Небо падает на нас

Iron & Wine — Flightless bird, American mouth       Рядом с машиной Мёнсу стоит молодая девушка лет двадцати пяти, держит в руке какой-то бумажный пакет и нервно теребит его ручку. Ждёт уже не пять и не десять минут, от чего уже изрядно начинает нервировать парня. Он снова набирает номер Ынби на мобильнике и слушает одинокие гудки. «Не отвечает. Наверное, сейчас подойдёт», — думает и снова проскальзывает взглядом по незнакомке. Красивая, высокая, худощавая, с красной помадой на губах. А в глазах читается такое отчаянное ожидание, что самому тошно становится.       Мёнсу опускает окошко дверцы, чтобы немного проветрить салон, и становится невольным свидетелем не самой лицеприятной встречи. К девушке подъезжает иномарка, мужчина постарше выглядывает из окна и, даже не выходя из машины, кивает той хладнокровно.       — Оппа, наконец-то ты приехал! — восклицает девушка и подбегает к дверце иномарки. Мёнсу, слегка изогнув бровь от резкой смены настроения девушки, выходит из машины и зажигает сигарету, стараясь сделать своё присутствие максимально неприметным.       — Долго ждала, Хвиин? — спрашивает мужчина. На нем костюм и часы, стоимость которых заканчивается пятью нулями, а пахнет он наверняка дорогим парфюмом. Такие уж они, работники каких-нибудь офисов, что находятся в зданиях фешенебельных высоток.       — Нет, я только что пришла, — отвечает девушка, а Мёнсу аж попёрхивается дымом. Ухмыляется наивной лжи этой незнакомки, а сам думает о том, волнует ли на самом деле этого парня, сколько она простояла на улице. Вопрос звучал совсем безэмоционально и плоско. Словно ради приличия.       — Ладно, как знаешь. Ты приготовила всё, о чем я тебя просил? — спрашивает, а эта Хвиин кивает часто-часто, как игрушка для машин.       — Только там нет мяса сегодня. Я совсем забыла, что оно у меня закончилось, оппа, — произносит жалостливо, но получает в ответ лишь хладнокровное:       — Ну это уже твои проблемы, — мужчина забирает пакет с едой и бросает: — Увидимся, — поднимает окошко и отъезжает, обдавая Хвиин выхлопными газами.       — Вот дерьмо, — проговаривает она раздраженно и топает капризно каблучком. Разительная смена настроения и выражения лица снова удивляют Мёнсу, но он сразу отводит взгляд, чтобы не смущать незнакомку. Она копошится в карманах пальто, достаёт зажигалку и раздраженно цокает язычком. — Ещё и сиги забыла, — говорит сквозь зубы и бросает взгляд на Мёнсу, который докуривал свою сигарету.       — Чего вылупился? — спрашивает она, своей агрессивностью ещё больше поражая парня. «Фурия, настоящая фурия. Не дай Бог с такой связаться», — подумал про себя парень.       — Сдалась ты мне, — хмыкнул Мёнсу и посмотрел в противоположную сторону, игнорируя заданный вопрос.       — Дашь стрельнуть? — спрашивает она, судя по всему подойдя ближе. Мёнсу поворачивается к ней и вопросительно смотрит. И какого черта ей потребовалось пристать к нему? Стоял же, никого не трогал. Ну подумаешь, увидел эту маленькую сценку неразделенной любви. Да этой двуличной куколке так и надо. Пусть меньше притворяется. «Жаль только, что глаза такие красивые», — промелькнуло у него в мыслях.       — Отойди от меня, — произносит Мёнсу, смеряя девушку самым свирепым взглядом, на который только способен.       — Ого, смотришь как бандюган какой-то. Да и выглядишь как погоняла. Ты что, вообразил себя якудзой? Это Корея, парниша, — произнесла Хвиин, ядовито улыбаясь, сыпля все новыми колкостями. А Мёнсу даже улыбнулся от такой наглости. Выкинул уже мешающий окурок и сделал шаг в сторону этой девчушки, что осмелилась что-то ему сказать поперёк. Он совсем не в духе, чтобы фамильярничать с такими озлобленными на весь мир дрянями. Она же отступила, на мгновение не удержав прорвавшийся страх в своих глазах.       — Ты походу совсем не понимаешь, с кем говоришь, — ещё один шаг. — Возомнила себя королевой, вот и думаешь, что все с тобой возиться будут, — ещё шаг. Хвиин отступает назад и спотыкается о бордюр. Размахивает руками в воздухе и растерянно смотрит по сторонам. Мёнсу же, моментально отреагировав, хватает ту за локоть и притягивает к себе, чувствуя её дыхание на шее, не выпуская испуганные глаза девушки из зрительного контакта.       — Больше не попадайся мне под руку, — шепчет он, но его сразу обрывают.       — Долго ждёшь? — доносится до них голос Ынби, которая в два шага оказывается рядом с другом детства, дабы спасти того из рук её коллеги. Или спасти её из лап Мёнсу. Ещё неизвестно, кого именно надо вытаскивать из беды. Но судя по растерянному взгляду вечно сыплющей колкостями в сторону Ынби Хвиин, та попала в ловушку Мёнсу. С виду безобидный, парень просто обезоруживает своей хладнокровной решительностью во взгляде. Словно готов убить и при том даже глазом не моргнет. Вот таким вот он стал после выхода из исправительной колонии. Вот в такого человека окончательно превратила его шайка бандитов, у которых тот прислуживал...       — Не, всё нормально, — ответил Мёнсу, моментально опустил из цепкой хватки Хвиин и, приобнимая за плечи Ынби, увёл к машине. — Да просто какая-то шавка под ноги попалась... — произнёс он, уже улыбаясь во все тридцать два зуба и всматриваясь в глаза подруги детства.       — Ты кого шавкой назвал? — послышался голос разъяренной Хвиин, что наконец вышла из оцепенения и недоуменно смотрела вслед этой парочке. — Какого хрена, Ынби? Это ещё кто такой? — продолжала она свой монолог, который решила проигнорировать Ынби.

***

      — Послушай, я так и не понял, что у тебя стряслось. Почему голос дрожал? И глаза красные. Ты что плакала что ли? Что за детские сопли развела на рабочем месте? — начал разговор Мёнсу, прикасаясь к опухшему лицу подруги детства. Та лишь отвела взгляд в сторону и машинально шмыгнула носом. Не хотелось ничего рассказывать, а тем более придаваться в подробности своей неудавшейся личной жизни и спорами малолетних айдолов. Прознай хоть про что-нибудь из произошедшего Мёнсу, этим ребяткам не поздоровилось бы. Уж кто-кто, а Ынби прекрасно знала крутой нрав этого парня.       — Да ничего не случилось. На работе довели просто. Вот и захотелось немного выплакаться тебе, — отшутилась Ынби, искусственно улыбаясь, дабы показать, что всё с ней в порядке. И чувствует она себя замечательно. Просто тошно от всего мира и окружающих людей. Но это всё неважно. Об этом нужно промолчать.       — Я тебе друг-гей что ли? Выплакаться она решила. Может, у меня самого куча работы, которую нужно разгребать, а ты мне названиваешь и ревешь в трубку, — бормочет недовольно Мёнсу, а сам рад, что подруга уже в состоянии шутить и улыбаться, пусть и так наигранно, но всяко лучше, чем ничего. А в это время им уже принесли обжигающе горячий хемультан. Любые разговоры становятся положительными и греют душу за острым супом с морепродуктами — это Мёнсу усвоил ещё в старших классах, когда приходилось зализывать с Ынби раны после очередной стычки с какой-нибудь шпаной.       — Как ты? — спросила ни с того ни с сего девушка. И Мёнсу прекрасно понимал, о чем она спрашивает. Вовсе не о его душевном состоянии или физическом здоровье. Ынби спрашивала, справляется ли он со своей работой и не устал ли от неё. Устал? Не то слово. Она так осточертела ему, что Мёнсу теперь мерзко даже смотреть на себя в зеркало.       — Нормально, — ответил парень, но по тому, как он опустил взгляд на свои руки, лежащие на столе, Ынби поняла, что он лишь отмахивается от этого разговора.       — Послушай, Мёнсу, — продолжила девушка. — Почему ты взвешиваешь всё на себя? Почему поставил на себе крест и решил тащить этот груз всю свою жизнь? Посмотри на нас, мы тоже живем с этим. Тоже страдаем. Сукван постоянно о тебе спрашивает...       — Ни слова об этой суке, — отрезал сразу Мёнсу, а Ынби прикусила губу, уже сожалея о том, что заговорила о запретной между ними теме. Flashback. 5 лет назад, Старшая школа Сынни       Когда Сукван посреди учебного года перешла в ту же школу, что и Мёнсу с Ынби, это был уже выпускной класс. Поговаривали, что она жила заграницей. Кто-то считал, что она обычная деревенщина. Но точной правды никто и не знал. А, может быть, просто Ынби не было до этого дела. Она целыми днями просиживала с Мёнсу на школьной крыше или гуляла по окрестностям со своими подругами, которые чаще выполняли роль подручных, чем близких людей.       День, когда она познакомилась ближе с Сукван особенно запомнился ей. То было на следующее утро после того, как она сделала тату по всей спине. Кожа чуть ли не по всему телу болела, трудно было сделать и единое лишнее движение. Голова трещала от вчерашней напряжённой работы мастера. Девушка лежала за партой и старалась абстрагироваться ото всех одноклассников, которые, как навозные мухи, бегали то туда, то сюда во время перемены. Тут-то до ушей Ынби и донеслось назойливое:       — Эй, жирная дура, раз приехала с Америки, то думаешь, что лучше всех? — произнесла старшеклассница, Хесон, стоящая неподалёку от Ынби. — Эй, почему не отвечаешь? Чего ты нос воротишь? Или мы не того уровня, чтобы снизойти до нас, ваше высочество? — продолжала девчонка свои приставания, при том не получая ничего в ответ.       — Может, вы уже заткнетесь? — произнесла раздраженно Ынби, даже не поднимая головы. В классе среди присутствующих сразу разнесся тихий гомон, а после говорящая девушка прошипела:       — Тебе повезло, толстуха, — и вышла из кабинета, звонко хлопнув дверью.       — Выпей, тебе полегчает, — прошептали Ынби над ухом через несколько минут. На столе лежал стакан с водой и какая-то таблетка.       Вот так и началась их дружба. С виду неприметная, стеснительная Сукван и агрессивная, раздражительная Ынби, у которой язычок был таким острым, что никто не рисковал с ней даже спорить. Ынби, у которой раньше никогда и не было близких подруг, стала замечать за собой, что становится зависимой от этой беззащитной девчонки. В то время как Мёнсу лишь раздражался от её такой трепетной любви к новенькой. И дело было то ли в ревности, то ли в том, что теперь эта пухлая девчонка вечно сидела между ними, но Мёнсу неустанно повторял: «В ней есть что-то непонятное».       А непонятым было то, что Сукван с каждым днём всё сильнее и сильнее влюблялась в друга детства Ынби. Говорила о нем чуть ли не сутки напролёт. Приносила парню обеды, задаривала брендовыми вещами, получая в ответ лишь холодный смеряющий с ног до головы взгляд и полную отрешенность. Всё чаще и чаще Сукван стала задавать Ынби один и тот же вопрос, который терзал её даже самыми счастливыми днями: «Ты уверена, мне между вами ничего нет? Он тебе точно не нравится?» Конечно же, подобные вопросы не могли оставлять ошарашенную Ынби равнодушной. Та лишь смеялась подруге, напоминая, что в детстве они даже купались вместе. Сукван хмурила бровки и уходила домой, позволяя ревности разъедать все внутренности. Разве можно было продолжать прежнюю крепкую дружбу, когда подруга отказывалась честно признаться в том, что тайно встречается с Мёнсу? Ведь это было очевидно. Ведь других причин, почему он так сторонится Сукван нет и не может быть.       Последне каплей в чаше ревности старшеклассницы был разговор, подслушанный на заднем дворе школы. То был разговор Мёнсу со своим другом, Сынхёном, которые переговаривались во время игры в баскетбол.       — И что, ты думаешь ей признаться? — спросил Сынхён, делая Мёнсу пас.       — Не, я что, совсем дебил?       — То есть ты так и хочешь до конца года ходить и тупо пялиться на неё каждый раз, когда она проходит?       — Ну почему? Я же с ней общаюсь.       — Общаешься? — Сынхён так звонко засмеялся, что выронил из рук мяч. Он покатился по игральной площадке, больно отдаваясь гулкими ударами в ушах Сукван. — Ты имеешь в виду те моменты, когда ты залипаешь на неё и пускаешь слюнки в то время, когда она спрашивает, всё ли у тебя в порядке? А, ещё когда эта девчонка... Как её? Сукван?.. когда она пристает к тебе и мешает с ней заговорить?       — Отвали, а, — отозвался Мёнсу, недовольно фыркнув себе под нос.       Этого короткого разговора хватило Сукван для того, чтобы сделать выводы. Слезы застилали глаза. Ярость и обида на подругу, что накрывали голову девушки были такой силы, что столкнувшись по дороге с Хесон, она даже бровью не повела.       — Смотри под ноги, толстуха, — сразу отреагировала одноклассница и толкнула в ответ Сукван. Но она даже подумать не могла, что попала под руку разъяренной девушки.       — Кого ты назвала толстухой, дура? — моментально задала вопрос Сукван и стала надвигаться на Хесон.       И всё было бы в порядке, если бы сама школьная задира не была такой гордой и позволила бы Сукван уйти восвояси. Нет, между девушками завязалась драка. И не просто какая-то девчачья потасовка, а настоящий бой двух разъярённых животных. Хесон вымещала всю накопившуюся на выскочку-толстуху злобу, которая вечно пряталась за спиной Ынби, а Сукван в помешательстве, где-то между сознанием и аффектом повалила обессиленную Хесон на землю и стала бить с новой силой по лицу, представляя вместо него то ли Мёнсу, то ли Ынби. Предательство этих двоих не позволяло ей трезво смотреть на вещи и прийти в себя.       Сукван очнулась лишь тогда, когда огромный окровавленный камень выпал у неё из рук и она с диким страхом увидела перед собой лицо Хесон, которое превратилось в какое-то месиво из свежей крови, пульсирующей волной вытекающей из глубоких ран, и волос, что запутались и приклеились к коже, будто закрывая ту от новых ударов.       «Она дышит. Она дышит. Я не могла ее убить. Не могла». Дрожащими руками Сукван набрала номер скорой помощи и убежала домой, прочь от этого ужаса, что толкнул её на такой страшный поступок. Страшный. Именно страшный...       На следующий день полиции она объясняет, что случайно увидела Хесон, лежащей в луже крови позади школы. Кто это сделал, она, конечно же, не видела. А после, вызвав скорую, убежала с места произошедшего, так как боится вида крови. Всё было просто. Да и бедной старшекласснице, выглядящей как запуганная окружающими наивная толстушка, все сразу поверили.       Только вот расследование продолжалось. Да и старший брат Хесон вечно рыскал среди знакомых сестры, чтобы докопаться до правды. Именно в один из таких дней, когда этот устрашающий тип наткнулся на неё и попытался вывести на чистую воду, когда уже в дело пошли скрытые угрозы и запугивания, девчушка не выдержала и закричала в слезах:       — Хорошо! Хорошо! Я расскажу тебе, кто это был! Я видела, кто это сделал! Конец Flashback’а       — Мне нестерпимо тяжело, Ынби. Так тяжело, что иногда я задумываюсь о том, ради чего живу, — прошептал глухо Мёнсу. — Я никогда тебя не пойму. И никогда не прощу Сукван.