Барышня-крестьянка

Ксюша замерла на секунду, точно не сразу улавливая смысл услышанных слов. Сказанное Дмитрием было таким очевидным, таким простым и оттого таким манящим, что Ксения не поверила собственным ушам. Два сильных чувства боролись в ней в тот момент. Ее сердце билось так сильно, что, казалось, Дима, лежавший совсем рядом, слышал этот ритмичный, но беспокойный стук. А в голове пульсировала мысль: это просто не может быть правдой, это… как-то неправильно, что ли, не могло ведь такое случиться с ней, верно? Внутри нее боролись множество «за» и «против»: «Родители не поймут, друзья, коллеги, никто не поймет, — думала Ксюша. — А зачем понимать, зачем им это понимать? — спрашивала она себя и тут же отвечала. — И я не пойму. Софья… Она ждет со дня на день, и сдалась она мне! Уйти — значит, закончить карьеру, после того, как я шла к тому, чтобы… К чему?» Мысли бились в ее голове, словно мотыльки в стеклянной банке. Ксения задавала себе множество вопросов, и тут же отвечала на них, и все-таки боялась задать себе главный вопрос: чего она хочет? «Да какого черта!» — вспыхнула в ее голове мысль, крупные капли слез обожгли щеки. Ксюша порывисто встала, кое-как натянула свитер и джинсы и, пролепетав что-то невнятное, торопливо спустилась по лестнице, оставив недоумевавшего Дмитрия в одиночестве. Оставшись наедине с собой, Дмитрий зачем-то вскочил, затем снова сел, изо всех сил стукнул кулаком по досчатому полу и, зарываясь в волосы пальцами, обреченно прикрыл глаза. «Я все испортил, — пульсировало у него в голове, — идиот, идиот, идиот…» Какое-то странное, щемящее чувство разгоралось в груди, и оно же мешало ему спуститься вниз и пойти вслед за Ксенией. При одной только мысли о том, что она может ему сказать, что будут говорить ее глаза, его бросало в жар. На сеновал Ксения так и не вернулась. Постояв немного на улице, возле калитки, она, не выдержав борьбы с собственным мыслями, ушла на второй этаж, в комнату, которая скоро должна была перестать быть ее, а Дмитрий, не осмелившись пойти к ней, почти целую ночь пролежал без сна, тупо глядя на трещины в крыше, в которые уже просачивался бледный утренний свет, и лишь под утро провалился в тяжелую, беспокойную дрему. Ехать в город договорились к трем часам, чтобы не опоздать к поезду, к двум — нужно было выезжать. Целое утро они практически не разговаривали; встретившись на кухне — посмотрели друг на друга виновато, словно им обоим было чего-то стыдно, и больше не поднимали взглядов. Гнетущее чувство неловкости давило, душило, и каждый из них ощущал какое-то непонятное, жалкое бессилие. За полчаса до выхода Ксения вышла на крыльцо покурить. Пальцы не слушались, в зажигалке закончился газ. Отчего-то хотелось плакать, и Ксюша отчаянно боролась с подступавшими слезами, застилавшими глаза мутной пеленой. Она достала из кармана толстовки билет, невидящим взглядом стала разглядывать, но буквы прыгали перед глазами, отказываясь становиться стройным текстом. «Хочу, чтобы ты осталась…» — звучал в голове Димин голос. Ксюша улыбнулась уголками губ, вспоминая его интонации, тембр, смакуя каждый момент. Дальше все произошло само собой. Резким движением Ксюша разорвала билет на две, затем на три части, затем еще и еще. Этот процесс дарил облегчение, она прислушивалась к звукам рвущейся бумаги и с каждой секундой чувствовала себя лучше, счастливее. — И я, — прошептала Ксюша. — И я хочу… И она радостно засмеялась. Скрипнула дверь, на крыльце появился Дмитрий. Он окинул ее рассеянным взглядом, мысли его были далеко. — Ксюша, — тихо произнес он, — пойдем, я кое-что покажу, перед тем как ехать. Ксюша удивленно взглянула на него, но все-таки встала и, засунув руки в карманы толстовки, пошла туда, куда вел ее Дима. В кулаке у нее все еще были зажаты обрывки оранжевой бумажки. Они остановились в саду, около клумбы. Дмитрий взглянул на Ксению — ее лицо озарила теплая улыбка. Они стояли молча, не шевелясь, и смотрели в одну и ту же точку. Ксюша посмотрела на Дмитрия, стараясь заглянуть ему в глаза. — Ну что, едем? — неуверенно спросил он, глядя на нее. Ксюша не двинулась с места. — Ты ведь так и не окончил мой портрет, — улыбнулась она ему, и эта улыбка сказала больше, нежели тысячи слов. — Что ж, сегодня как раз солнечный день — свет будет падать идеально, — улыбнулся он уголком губ и сделал шаг ей навстречу. Привстав на цыпочки, Ксюша потянулась к нему, Дима слегка наклонился к ней, и их губы соприкоснулись. Он целовал ее трепетно, благодарно, а она отвечала ему со всею нежностью, на какую только была способна. Димины руки легли ей на талию, каждое движение было нежным и осторожным, словно он держал в руках самое хрупкое и ценное сокровище на свете. Ксюша запустила пальцы в его волосы, притягивая Диму к себе и улыбаясь сквозь поцелуй. Рядом ярко-розовыми цветами цвели гладиолусы.