юной грешницы, старик-мусорщик с торчащим из затылка топориком, молодое девичье тело под его пальцами и чье-то до острой боли знакомое лицо. Кто-то… кто?.. помешал ему. Этих юных дев нужно было спасти от грязи и демонов, очистить, ведь только Брендол это может, благословленный самим пресвятым отцом. А то, что делает человек, за душу которого молится сам Сноук, ведь не может быть греховным. Не может, нет-нет-нет, конечно же не может! Не может! Не может! Не может! - Что? Где я?.. Брендол осекся, заметив фигуру своего сына. Сквозь узкое окошко под самым потолком косые лучи солнца пробивались в темное помещение с каменными стенами, падали на лицо и грудь младшего Хакса, подчеркивая контраст гладкой бледной кожи и черного одеяния. Золото солнца причудливо путалось, растворялось и смешивалось с тончайшей медью его рыжеватых волос. Когда Брендол видел сына в последний раз, тот еще собирал локоны в хвостик, а теперь они были коротко пострижены, разделены идеальным пробором и аккуратно зачесаны назад. Из-под полуприкрытых век его светлые глаза казались бирюзово-прозрачными, словно два драгоценных камня, бесстрастные и спокойные, как бездонные горные озера. Армитаж стоял, прислонившись плечом к решетке, что служила единственной дверью в … камеру. - Я в тюрьме? Брендол едва узнавал свой тонкий, испуганный голос. Мысли все еще путались, образы перед внутренним взором сменяли друг друга с неестественной скоростью. Последнее и самое яркое, что он отчетливо помнил, это две юные грешницы, нуждающиеся в наказании и очищении, которое мог даровать им только старший Хакс. Так почему же он, самый преданный, самый верный человек, преклоняющийся перед законами, очищенный словом пресвятого отца Сноука, благословенный… почему же он в тюрьме? За что? - Армитаж, дитя мое! Ты пришел спасти… Брендол протянул к сыну руки, молодой Хакс дернулся и, наконец-то, посмотрел отцу в глаза. О, он был подобен Ангелу, в чьих руках должен был светиться праведным огнем небесный меч. Высокий, стройный, красивый. И лишь в глазах его не было привычной, былой теплоты и скромности, лишь лед и презрение. - Это был ты. – тихо проговорил священник. – Ты убил маму. Брендол застыл на коленях с протянутыми руками. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами, и он горестно опустил ладони на колени. - Она была грешна, а ведь я очистил ее… Она не хотела более моего очищения, она хотела забрать у меня… тебя. Разве мог я расстаться с тобою, грешное мое дитя? Плоть от плоти моей, кровь моя, грех мой… Армитаж поборол желание ударить мужчину, что дал ему жизнь, и лишь яростнее сжал в кулаки ладони. Он заставил себя проглотить вставший в горле ком и, повышая голос, сказал: - В Чандриле, в Алую ночь, когда я нашел тебя у тела светловолосой вдовы… ты? Старший Хакс завыл, начиная раскачиваться туда-сюда. - Она грешила! Грешила! Демоница! Преступница! Развратница! Кончики пальцев Армитажа немного дрожали, язык едва не онемел от ужаса, в который его вгоняли исходившие от отца слова. Он знал, где-то в глубине души всегда знал, но боялся подтверждения, боялся… Теперь же страха не было – пришло время действовать решительно. - Лизетта Мэй, застава Ниима. Ты? Из глаз Брендола текли слезы, а по вискам струился холодный пот. Его глаза вроде бы казались совершенно безумными и в тоже самое время Армитаж ясно видел: Брендол понимает, о чем его спрашивают, и отвечает честно. - Она требовала очищения! Я не позволил ей стать грешницей, я пытался изгнать из нее всех терзающих ее демонов! Оставался последний вопрос, и Армитажу понадобилось собрать все свое мужество, чтобы его задать. - Девочка сирота Рей. Ты схватил ее и утащил в часовню, в святое место! – святой отец Хакс поборол желание отвести взгляд или зажмуриться, глотку будто сдавило судорогой. – Разодрал ее платье, ударил этого невинного ребенка… Что ты хотел сделать? Брендол завыл еще сильнее, его душили рыдания, но не от раскаяния, вовсе нет. Скорее, его терзало то, что он не смог осуществить задуманного «очищения». - Грех… грех… грех… дитя греха!.. да, грязное, презренное… юная! Демоница! Грешница! Бессвязное, на первый взгляд, бормотание нескончаемым потоком лилось из его рта. Армитаж приблизился на шаг к отцу и повторил свой вопрос. - Что ты хотел сделать с девочкой сиротой Рей? Отвечай! - Она напала на меня! – завопил старший Хакс, в отчаянии на секунду запрокидывая голову назад. – Я увидел в ней грех еще много лет назад, она отмечена демонами! Ей нужно очиститься, иначе… О, дитя мое, не приближайся к ней, а то она поглотит душу твою чистейшую! О, грешное создание, демоница! Если ты отдашь ее мне, я очищу… Шлеп! Армитаж, что есть силы, наотмашь ударил отца по пухлой, мокрой от слез и пота щеке. - НЕ СМЕЙ! Святой отец весь трясся от ярости, все внутренности будто скрутило узлом, как при тяжелом отравлении, а самую душу словно опалило расплавленным железом. Он, содрогаясь всем телом, на краткий миг вдруг представил, что Брендолу чуть было не удалось совершить над Рей «акт очищения». На секунду перед глазами Армитажа все расплылось, и самому захотелось взвыть, как раненому зверю, которому воткнули под ребра отравленный дротик. Он больше не сможет ей навредить… никогда. Если бы он… Господи, хвала тебе! Рей была в безопасности, он это знал наверняка, но признание отца выбило его из колеи, хотя ему казалось, что он подготовился к этому разговору. Руки мелко тряслись, в глазах стояли слезы, а истерзанное сердце жег стыд. Позор! Господи Боже… И этот человек – его отец! Семя его породило Армитажа, неужели и в нем есть этот корень зла? Нет, никогда! НИКОГДА! - Ты казнишь меня? – всхлипнул Брендол, вдруг выпрямляясь на своей подстилке и перестав раскачиваться туда-сюда. На краткое мгновение старший Хакс вдруг показался молодому священнику донельзя нормальным, пугающе адекватным. Господи Боже! Он ведь не ставит свои действия под сомнение… он не раскаивается, ни капли! Лицо Армитажа снова поменяло свое выражение. Еще секунду назад оно было искажено, но вдруг резко стало спокойным, умиротворенным. - Нет. – улыбнулся священник. – Ты будешь жить. Брендол не вернул сыну улыбку, почувствовав ледяной страх, затапливающий все его существо. Армитаж тем временем присел на корточки и прямо взглянул отцу в лицо. - Ты будешь жить. – сладко, слегка на распев повторил он. – Здесь, в этой камере. Смерть была бы для тебя слишком легкой казнью. Ты – насильник и убийца, осквернивший порог святейшего места, оборвавший жизни невинных женщин. Адский огонь уже разожжен, и он будет ждать твою прогнившую душу, пока это место не расправится с твоим порочным телом, с остатками твоего разума… пока я не решу, что с тебя достаточно. Старший Хакс затряс головой. - Н-нет… Армитаж, дитя мое, ты не посмеешь… - Замолчи! – святой отец резко поднялся на ноги и теперь взирал сверху вниз на даровавшего ему жизнь мужчину у своих ног. – Ты обрек меня на жизнь в Аду с юных лет, лишил меня матери, продал меня в услужение к… Все, хватит, я был малодушен достаточно долго. - Дитя ты мое грешное… покайся, преклони в молитве колено… - НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ МНЕ О ПОКАЯНИИ! Армитаж не хотел кричать, но не смог сдержать рвущегося из груди вопля. Все же взяв себя в руки, он слегка нагнулся и положил ладони на плечи отца, легкая улыбка коснулась губ священника. - Я так сильно тебя ненавижу. Брендол весь как-то обмяк, сраженный этими словами, сорвавшимися с губ сына следом за скатившейся по молодой щеке слезинкой. - Прощай, отец. И это были последние слова, что услышал от Армитажа Брендол. До самой своей смерти, что встретила его спустя много месяцев исхудавшим и совершенно безумным, он более никогда не видел сына, лишь в своих снах, что алыми кошмарами терзали его каждую ночь в одной из самых страшных Татуинских тюрем. Святой отец Хакс твердым шагом покинул полутемный коридор сектора с камерами-одиночками, в которых содержали особо опасных преступников. На КПП его дожидались Фазма и начальник тюрьмы. Армитаж коротко кивнул капитану, и женщина повернулась к главе тюрьмы. - Обэспэчте, штобы этого человэка рэгуларно кормили, нэ заговаривайтэ с ним ни о чем. Ешли он будет отказыват-ся от еды, то кормитэ его насыльно. Никакого дополнитэлного фызыческого контакта. - Не беспокойтесь, госпожа, все будет выполнено в лучшем виде. - Прэкрасно. Оплата вас устраиваэт? - Да, вы очень щедры. - Это нэ шедрост, началник, это правосудиэ! Армитаж не вслушивался в то, о чем Фазма договорилась с главой тюрьмы и надзирателями, он знал, что на капитана можно положиться, и из его расплывчатой команды она верно уловила суть казни, что пожелал для Брендола Армитаж. Страх греха за эту месть не пугал священника. Он не пытался оправдать себя, понимая, на какую муку обрекает отца. Армитаж отчего-то чувствовал небывалое облегчение. Он наконец-то был свободен от этого… демона? Да, пожалуй. Освещаемый закатным солнцем, что красными кляксами отражалось от сияющих доспехов капитана Фазмы, Армитаж покинул здание тюрьмы. У грузовика его поджидал одетый во все черное высокий человек, чье лицо скрывала маска с металлическими вставками. - Дело сделано, святой отец? – спросил он, из-за маски его низкий голос казался непривычно грубым. - Да, магистр. – кивнул Армитаж. Кайло Рен удовлетворенно кивнул. *** Радио починили лишь через три дня после кровавой ночи, а когда включили его впервые, все полторы сотни выживших Ниимы ахнули. Оказывается, группа людей, называющая себя Освободителями, потребовала у Сената запретить Церковь и заточить под стражу Сноука, а сам пресвятой отец обратился к народу Республики с пламенной речью, в которой говорил о разрушенной Нииме, убитых джедаях Скайуокера, грехе падших во зло людей, потерявших связь с Господом. Сноук призывал всех пасть на колени и молиться о спасении страны, погрязшей в грехе и страданиях из-за безбожников, обвинял Сенат в том, что они поддерживают воинствующих атеистов, говорил о том, что Республике нужен верующий правитель, и Святая Церковь готова во всем поддержать такого человека. В то же самое время принц Изольдер из Хейпского консорциума, славившийся своей набожностью и пользующийся благосклонностью Церкви и Сноука лично, предложил себя в качестве если не короля, так Верховного Канцлера Республики. Его четко выстроенная речь транслировалась из каждого приемника по всей стране. Он красиво говорил о том, что регионы Республики и регионы Хейпского консорциума долгие годы конкурировали между собой, не пора ли объединиться, жить, как добрые соседи, снизить торговые пошлины, упростить пограничный режим, уменьшить количество военных баз на территориях Республики и построить несколько новых храмов и монастырей. И ведь несколько правителей северных регионов поддержали Хейпс, вопреки взвывшему народу и части военных. Сразу три крупные корпорации высказались за заключение договора с хейпанцами. В Сенате разгорался скандал за скандалом, а по всей стране участились нападения то на храмы, то на административные здания, то на военные склады. Ответной реакцией Церкви был ввод войск Первого Ордена или даже создание отрядов штурмовиков «на местах напряжения» и при монастырях. Республика была почти охвачена новой гражданской войной, когда в северные регионы вторглись войска Изольдера, заявляя о том, что земли эти исторически принадлежат Хейпсу, а некоторые губернаторы, якобы, сами попросились под покровительство консорциума. Без предупреждения, под покровом ночи, три эскадрильи атаковали военную базу Явин-4, позже подтянулась бронетехника, а артиллерийские залпы стерли с лица земли несколько приграничных деревень. К полудню северное пограничье полыхало и задыхалось в дыму и пыли, а жители центральных и южных регионов со страхом и неверием ловили короткие радио передачи и ждали хоть каких-нибудь объявлений от Сената. Гарнизон Явина-4 оборонялся три дня, пока не стало ясно, что наступление им не сдержать, да и помощи ждать особенно не от куда. Тогда генерал Соло отдал приказ об отступлении, понимая, что большая часть выжившего личного состава погибнет при попытки отхода в тыл, но оставаться на базе и отдавать себя в руки врагу ни ему, ни его солдатам не хотелось. Они прорывались через отряды врагов много часов, метр за метром, поливая землю кровью, не оборачиваясь, когда погибал очередной бывалый солдат или мальчишка-кадет. В итоге всего восемь человек смогли добраться до хорошо укрепленного заводского города Беспин. Губернатор Калриссиан, уже начавший эвакуацию мирных жителей своих земель и мобилизацию находившихся неподалеку войск, хмурился и почесывал седеющие усы. Хан Соло, Чубакка, Иматт Калуан, По Дэмерон, Кайдел Ко Конникс, Шрив Сургав, Иден и Зей Версио – вот и все, что осталось от легендарной базы Явин-4, разбомбленной и превращенной в тлеющий могильный курган. Там же, в Беспине, Хан Соло получил телеграмму от своей жены. Прочитав короткое послание, никогда не унывающий мужчина, молча ушел в отведенные ему комнаты. Он провел взаперти два дня, отказываясь с кем-либо разговаривать, а когда на третий день генерал Соло все-таки явился на военный совет, его голова будто покрылась снегом, а в голубых глазах словно потух огонек. Сенат выступил с заявлением о всеобщей мобилизации только через семнадцать дней после первых атак на северные регионы. Старые военные базы оказались не готовы к обороне, прием в рекруты быстро осуществлялся только в крупных городах, а произведенный в чин генерала Армии Ведж Антиллес едва мог удерживать от ссор и скандалов собравшихся за одним столом переговоров верных Сенату генералов и адмиралов. Особенно громко и резко на фоне всеобщей паники выделялись колкие выступления сенатора Органа. Она призывала объявить вне закона поддерживающих принца Изольдера губернаторов и промышленников, а добровольно перешедших под знамена Хейпса войска адмирала Даалы и генерала Пеллеона заочно осудить за измену Родине и приговорить к казни. Народ ей рукоплескал, Сенат бился в истерике и пытался заткнуть ей рот любыми способами, но рычагов давления на несгибаемую принцессу найти так и не сумели. Последней каплей для Сената стал день, когда Лея Органа, за одну ночь потерявшая половину своей семьи, громогласно объявила с трибуны Хосниан-Прайм о необходимости развернуть военную деятельность по всем фронтам, принимать в армию всех и каждого, начать бомбить занятые противником земли и гарнизоны, объявила врагами номер один и чужака принца Изольдера, и пресвятого отца Сноука, призывая людей «перестать бояться всего лишь человека» и «увидеть Дьявола в его глазах», а святых отцов, не разделяющих взглядов Сноука, «отринуть сомнения» и «избрать нового главу настоящей Святой Церкви». И часть священнослужителей, действительно, так и сделали. Некоторых из них, якобы заперли в монастырях, но на самом деле казнили за измену Сноуку штурмовики Первого Ордена. Те же, кто этой участи сумел избежать бежали на юг, отбили у верных Сноуку людей Бастион и обосновались там. В Церкви, как и во всей стране, тоже произошел раскол. Главным противником и новым главой Южной Церкви был избран святой отец Лор Сан Текка, открыто поддерживающий и Лею Органу, и все ее намерения в целом. За резкие высказывания и не менее резкие действия знаменитой принцессе Альдераана выдвинули вотум недоверия, и она тут же лишилась поста в Сенате, всех титулов и привилегий, однако не растеряла любовь простого народа и преданность многих армейских гарнизонов. - Мы будем сопротивляться! – сказала Лея, выступая перед ревущей толпой на знаменитой площади в Чандрилле, на которой однажды Сноук объявил о создании Первого Ордена. - Да здравствует Сопротивление! – громыхала толпа. Началась война. *** Бен хорошо запомнил те самые первые сутки, когда все вокруг стали обращаться к нему «Кайло» или «магистр Рен». Отчетливо, словно каждая секунда того утра отпечаталась в памяти, помнил он грязные улицы полуразрушенной Ниимы, беспорядочно валяющиеся трупы людей, внушительная часть которых была на его совести и совести его шести рыцарей. Они прибыли в Бастион еще до полудня, каждого новоиспеченного рыцаря Рен проводили в скромные комнаты и принесли ведро ледяной воды, чистую одежду черного цвета и маленький молитвенник. Бену тогда казалось, что он смывал с себя кровь целый час. Тер руки с остервенением до покраснения бледной кожи, а перед глазами так и стояла сцена в часовне Ниимы – смелая девочка с забавными хвостиками и обезумевший от похоти мерзавец. Тревожный сон сморил его около полудня, но всего через пару часов Бена разбудил мальчик-служка и передал записку от святого отца Армитажа Хакса. Прочитав послание, Соло тут же порвал бумажку на мелкие клочки и стал одеваться в непривычные одежды. Особенно его смутила маска с железными вставками, но и ее он надел без каких-либо внешних колебаний. Отступать ему все равно было уже некуда. Менее чем через час Бен, то есть Кайло, уже трясся в грузовике, рядом с молчаливым и жутко бледным Армитажем. За рулем машины сидела внушительная дама в военной форме, представившаяся капитаном Фазмой, а в кузове лежал без сознания связанный по рукам и ногам Брендол. Бен Кайло лишних вопросов не задавал, а святой отец Хакс не спешил заводить какой-либо разговор. Фазма профессионально помалкивала, а заодно и следила за взаимодействием этих двоих, но ей это быстро наскучило, так как вопреки предупреждению пресвятого отца Сноука никакого взаимодействия между ними и не было. О тайном, давно придуманном языке жестов (положение рук, пальцев, головы и даже стоп), Фазме известно, само собой, не было. В район Татуина они прибыли утром следующего дня. Кайло и Хакс сами вынесли Брендола из грузовика и перетащили его в камеру, ни слова не сказав друг другу. Магистр Рен следующие часы провел в компании молчаливой Фазмы, давая Армитажу возможность лично рассказать Брендолу о его дальнейшей судьбе. А когда дело было сделано, Бен Кайло порадовался, что плотная маска скрывает его довольную и злорадную улыбку. Больше это чудовище никогда не посмеет никому навредить, особенно храброй девочке с забавными хвостиками. Следующие два десятка дней они провели в пути, спеша в резиденцию Сноука в Деноне. А после проведенного там месяца, якобы, внезапно оказались в оккупации войск принца Изольдера. Рыцари ни о чем его не спрашивали, преклоняя колено перед Сноуком, да и сам он новоиспеченному учителю и покровителю расспросами не докучал, просто выполняя приказы, даже если внутренний голос восставал против. Бен Кайло поставил перед собой четкую цель – выжить самому и сохранить жизнь хотя бы Айле и Тэю, а если удастся, то и остальным присягнувшим ему рыцарям тоже. Заметив однажды кровавое пятно на рубашке святого отца Армитажа в аккурат над левой лопаткой, магистр Рен понял – тяжело приходилось не ему одному. Кайло не любил слушать радио, а когда из какого-нибудь приемника доносился голос Леи Органы до боли сжимал пудовые кулаки. С приходом первых холодов они так плотно обосновались в Денонском дворце, сплошь и рядом окруженные хейпанцами, что Рен было подумал «может быть, так все и останется?». Однако приходящая в себя Армия Республики и растущее Сопротивление остановили стремительное продвижение хейпанских войск, и война, как верно заметил однажды Тэй, начала принимать очень и очень затяжной характер. Как-то в морозную лунную ночь страдающий бессонницей Кайло решил пройтись вдоль старых крепостных стен. Было холодно, изо рта вырывался пар с каждым выдохом, кончики пальцев покалывало даже в толстых кожаных перчатках, а тонкий слой мягкого снега скрадывал звук тяжелых шагов. - Не знал, что вы курите, святой отец. Бен Кайло заломил бровь, подходя ближе к тонкой фигуре Армитажа, в раскрасневшихся на морозе пальцах которого была зажата тлеющая папироска. - Донесете на меня моему духовнику, магистр? – уголки губ Хакса дрогнули, складываясь в грустную полуулыбку. - Донесет на вас притаившаяся вон в той башне Фазма. - Сомневаюсь. - Отчего же? - Я знаю, с кем она там. И я знаю ее… не донесет. По крайней мере, не сегодня и не завтра. Рен сделал глубокий вдох, позволяя острому холодному воздуху наполнить легкие. - Иногда мне кажется, что мы прыгнули выше головы. Армитаж, выдыхая облачко дыма, произнес: - Иногда мне тоже так кажется. - И что вы делаете в таком случае? - Думаю о той ночи на заставе Ниима. - И что – становится легче? Армитаж сделал последнюю затяжку, отбросил окурок куда-то в снег и, поворачиваясь к Рену спиной, ответил: - Легче мне уже никогда не станет. Доброй ночи, магистр. - Доброй ночи, святой отец.