Black Dog

Война должна была перевернуть всё вверх тормашками, но поезда ходили всё так же регулярно (с опозданиями), девочки всё так же обсуждали в женском туалете «бедняжку-брошенку-Туни», Поттер и Сириус всё так же действовали ей на нервы. Мир не остановился с началом войны. Каждые пару дней Петуния перед работой ездила за продуктами на велосипеде. Работа никуда не делась. Быт никуда не делся. Сосед Давенпорт всё так же выпивал в гараже втихую от жены. Надо было убирать дом, готовить еду, помогать отцу мыться. Боевая стратегия против муравьев, забирающихся в кухню из сада. Армия зомби, сонно раскачивающихся в движущемся вагоне метро. По радио передавали неясные транспортные поломки, рушащиеся дома, туманы, аварии. Петуния слушала каждое утро, силясь уловить отголоски невидимой войны, понять, что было просто обвалом на станции метро, а что было последствием магической битвы. Были ли они там? Лили? Поттер? Сириус? Они пропадали неделями, и с остервенением натирая губкой тарелку, Петуния развлекала себя расчётами, могла ли ненавидеть их больше. Магия сращивала сломанные кости, но это не значило, что они не будут ныть дождливыми вечерами. Магия чинила порванную одежду, но не стирала с неё пятна крови. Они похудели, осунулись, мальчишки забыли о ножницах и бритве. Лохматые, обросшие, голодные как черти, они уплетали каждый по три порции, когда заглядывали в гости. У них горели глаза, они смеялись, шутили — иногда сидели молча, хлебая суп с ветчиной и горошком. Магия не могла исцелить всё. Магия не могла вернуть мёртвых. А после чёрной магии оставались шрамы. Естественно, никто даже не пытался поставить её в известность, когда они вдруг появятся с хлопком посреди её гостиной. Ей нельзя было остаться ночевать у подруги, нельзя было опоздать с работы — недавно ей шепнули, с пониманием, но безапелляционно, что у неё больше не осталось ни больничных, ни оплачиваемых выходных. Петуния не знала, на скольких ей готовить ужин. В свои короткие визиты, Лили сидела у кровати отца, держа его за костлявую ладонь в пигментных пятнах, и он, глядя на неё с рассеянной нежностью, звал её маминым именем. Когда её не было, он всё равно звал её. Петуния была безымянной мисс сиделкой. Они не исправляли его. За шумом пылесоса Петуния не услышала характерный хлопок — зато услышала протяжный булькающий стон. Не дождавшись её реакции, Лили метнула что-то в стену, и розетка мгновенно почернела. Пылесос затих. Поттер снова судорожно прохрипел, и по его подбородку потекла чёрная вязь. Петуния выронила пылесосный шланг, и он обернулся на звук — вперился в неё широко распахнутыми, затянутыми чёрной плёнкой глазами. Она, кажется, вскрикнула, но на лице Лили и мускул не дрогнул. — У тумбочки лежит серая сумка, принеси мне её, — скомандовала она. Когда Петуния не отреагировала, она повысила голос, не отводя взгляда от Джеймса, — Туни, сегодня было бы отлично! Очнувшись, Петуния бросилась на второй этаж, путаясь в ногах, надеясь, что она не упадёт, что отец не проснётся, что чёрная маслянистая дрянь это обратимо. Они же всё хвастали, глупые, глупые мальчишки, что были лучшими из лучших волшебников, что они настолько хороши, что были наравне со старшими членами этого их ордена Феликса, не мог же Поттер просто так… Трудно было даже поставить сумку на пол. Пальцы так стиснули ремешок, что без посторонней помощи не получится их разжать. Лили уже сидела на ковре, укачивая его, гладя его по лицу. Посмотрев на её чёрные губы, сначала Петуния даже испугалась, что её тоже задело. Не могло всё так закончиться. Нет. — Акцио, котёл, медовая вода, перетёртая мандрагора, безоарная пыль, — Лили взмахнула палочкой, придерживая его свободной рукой, принялась сосредоточенно бормотать, и с каждым неясным заковыристым словом из небольшой сумки выплывали вещи, которые по всем законам физики не должны были вмещаться там. Когда Петуния попробовала остановить её руку, она только крепче прижала к себе свою ношу. — Я придумаю противоядие! — прорычала Лили, закрывая его собой. Петуния мягко выудила Джеймса из её хватки, вытерла краем рукава его подбородок. — Кто как не ты, — тихо ответила она, и Лили поняла, отпустила его, рывком поднялась на ноги и убежала на кухню, преследуемая шлейфом из алхимических порошков и колбочек. Тело Джеймса периодически било в конвульсиях, и с каждой судорогой по его лицу текла новая порция маслянистых чёрных слёз. Под ними по ковру расплывалось вязкое мокрое пятно. — Это, конечно же, не входило в учебную программу, — прохрипел Джеймс, хмурясь, стараясь определить по звукам, что происходило вокруг. — Замолчи. — Мы перепробовали пару типичных заклинаний. Не помогло. Кажется, проклятие только быстрее начало распространяться. — Я понимаю, что тебе нравится слушать самого себя, но будь добр, заткнись. Смешок перешёл в мокрый кашель. Петуния смотрела на ползущее чёрное пятно. Получится ли его отстирать? Она пыталась вспомнить последний раз, когда они все собирались в этой гостиной. Когда это было? Необычно тихое весеннее воскресенье. Ремус пил какую-то сваренную Лили бурду в кресле в углу. Питер помогал им с мамой на кухне, тайком подъедая сладкое сырое тесто. Отец рассказывал Джеймсу и Сириусу о своей молодости — было б там что рассказывать, хихикала мама. После ужина они играли в покер, и Джеймс уронил свои карты под стол, вот только как полез за ними, так и остался на одном колене, с бархатной коробочкой в руке. Гостиная вспыхнула красным и золотым (Петуния смотрела как Сириус и Питер украдкой колдовали) и Лили рассмеялась: — Что, неужели настолько плохая рука попалась? — Да, поэтому я хотел бы попросить твою. Петуния и Ремус скривились, мама и Питер прослезились, Сириус принялся улюлюкать, раскачиваясь на кресле-каталке отца. Ковер изменил рисунок — вместо фигурных узоров он стал испещрён крошечными золотыми львами. Сейчас золотые львы тонули в чёрной жиже. Хлопок. — Сохатый? — тихо. И ещё тише. — Джеймс? Сириус держался за стену, неуверенный, испуганный. Вспомнилось, что он был младше неё, он действительно был мальчишкой. Петуния не успела успокоить его — Лили пронеслась мимо них с исходящей паром чашкой. После первого же глотка Джеймса согнулся пополам, захлебываясь чёрной рвотой. — Ты уверена, что это помогает? — Он должен выпить всё, — отрезала Лили. — Выглядит, как будто ему только хуже, — пролаял Сириус, раскачиваясь вперёд-назад, едва ли не бросаясь на них. — Ты знаешь, что делаешь? — Пей, — она проигнорировала его. Петунии казалось, что скоро всю гостиную затопит этой чёрной рекой, и они сами утонут в ней, не может в одном человеке умещаться столько жидкости — и потом вдруг всё прекратилось, и Джеймс повалился набок, и глаза у него были воспалённые, но чистые, белые, карие. Он близоруко прищурился, и Петуния отпустила его, ретировалась, боясь за собственную безопасность. Иначе её снесло бы. — Ребят, знаю, вы злитесь, что я заставил вас поволноваться, но душить меня за это совсем необязательно. Ребята? Петуния, умоляю, они сейчас сломают меня, я ведь изящное и хрупкое существо! Петуния, ты моя единственная надежда!

***

Холодильник мерно гудел. Лили прятала ладони в растянутых рукавах свитера, пока Петуния отмывала котелок. Изредка они обе поглядывали в гостиную. Мамино кресло уместило двух здоровых баранов, так крепко они сплелись руками и ногами. Две черноволосые макушки соприкасались и не разобрать было, где кто. — Я не знала, что делала, — призналась Лили. В ответ раздалось вялое мычание. — Мальсибер всегда был хорош в тёмных искусствах и заклинаниях. Ещё в школе начал изобретать проклятия, задирал других. Они всегда отнекивались, мол, это просто шутки, ерунда. По сравнению с тем, чем он разбрасывается сейчас, то и впрямь ерунда была. — Так психопат, сделавший такое с Поттером, в вашей этой школке учился? Говорила я, что вас всех надо держать подальше от нормального общества. Ни тени улыбки. Петуния пожала плечами, не собираясь извиняться. — Ну и как ты тогда знала противоядие к этому проклятию, если он его сам изобрёл? — Я не знала, — наконец-то в зелёных глазищах появились знакомые бесята. — Он слишком хорош. Просто я лучше. Фыркнув, Петуния вернулась к посуде — и не стала комментировать судорожный всхлип за спиной. Они обе терпеть не могли, когда с ними нежничали. — Даже действие Феликс Фелицис не длится вечно, что уже говорить о простой человеческой удаче. Нам дважды удалось избежать Волдеморта. Такого не бывает. Где-то уж мы должны были попасться. — Да хватит с самокопанием. Ты всё равно надрала этому Мальборо Голд зад. Поттеру повезло, что ты была рядом. — Джеймс едва не погиб, потому что я была рядом! Ну, конечно. Ну, конечно, он увидел летящее в Лили проклятие и даже не подумал о каких-то их защитных заклинаниях, он, не думая, бросился наперерез, закрыл её собой. На что этому кретину палочка, в ухе ковыряться? — В обратной ситуации ты бы сделала то же самое, потому что когда речь идёт друг о друге, вы оба становитесь слюнявыми тугодумами. — Нет никакой обратной ситуации. Я им что красная тряпка для быка. Мишень. Они всегда будут ненавидеть меня больше. Особенно Мальсибер. — В подростковом возрасте он, наверное, метал дротики в портрет Розы Люксембург? Лили встала рядом и принялась вытирать вымытую посуду. — Таких как я называют «грязнокровками». То, что вы у меня, — она набрала воздуха в грудь, — не волшебники, некоторые, придурки, конечно, они не очень… считают, что из-за того, что я не из семьи волшебников, у меня… как будто нечистая кровь. Как будто это как-то меняет меня или вас, я… Мальсибер получает особое наслаждение от издевательств над магглорождёнными. Ты ведь заметила, да, какое у него чувство юмора. В буквальном смысле заменить кровь на грязь. Как будто он открывает нашу истинную сущность. Ха. Поэтому это проклятие предназначалось мне и только мне. Джеймс, он из семьи волшебников, из благородного рода, и они называют его «предателем крови» из-за меня, из-за того, что он со мной связался. — И ты всё ещё играешь в их войнушки? Давай, поджимай губы. Давай, уходи, тряхнув волосами. Топай по ступеням как слон или бегемот или какое там у вас самое тяжеловесное животное в гребаном волшебном мире. Ещё хлопни дверью, ведь это так по-взрослому, это как-то, как поступает человек, который считает хорошей идеей рисковать своей жизнью каждый второй день. — Вы поссорились? — сонно спросил Сириус, тщетно пытаясь убрать с лица падающие вьющиеся пряди. — С чего ты взял? Она убегает реветь в свою комнату, а я бью посуду. Разве у вас в семье не так проходят милые задушевные посиделки? — Именно так, — его подбородок опустился на её плечо, будто так и надо. Вроде бы Петуния хотела укусить его, но неожиданно часть злости ушла. — Как я вас ненавижу. Впутали Лили чёрт знает во что. — Мы ни во что её не впутывали, это её выбор. Она уже взрослая. — Ой ну да, пример здравомыслия. Ей девятнадцать и она до беспамятства влюблена. — И тем не менее, ты не можешь решать за неё. — Да я ничего не могу! — вспылила по новой Петуния. — Как же вы меня достали! Ничего не говорите, не объясняете, заваливаетесь сюда полумёртвые, и ждёте, что я буду спокойно это всё воспринимать? — Толку? — его спокойный тон доводил её до безумия. — Ты всё равно не можешь ничего изменить. Только будешь беспокоиться. — Ох, какая чудесная стратегия, ведь так я совсем не беспокоюсь! Ни капельки! И бешусь я совершенно не как раз потому, что никаким образом не могу вам помочь! Потому что вы не позволяете мне! Сириус вздохнул, убирая голову, и сел на край стола, закинув щиколотку на колено. — Ты уже помогаешь. Каждый привносит то, что может. Ты ждёшь нас. Поддерживаешь. Ты — дом, в который можно вернуться. — Чтоб ты знал, я плюю в каждую порцию, которую накладываю тебе. И я могу больше! — Плевать? — Делать! То, что я не волшебница, не значит, что я бесполезная. Вы, волшебники, такие высокомерные. Оставляете нас в неведении и не даёте и шанса помочь вам или защититься. Прячетесь, секретничаете, стираете память. А потом играете в великих спасителей ничего не подозревающих «магглов». — Мы не можем открыть существование волшебного мира! Это может привести к ужасным последствиям! — возмутился Сириус. — Для волшебников! — зашипела в ответ Петуния. — Потому что есть атомная бомба, пистолеты, яды, газы — потому что вы боитесь нас! И потому готовы допустить, чтоб нас всех уничтожили, лишь бы не рисковать раскрытием! — Но у тебя нет ни атомной бомбы, ни пистолета, и как ты собираешься драться с волшебником? Что ты можешь сделать на поле боя? Ты думаешь, Лили — ты думаешь, я позволю тебе оказаться хоть в какой-то близости от Пожирателей Смерти? Да я стараюсь даже не думать о тебе, чтобы они не узнали, что ты существуешь, что ты мне дорога, что ты… — он задыхался от возмущения. Петуния отвесила ему пощёчину. — Ты слишком занят своей игрой в героя. Сам сказал: я не вправе решать за Лили. А сейчас что? Решаешь за меня? Позволяешь мне? Я не ребёнок и не слабоумная. Самовлюбленный болван. И где твоя магия теперь? Давайте узрим, сможет ли остановить какую-то несчастную магглу наш великий волшебник! — ещё одна пощёчина. — О нет! Как же так? — Прекрати, — но он не стал сопротивляться или останавливать её. — Я сегодня держала тело Джеймса. Он умирал у меня на руках, а я понятия не имела, от чего. Не знаю, была ли у вас какая-то серьёзная операция или этот чёртов Мальборо вынюхал вашу шарашкину контору. Я не нанималась быть вашей безмолвной поддержкой! Как мне быть, если когда-нибудь посреди моей гостиной появится Лили, которую выворачивает чёрным дерьмом? Что мне делать, если с тобой что-то случится, а мне никто даже не сообщит? А может, я наконец-то достала тебя, и ты решил, что даже хорошая еда того не стоит? Ты пропадал неделями. Как-то ты не являлся месяц. И что мне думать? Что делать? Куда мне идти, у кого спросить, с кем связаться? До Петунии не сразу дошло, что он обнимал её — она забилась ещё сильнее, толкая его в грудь, врезаясь лбом ему в лоб. — Ненавижу тебя, — сказала она. — И я тебя, — со всей серьёзностью ответил Сириус. Сидели лоб ко лбу. Тяжело дышали из губ в губы. Что за несуразный получился поцелуй.