Ты мог бы мне сниться и реже

У сердца с глазом — тайный договор: Они друг другу облегчают муки, Когда тебя напрасно ищет взор И сердце задыхается в разлуке. Твоим изображеньем зоркий глаз Дает и сердцу любоваться вволю. А сердце глазу в свой урочный час Мечты любовной уступает долю. Так в помыслах моих иль во плоти Ты предо мной в мгновение любое. Не дальше мысли можешь ты уйти. Я неразлучен с ней, она — с тобою. Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце, спящее во мне. У. Шекспир

Спустя несколько часов, в течение которых Румпельштильцхен и Регина беспрестанно пререкались и сыпали противоречащими друг другу советами о магии, вид у Эммы был уже совершенно осоловелый. Вместо того, чтобы помочь ей разобраться в тонкостях волшебства, маги только еще больше запутали ее своими перебранками: Румпель ратовал за наиболее быстрые и эффективные методы обучения, которые он уже испытал в том числе и на самой Регине, а она, памятуя, каких душевных потрясений ей порой стоило выполнять задания своего наставника была категорически против того, чтобы давить на Эмму, подталкивая ее к краю ради результата. Поэтому Регина придирчиво контролировала каждое указание, которое Румпельштильцхен давал Эмме, готовая в любой момент вмешаться и оспорить его, чем крайне раздражала бывшего Темного, и прежде не славившегося ангельским терпением. И снова вспыхивал спор, и снова Эмма бестолково переводила взгляд с одного мага на другого, пытаясь взять в толк, кого же из них ей все-таки слушать. Естественно, в такой обстановке о каких-либо магических успехах не могло быть и речи. Не во имя, а скорее вопреки стараниям своих учителей, единственное, что у Эммы получилось более-менее сносно — это зажечь взглядом свечу, но, учитывая магический потенциал Эммы, это даже успехом назвать было нельзя. Если так пойдет и дальше, они застрянут в Сторибруке на несколько лет… Белль страдальчески поморщилась подобной перспективе. До этого она, подобно Нилу и Киллиану, решила не влезать между двух огней и оставить обучение Эммы Румпельштильцхену и Регине, как самым опытным в магических делах. Но чем дольше она наблюдала за их спорами, и чем явственнее на лице Эммы проступало замешательство, тем яснее ей становилось, что пора брать дело в свои руки. С сожалением отложив в сторону альбом с почти законченным наброском, Белль повернулась к вновь сошедшимся нос к носу магам: — По-моему, вы оба не правы. Вы пытаетесь научить Эмму вызывать магию из эмоций, но как раз в этом-то и есть ее проблема. Эмоции у нее и так через край, а вот понимания при этом — ноль. Ей надо тренировать разум, а не учиться разводить тут пожар. — Ну и что же ты предлагаешь? — доведенная до точки кипения, Регина с вызовом уставилась на нее. Белль на мгновение задумалась, а потом внезапно возникшая идея озарила ее лицо. — Я предлагаю поиграть! Эмма, пойдем-ка со мной! — заинтригованная Эмма тут же последовала за Белль, радуясь передышке и тому, что наконец хоть кто-то здесь уверен в том, что нужно делать. Белль повела ее в столовую — вторую по величине после гостиной комнату в доме, которая представляла собой длинный прямоугольник с просторными окнами, занимающими одну из стен. Здесь стоял большущий обеденный стол и восемнадцать стульев. Белль не могла вспомнить ни единого случая, когда бы они воспользовались этой комнатой по назначению. Столовая выглядела слишком официально, располагалась слишком далеко от кухни и предназначалась для застолий, которых даже на праздники в семье Миллс никогда не устраивали, предпочитая тепло и уют кухни в узком кругу семьи и иногда пары друзей, которых приводила Эмма. Но сейчас размеры и общая пустота помещения были как раз кстати для задумки Темной. Взмахнув рукой, она заставила дубовый стол испариться, а стулья встать в линеечку вдоль длинной части стены. — Что ты задумала? — встревоженно спросила Регина, догнав их уже у порога. Белль не удостоила ее ответом, магией захлопнув дверь перед самым носом Регины. Затем Белль захватила два стула, поставила их рядом вдоль короткой стены так, чтобы дверь оказалась как раз напротив, повернулась к Эмме и скомандовала:  — Залезай! — Что, прямо с ногами? — замешкалась Эмма, не желая пачкать кремовую обивку стула. — А зачем? — Знаешь игру «Пол — это лава»? — вместо ответа спросила Белль. Эмма кивнула, все еще не понимая, к чему это все, но на один из стульев все-таки встала — она уже привыкала ожидать от сестры всякого. Белль последовала ее примеру, и в тот же миг паркет исчез, сменившись какой-то густой бурлящей субстанцией красно-оранжевого цвета, от которой ощутимо несло жаром. Эмма ошеломленно уставилась на то, что было очень похоже на настоящую вулканическую лаву. — Это же… Это же не по-настоящему, да? — Эмма присела на корточки, чтобы поближе рассмотреть бурлящую массу. Казалось, присутствие лавы никак не влияло на окружающую обстановку, помимо того, что в комнате становилось все жарче с каждой секундой. — Да, это иллюзия, но очень хорошая, так что я бы не советовала тебе ее трогать, если не хочешь получить сильный ожог, — Белль предостерегающе посмотрела на Эмму, которая тут же отдернула потянувшуюся было к лаве руку. Из-за двери доносился голос Регины, требующей немедленно впустить ее, но ни Белль, ни Эмма не обращали на нее никакого внимания. — Наступать в нее тоже, как ты понимаешь, не стоит. — И что же мы тогда будем делать? — с любопытством спросила Эмма. В ее глазах не было ни капли страха, а только азарт, и у Белль потеплело на душе от осознания, что Эмма все еще доверяет ей и чувствует себя в безопасности рядом с Темной. — Выбираться отсюда, что же еще?! — рассмеялась Белль, снимая свитер. — Здесь становится жарковато… — Но как нам это сделать? — Эмма посмотрела на стоящие вдоль соседней стены стулья, прикидывая расстояние. Допрыгнуть до них, не коснувшись при этом пола, не представлялось возможным, а проверять на себе температуру пусть и иллюзорной, но все же лавы, Эмме вовсе не хотелось. — Используй магию. Заставь стул переместиться ближе к тебе. — Но я не знаю как! — Эмма раздраженно перехватила неприятно липнувшие к вспотевшему телу волосы повыше и стянула их резинкой в пучок. — Магия требует точного руководства, — наставляла ее Белль. — Закрой глаза и представь перемещение стула так, словно это происходит на самом деле. Заставь его двигаться силой своего желания. Ты ведь хочешь выбраться отсюда и глотнуть свежего воздуха? Вот и постарайся, потому что я-то могу здесь стоять хоть до ночи… Нарастающая жара ужасно отвлекала, но желание выбраться из столовой, все больше напоминающей сауну, и уверенный голос Темной действительно позволили Эмме сосредоточиться, и тогда она ощутила то, о чем Регина, Румпельштильцхен и Белль говорили ей все это время. Словно множество переплетенных между собой невидимых глазу нитей, тянущихся из глубины разума Эммы во вне, эта сила дремала внутри нее, готовая повиноваться воле своей обладательницы. Нужно было лишь пробудить ее, ощутить ее ток и направить в нужное русло. И в тот момент, когда Эмма перестала воспринимать магию, как нечто чуждое и враждебное, а приняла ее, как часть себя, то ей самой показалось странным, что она не могла ощутить это прежде. И тогда… — Есть! — одобрительно воскликнула Белль, и, открыв глаза, Эмма убедилась, что ей и вправду удалось переместить стул. Теперь было достаточно сделать шаг, чтобы оказаться чуть ближе к выходу и спасительной прохладе. До двери все еще оставалось довольно далеко, но теперь, окрыленная успехом, ободрительными выкриками оставшейся позади Белль, а главное пониманием, как именно добиться от магии желаемого, Эмма с легкостью передвигала стулья один за другим, пока не оказалась у самого выхода. Магические усилия не вымотали ее, как накануне, наоборот — она чувствовала себя сильнее и увереннее, чем когда-либо. Как только Эмма оказалась у двери, Белль щелкнула пальцами и лава исчезла также быстро и внезапно, как и появилась. — Отличная работа, Эмма! Ты быстро учишься! — похвалила Белль, подходя к ней по вновь совершенно гладкому паркету. — Спасибо тебе! Это было… — она запнулась, подыскивая слово, но в итоге лишь недоверчиво хохотнула: — Незабываемо! — То ли еще будет! — загадочно засмеялась в ответ Белль, распахивая магией дверь. В комнату тут же ворвался прохладный воздух, а вместе с ним — разгневанная Регина. Но прежде чем она успела обрушить на Белль гром и молнии, Эмма с восторгом сообщила: — Мама, у меня получилось! Я передвигала предметы магией! — Серьезно? — тут же осеклась Регина, внимательно оглядывая свою вспотевшую и раскрасневшуюся дочь на предмет каких-либо повреждений, но Эмма была в полном порядке, бойко рассказывая об оригинальной задумке Белль и своих успехах. — Что ж, это замечательно, дорогая, я очень рада за тебя. Но, возможно, теперь тебе стоит принять душ? — Регина натянуто улыбнулась и выразительно покосилась на ее насквозь промокшую футболку. — О да! Это было бы кстати! — воодушевленно выдохнула Эмма. Мысль о прохладном душе была донельзя соблазнительной. Однако, едва она бодрой рысью убежала наверх, Регина вновь обратила на Белль свой пылающий взгляд. — Раскаленная лава?! — она произнесла это так, словно Темная и вправду засунула Эмму в жерло вулкана. — Ей нужна была мотивация! — отрезала Белль, скрестив руки на груди. — Жизнью она не рисковала. А жара была достаточно сильной, чтобы ОЧЕНЬ захотеть из нее выбраться. Лучше б спасибо сказала — я за пятнадцать минут помогла Эмме больше, чем ты за несколько часов! Дала бы Румпелю спокойно учить ее, не вмешиваясь, и он бы того же добился. Едва переведя дыхание, Регина вновь сжала губы при упоминании Румпельштильцхена. — Знаю я его методы… — с горечью сказала она. — И знаю, что он за ценой не постоит, чтобы добиться желаемого. И ему будет плевать, что платить придется Эмме. Уж ты-то должна это знать не хуже меня — в конце концов именно тебя он продал, чтобы вернуть сына. Или ты об этом уже забыла? — Нет, не забыла, — тихо ответила Белль, и знакомый холод на мгновение прокатился по ее позвоночнику и тут же схлынул. — Но теперь я понимаю, почему он так поступил. Если бы это была Эмма, мы обе поступили бы также. Дело сейчас не в нем, а в тебе. Ты боишься за Эмму, но ты не имеешь права заставлять бояться и ее. Ты делаешь этим только хуже. — Я не пытаюсь ее напугать. Лишь защитить! — Румпель тоже защищал меня первое время, когда я стала Темной. — взгляд Белль стал чуть отрешенным и печальным, когда она мысленно вернулась в то далекое время. — Я ведь сама тогда отдала ему кинжал, ты это знала? Слишком боялась своей силы. Ничем хорошим это не кончилось… — она чуть помолчала и, стряхнув с себя осколки прошлого, продолжила обычным тоном: — Эмма справится. Она сильнее, чем ты думаешь. А Румпель не причинит ей вреда ни намеренно, ни случайно. Никто из нас. — Я знаю. Знаю… — плечи Регины устало опустились, и она с силой сжала переносицу. — Я один тут есть хочу? — вдруг раздался из кухни голос Крюка, обращающийся ко всем сразу и ни к кому конкретно. Открылась и вновь закрылась дверца холодильника, затем дверцы шкафов захлопали одна за другой, пока пират искал что-нибудь перекусить. Белль закатила глаза, а Регина приглушенно хмыкнула, и часть напряжения словно покинула ее. — Пожалуй, и правда пора пообедать. — вздохнула Регина и перевела взгляд на висящие на стене часы. Было уже больше шести вечера — целый день пролетел незаметно. — Или поужинать… — Я могу наколдовать… — начала было Белль, но Регина остановила ее жестом руки. — Нет, не надо. Спасибо. Я сама приготовлю. — Среди всех переживаний о магии и проклятьях было что-то успокаивающее в том, чтобы на время переключить свои мысли на вещи, приносящие простые радости. Остаток вечера прошел без каких-либо происшествий. Регина приготовила на ужин свою знаменитую лазанью и яблочный пирог, и все обитатели дома, разношерстной компанией собравшись за столом, единодушно воздали должное ее кулинарным талантам. А после ужина, разомлевшие от сытости и усталости, постепенно разошлись по комнатам. Белль, сославшись на то, что ей спать вообще не обязательно, уступила свою спальню Нилу, прекрасно понимая, что ночевать он скорее всего будет в смежной комнате — у Эммы. И судя по таинственным улыбкам, которыми они обменялись по пути наверх — так оно и было. Регина смерила удаляющуюся парочку неодобрительным взглядом, но возражать не стала, особенно когда ее саму потянул в сторону спальни Киллиан. И хотя Белль ничего так не хотелось, как последовать их примеру, но сперва она решила проверить странные колебания защитного барьера, который она установила вокруг дома. Она вышла на крыльцо и прислушалась к звукам наступающей ночи. Улица, где располагался дом Миллс, была, как и всегда, очень тихой, но сейчас эта тишина казалась какой-то неестественной. Недоступный человеческому уху звук донесся до чуткого слуха Темной — шорох лап по влажной траве был быстрым и почти бесшумным — оборотни. Кружили вокруг дома, высматривая, вынюхивая. Усмехнувшись краешком губ, Белль послала в их сторону небольшой энергетический шар, вложив в него достаточную силу, чтобы немного проучить любопытных дворняжек, но не причинить им серьезный вред. Белль не желала начинать войну, но и позволять шпионить за своим домом не собиралась. Из дальних кустов раздался короткий болезненный скулеж, и сразу несколько оборотней, уже не таясь — а что толку таиться, когда за тобой в упор наблюдает Темная? — пустились наутек. Хорошо. Пусть знают, что у нее есть магия, и пусть передадут остальным. Возможно, эта информация удержит «героев» от столь беспечных вылазок в дальнейшем. Хотя бы на какое-то время. С чувством выполненного долга, Белль вернулась в дом и, не обнаружив Румпельштильцхена в гостиной, направилась прямиком в гостевую комнату, которую он занимал. Отчего-то вдруг замялась на пороге, но, одернув себя, решительно постучала. — Белль… — он тут же открыл дверь, жестом пропуская ее, чуть удивленный ее появлением. — Я надеялся, что ты зайдешь. — Правда? — новая близость их отношений была для Белль все еще в новинку, и каждое новое доказательство привязанности Румпеля казалось крошечным сверкающим чудом. — Конечно. Мы за весь день едва ли и парой слов обменялись, — его улыбка была мягкой, а ладонь теплой, когда он коснулся ее руки. Белль вдруг вспомнились долгие вечера у камина в Темном замке, когда Румпель располагался в своем любимом кресле и рассказывал истории, поглаживая ее волосы, пока она сидела на пушистом ковре, прислонившись к его ногам, завороженная тембром его голоса и потрескиванием камина. Это были счастливые мгновения, когда она чувствовала себя в безопасности, окруженная любовью, уверенная, что с ней не может произойти ничего плохого, пока рядом он. Как же ей хотелось вновь испытать это чувство! Но так много изменилось с тех пор. Изменился Румпельштильцхен, она сама, и неприступный замок, укрытый высокими снежными скалами остался далеко позади. Белль оглядела безликую обстановку гостевой комнаты и, повинуясь иррациональному желанию вернуть хоть частичку прошлого, послала серебристо-фиолетовую дымку магии в сторону стены, которую полностью занимал шкаф-купе, и тут же на его месте возникли горящий камин, то же кресло и тот же ковер — Белль и сама поразилась тому, с какой точностью ей удалось воссоздать этот уютный уголок из своей памяти. Румпельштильцхен оценил перемены в интерьере печальной улыбкой. В отличие от Белль, его воспоминания о том времени хоть и были по-своему сладкими, но теперь скорее наполняли его сердце стыдом. Румпель знал, что был тогда худшим человеком, чем сейчас, даже если и находил себе оправдания. Никогда ему не следовало брать в руки кинжал Белль. И уж точно не следовало отдавать его Регине. Даже ради Бея. Наверняка был другой способ сохранить и Белль, и Бея, но он был слишком большим трусом, чтобы рискнуть сыном еще раз. И в итоге его поступок сломал ее — его прекрасную, преданную, отважную Белль. И теперь каждый раз, когда он видел на ее лице это затравленное выражение, вопрошающее — достойна ли я любви, не оттолкнут ли меня, он знал, что это его вина. Сейчас она тоже смотрела на него так — словно сомневаясь, что ее присутствие в его комнате (да и его жизни) не было нежеланным, поэтому он скользнул рукой на талию Белль, подталкивая ее сесть поближе к огню вместе с ним, и совсем не удивился, когда она скользнула на ковер, выжидающе глядя, когда он устроится в кресле. Последовав немому желанию Белль, он провел ладонью по ее волосам, пропуская пряди между пальцев, массируя кожу головы, и она, едва не замурчав от удовольствия, подалась навстречу ласке, положив голову ему на колено. Это было удивительное чувство — просто быть рядом с ним. Темная магия, словно беспрестанно жужжащий рой ос в ее голове, на коже, в мыслях, словно утихал рядом с Румпельштильцхеном. Затаив дыхание, Белль закрыла глаза, отдаваясь этой тишине. Если бы только можно было сохранить это чувство навсегда… — Как ты думаешь, безумие Белоснежки было ценой за наложенное проклятие? — спустя пару минут молчания, тихо спросила Белль. — Возможно. Технически, именно она накладывала проклятие, а не Регина. Впрочем, то, что она сделала любого свело бы с ума — убить свою истинную любовь собственными руками… После такого сложно остаться самим собой… Почему ты вдруг заговорила об этом? — Я… Думала о том, чтобы отказаться от магии. Постараться не использовать ее, когда все будет позади, и мы уедем. Этот мир ведь совсем иной, чем Зачарованный лес. Здесь в магии нет настоящей потребности. И я подумала, что, возможно, смогла бы… Думаешь, в этом есть какой-то смысл? — Белль чуть повернула голову, чтобы лучше видеть его лицо. — Конечно, есть, хотя это и будет непросто — отказаться от того, что дается с такой легкостью. Но от цены не застрахован даже Темный, так что, думаю, это хорошая идея. И, конечно же, я помогу тебе. — Румпель погладил ее по щеке костяшками пальцев. — У меня есть зелья и травы… Мы что-нибудь придумаем. Вместе. — Да, вместе, — она неуверенно улыбнулась. — Только у меня будет одна просьба, — серьезным тоном сказал Румпель. — Никогда не отдавай мне кинжал снова. Как бы ни были плохи дела, ты всегда должна оставаться хозяйкой своей жизни. — Но это не потому, что ты боишься поддаться соблазну, — Белль произнесла это как утверждение, а не вопрос, и у Румпельштильцхена отлегло от сердца. Неужели она все-таки поверила, что ему не нужна ее сила, что он больше не был рабом магии, как когда-то, что он наконец-то перерос свой страх стать обычным человеком? Если так, то одной стеной между ними стало меньше. Это уже можно было считать маленькой победой. — Нет. Больше нет, — твердо ответил он, как никогда уверенный в своих словах. Белль задумчиво кивнула и вернулась в прежнее положение. — Я все пытаюсь представить себе нашу жизнь, когда мы уедем… Какой она будет… — мечтательно прозвучал бархатный шепот Белль. — А какой бы ты хотела? — чуть рассеянно отозвался Румпель. — Мы ведь еще не строили никаких конкретных планов, кроме того, чтобы уехать куда-нибудь и жить вместе долго и счастливо. Я подумал, возможно, сначала мы могли бы отправиться в Нью-Йорк… Отблески камина отразились от ее нечеловеческой кожи слабым сиянием, когда она плавно повернулась к нему. Обычно Белль предпочитала выглядеть, как человек, как Лейси, и обращалась к своему истинному облику лишь в случаях, когда ощущала себя уязвимой, закутываясь в облик Темной, словно в плащ. Но сейчас она ничем не выдавала признаков тревоги или огорчения. Ее движения были медленными, но исполненными решимости, когда она приподнялась, опираясь на ручки кресла, пока не оказалась с Румпельштильцхеном на одном уровне. — Ты действительно хочешь жить вместе? — Румпельштильцхен замер, завороженный пристальным взглядом ее пронзительно голубых глаз. — И делить на двоих… пространство? Она не произнесла слова «постель», но Румпельштильцхен не был столь наивен, чтобы не прочитать его между строк. Или, может, он все-таки неправильно ее понял? Белль действительно намекала на…? Нет, не может быть! Каждый раз, когда она столь открыто демонстрировала свою привязанность к нему, это все еще ввергало его в шок. Румпель никак не мог привыкнуть, что Белль видит в нем мужчину, достойного ее любви. Но когда ее губы медленно прижались к его, а пальцы принялись расстегивать пуговицы на рубашке, сомнения отпали сами собой. Они уже обменивались поцелуями накануне вечером. Но тогда оба были слишком измотаны, чтобы даже и подумать о чем-то большем. Румпель был более, чем счастлив, просто держать Белль в объятьях, зная, что она цела и невредима. И ему казалось, что и ей было достаточно этого. Но сейчас те недвусмысленные сигналы, которые она ему посылала, заставляли Румпельштильцхена беспомощно разрываться между желанием податься ее напору и тихому испуганному голосу в голове, который велел ему немедленно остановиться, пока не стало слишком поздно. — Белль… — чуть задыхаясь, он чуть отстранился, пытаясь воззвать к ее рассудку. — Мы не обязаны это делать… Ты вообще когда-нибудь…? — Нет, никогда и ни с кем, — она дотронулась до губ Румпеля, заставляя его замолчать. — Но я хочу этого. С тобой. Только с тобой. Навсегда. Слова Белль были наполненные такой страстной искренностью, что Румпельштильцхен не посмел спорить с ней дальше и позволить комплексам встать между ним и его истинной любовью. Белль открывала Румпелю сердце с таким бесстрашием, что ему тоже захотелось в этот решающий миг стать смелым и отдать ей всего себя, заполнить эту зияющую пустоту в ее душе и подарить ей — нет, не целый мир, его Белль могла бы без труда покорить и сама, но нечто более ценное — пристанище, дом, где она будет всегда желанна. Где не будет места осуждению, лжи или страху, где она сможет быть самой собой в лучшие времена или худшие, и всегда знать, что найдет понимание и прощение. А главное любовь. Это было то, чего Румпель и сам всегда хотел для себя. Долгие годы, пока он был лишь помехой отцу, пока пытался сохранить семью с женщиной, которая презирала его, пока искал способ вернуть сына, проживая одинокие годы в пустом замке на вершине горы — он мечтал ощутить, каково это — вернуться домой, где его бы ждали и любили. Некогда самый могущественный человек в мире, во власти которого были и магия, и несметное богатство, Румпельштильцхен, как никто, знал, как мало ценности в деньгах и власти, если ты одинок, и нет в твоей жизни никого, кому ты был бы дорог, и кто был бы дорог тебе. В этом они с Белль, при всех различиях, были очень похожи. В них жила общая тоска, одно одиночество на двоих. Словно прочитав его мысли, Белль на мгновение отстранилась и с понимающей улыбкой встретилась с Румпельштильцхеном взглядом. В ее глазах стояли слезы, как, впрочем и в его. Запоздало Румпель вспомнил, что вместе с темным проклятием к Белль перешли и его воспоминания. Ему было стыдно и горько, когда он узнал, что Белль пропустила через себя всю его боль, все самые ужасные страницы его жизни, о которых он и сам хотел бы забыть. Но она не отвернулась от него тогда, и была достаточно тактична, чтобы никогда не упоминать об этом, чтобы не смущать Румпельштильцхена. Однако, сейчас, когда они были так близки, с распахнутыми друг для друга сердцами, казалось совершенно естественным разделять с ней свои мысли без всяких слов. И знать, что она поймет его, какими бы мучительно невыразимыми ни были его чувства. Кончиками пальцев он стер сорвавшуюся слезинку с щеки Белль и притянул ее к себе для нового поцелуя, который длился и длился… Пальцы скользили по обнаженной шее, рукам, забирались под одежду, изучая, запоминая, и постепенно этого становилось недостаточно. Ближе, еще ближе… Это была жадная, невыносимая необходимость быть как можно ближе, раствориться друг в друге без остатка. И когда между ними не осталось больше ни единого барьера, ни одного препятствия, Белль наполнило ощущение торжества, восторга, закручивающихся по спирали вверх. А когда оно достигло вершины, то сменилось безмятежностью и покоем. Теплом. Любовью. Каждое прикосновение было словно возвращение домой. Да, наконец они оба нашли дорогу домой. * * * Белль лежала, свернувшись клубочком в кольце рук спящего Румпельштильцхена. Уже близился рассвет, но ей не хотелось нарушать идиллию этой ночи кошмарными снами, которые были нередкими гостями Темной. Это был один из главных минусов темного проклятия — не находить покоя в царстве снов, где призраки прошлого, принадлежащего и ей самой, и всех предыдущих Темных, преследовали Белль, как стая голодных псов, напоминая ей, каким же чудовищем она является. Однако, будучи болезнью, магия Темного была в той же степени и лекарством, поддерживая любые потребности тела Белль, если та не пренебрегала ее помощью. Она могла не есть, не пить, не спать, возможно, даже не дышать, но так далеко Белль никогда не испытывала свои способности. В конце концов, у всего есть своя цена. Но этой ночью она была только рада платить, лишь бы еще хоть ненадолго продлить эту блаженную негу, эту иллюзию полной беспечности, где ничто, абсолютно ничто не может нарушить покой… Свет под дверью зажегся и погас, затем еще раз, и еще. Белль закрыла глаза. Кто бы там ни бродил, к ней это не имеет никакого отношения еще хотя бы часа три. А лучше все четыре. Распахнулось окно, и студеный предрассветный ветер ворвался в комнату, заставив Румпельштильцхена недовольно заворочаться, натягивая на себя одеяло. Белль торопливо махнула в сторону окна рукой, вновь закрывая его магией, и настороженно прислушалась. В комнате никого не было, и защитный контур вокруг дома все также надежно защищал их от любого вторжения. Минуту или две было все тихо, но едва Белль снова расслабилась на подушках, убедив себя, что у нее просто разыгралась паранойя, раздался невыносимый звук, словно кто-то провел ногтями по стеклу. Белль с глухим рыком выскользнула из постели, готовая разорвать шутника на кусочки. Свет под дверью снова дважды мигнул, словно издевательски приглашая Белль последовать за ним. Она тихонько вышла за дверь, убедившись, что Румпель все также спит, и оглянулась в темном коридоре. Свет снова мигнул, но теперь под дверью гостевой ванной. Сжав зубы, Белль направилась туда, начиная догадываться, кто мог себе позволить так нагло дразнить ее, ни капли не опасаясь ее гнева. — Ну и к чему было это представление? — недовольно спросила она, закрывая за собой дверь в ванную комнату. Темный беззаботно пожал плечами, его острые зубы сверкнули в недоброй улыбке. — Мне тут птичка нашептала, — певуче начал он, подходя к Белль, словно кошка загоняющая добычу в угол. — Что ты собираешься нарушить нашу маленькую сделку. Так что я решил, что будет уместно… как это говорится?.. А, да, провести разъяснительную беседу о твоих правах и обязанностях в нашем тандеме. — Какую еще сделку? Я не заключала с тобой никаких сделок! — Едва она договорила эту фразу, как адская боль вынудила ее упасть на колени, обхватив голову руками. Белль казалось, будто в ее черепе взорвалась граната. — Ах, какая же у людей короткая память! — посетовал он со вздохом. Спустя несколько долгих секунд, показавшихся Белль вечностью, его крепко сжатая в кулак ладонь наконец расслабилась, и боль в голове Белль отступила, оставив ее хватать ртом воздух на полу. — Ну? Теперь что-то вспоминается? Позволь, я напомню, как обстоят дела между нами. Ты пользуешься моей магией для личных и только личных целей, а я не мешаю тебе счастливо жить с твоим прядильщиком. Вот, о чем мы с тобой договорились много лет назад. И годами все шло гладко. — Темный говорил обманчиво спокойно, а затем его голос сорвался на рык: — И что же я слышу теперь? Что ты собралась отказаться от моей магии? Что ты снова готова принять «помощь» у Румпельштильцхена, чтобы подавить меня?! Белль знала, что Темный не может убить ее или причинить настоящий физический вред. Она была Темной, но и Темный был ею. Ему нужно ее тело, но это не значит, что он не станет терзать ее душу и разум. Они уже проходили через это в самые первые дни, когда она приняла проклятие. Она боролась с ним, а он боролся с ней, и все прекратилось, лишь когда они заключили перемирие во имя общего интереса, пришли к компромиссу, соглашению. Они заключили сделку. А Темный никогда не разрывает своих сделок, и никому не позволяет разорвать их с ним. Вот только она уже не та наивная девочка, что была раньше. — И теперь тебе страшно, правда ведь? — Белль хрипло засмеялась, поднимаясь с пола и бесстрашно глядя Темному прямо в глаза. — Иначе ты бы не устроил весь этот спектакль. Ты знаешь, что этот мир не похож ни на один, где ты бывал раньше. Здесь не должно было быть магии вовсе, но она все же есть, и никто из нас и понятия не имеет, на что она тут способна. На что способна я, чтобы избавиться от тебя. — Ты не сможешь… — прошипел он в ответ, угрожающе нависая над Белль, но его беспомощный гнев только раззадорил ее сильнее. — Возможно, — со злорадством сказала она. — А вот Эмма могла бы. Ты ведь видел ее в действии. Она сильнее тебя. Пусть не сейчас, но она научится владеть своей силой, и тогда, кто знает, какое заклинание она сплетет, чтобы уничтожить тебя раз и навсегда. — Твоя правда, — нехотя ответил Темный. — Однако, сколько времени у нее это займет? Годы? Десятки лет? Возможно, ей и жизни на это не хватит. А я все это время буду рядом, мучая тебя. Это было так недальновидно раскрывать мне свой пусть и блестящий, но крайне сырой план моего уничтожения. — Мой план, может, и сырой, а вот твой не отличается оригинальностью. Что ты можешь мне сделать, кроме своих фокусов с болью? У меня ее было уже столько, что тебе фантазии не хватит, чтобы впечатлить меня. Смирись. На сей раз тебе нечего предложить мне, чтобы спасти свою… даже не жизнь, свое существование. — Вообще-то есть. — Голос Темного был ровным и по-деловому уверенным, но Белль лишь скептично подняла бровь и направилась к двери, собираясь вернуться обратно к Румпелю. — Да брось, Белль, кто ходит сразу с козырей? Я тебя недооценил сперва, но у меня все-таки есть предложение, которое тебя точно заинтересует… Белль секунду помедлила у дверей. С одной стороны, она не желала заключать с Темным никаких сделок, а с другой — его голос звучал уж слишком завлекательно, чтобы оказаться пустышкой. Хотя бы из любопытства стоило узнать, что он задумал на сей раз. — Ну хорошо, я выслушаю тебя, — с каменным лицом она вновь повернулась к нему, скрестив руки на груди. — О чем пойдет речь? — О времени, Белль, о довольно большом по человеческим меркам промежутке времени, который я могу отдать тебе взамен на возобновление нашей предыдущей сделки. — Что ты имеешь в виду, говоря о времени? — требовательно спросила она, начиная терять терпение. Темный был настоящий мастер говорить загадками, а у Белль не было ни малейшего желания их разгадывать. Темный нетерпеливо вздохнул, словно его раздражала непонятливость Белль, и ответил вопросом на вопрос: — Как много людей ты убила, Белль? Можешь вспомнить? Хотя бы примерное количество. Из последних, правда, всего двое: Август да тот мальчонка, Майк, но до них в Зачарованном лесу — ууух! — у нас с тобой там бывали жаркие деньки! — Темный ностальгически усмехнулся своим воспоминаниям о «жарких деньках», которые мучали Белль в кошмарных снах, но затем вновь перешел к делу. — Так вот, я это к чему веду. С каждым убийством, которые ты совершала, я… сохранял те годы, что были отпущены твоим жертвам, которые ты отняла у них своей кровожадной беспощадностью. — Теперь Темный откровенно рисовался, наслаждаясь своим новым представлением и реакцией единственного зрителя. — Знал, что однажды точно пригодится. — Я не понимаю… — медленно проговорила Белль, ощущая, как по затылку пробежал холодок. — Да что тут непонятного? Вот взять хотя бы того пацана, Майка. Сколько ему было лет? Восемнадцать? А сколько бы он еще прожил, не прерви его жизнь ты? Не отвечай, я знаю ответ — ровно пятьдесят семь лет. И эти пятьдесят семь лет я и сохранил на будущее. И точно также поступил с оставшимся временем всех людей, которых ты убила. Смекаешь, какая внушительная получается цифра? — И… Для чего же ты это сделал? — затаив дыхание, спросила Белль. — Да-да, по твоему лицу вижу, ты правильно все понимаешь! — обрадованно воскликнул Темный и тут же скорчил издевательски сочувствующую гримасу. — Ты ведь понимаешь, что останешься бессмертна, даже если найдешь способ подавить меня. А вот твой прядильщик, да и все остальные твои друзья — нет. А ведь он уже не молод. Сколько же лет продлится ваше долго и счастливо? Даже если и счастливо, то едва ли долго… А я могу это исправить, исправлять это бесконечно, Белль. Я нужен тебе. Голос Темного был сладким, как патока, соблазнительным и греховным. Он рисовал в голове Белль картинки, которые ей не хотелось видеть. Годы счастья, а затем она, все такая же молодая наблюдает, как медленно угасает стареющий Румпель, как тело подводит его, пока он наконец не умрет… А затем Регина и Эмма… Белль придется похоронить их всех! А если согласиться на сделку с Темным, то они могут жить вечно: молодые, здоровые, рядом с Белль, способной подарить им еще одну жизнь, и еще одну, и еще… — Но цена такой магии… — Уже уплачена, — спокойно ответил Темный, внимательно наблюдая за Белль. — По крайней мере на ближайшие пару тысяч лет, если больше никто не попадется тебе под горячую руку. — Ну так что, ты согласна на такую сделку? — Я не знаю… — у Белль голова шла кругом. Все те смерти стали платой за время, которое она может подарить своим близким? Это было ужасно, отвратительно, аморально, но… вселяло надежду, как бы ни было гадко признавать это. — Румпель не захочет принять такую помощь. Он даже не позволяет мне вылечить его ногу… — Это пока он жив-здоров, он так разборчив… — пренебрежительно протянул Темный. — И потом, тебе ведь и не обязательно его спрашивать. Уж лучше извиняться за свое самоуправство перед живым, чем мертвым. Соглашайся, Белль. Гордость не стоит одиночества. С колотящимся сердцем она смотрела на протянутую руку Темного, взвешивая все за и против. Она так часто повторяла Румпельштильцхену, что нельзя позволять страху управлять своей жизнью. И Белль искренне верила в это, также, как верила в любовь, которая исцеляет, верила в семью, которую сама выбрала. Но как можно любить, не испытывая страха потери? Этот страх не управлял ею, но был всегда рядом, побуждая ценить мгновения, проведенные вместе, и защищать тех, кто дорог. Это был правильный страх, который толкал на правильные поступки. Не страх одиночества как такового, не эгоистичное желание сохранить жизни близких ради самой себя заставляли Белль всерьез раздумывать над предложением Темного, а страх того, что с ней станет без Румпеля, Регины, Эммы. В какое чудовище превратит ее их потеря. За что тогда будет цепляться ее исковерканный проклятием рассудок, когда не будет ни одного человека, который знал бы ее настоящую, который смог бы увидеть под маской монстра просто Белль? Предложение Темного было чистым искушением, и любой аргумент против казался слишком слабым и несущественным, чтобы размышлять о том, правильно или не правильно было бы принять его. Да и так ли уж важно терзаться из-за этого? Цена оплачена, кровь тех людей навсегда останется на ее руках, так что с того, что из этого зла возникнет и что-то хорошее? Белль мысленно пообещала себе обязательно рассказать об этом Румпелю, Эмме и Регине, дать им выбор, а с Темным она уж как-нибудь да справится. Не впервой. И она решительно пожала руку довольно ухмыляющемуся Темному. — Сделка.