Наверное

      Ванда, наверное, любит его.       И он её, наверное, любит, раз пускает к себе в постель, готовит кофе на двоих и соглашается смотреть «эти дурацкие фильмы для девочек, лишь бы Старк не узнал; кто их вообще снимает».       — Эй, Ванд, спать не пора? — улыбка и пластырь на виске.       Клинт не говорит «любимая», «дорогая», «зайка», — Клинт говорит «Ванд» и обижается, когда она этим недовольна. «Оставь всё это для мальчишек-Ромео, договорились?». Договорились, но Ванда росла не на комиксах о Капитане Америка и не с мечтами о Джеймсе Бонде — ей хотелось как в журнале, и как в любимой книжке, и как на идеальной свадьбе, которую они с подружками столько раз выдумывали. «Ванд, пора взрослеть».       — Просто спать?       Ванде следовало бы чаще говорить ему спасибо: спасибо за ночь; спасибо за завтрак в постель; спасибо, что поселил в своей комнате; спасибо, что стал единственным другом и помог справиться со всем этим… Но Ванда не говорит, потому что каждое «спасибо» возвращает её в начало — в дни, когда Клинт оказался единственным, кто сжал руку потерявшейся девочки. А возвращаться туда Ванде совсем не хочется.       — Можно и не просто спать. Только не здесь.       Клинт поднимает её с дивана. Если кто-то ещё гуляет по башне, то наткнётся на лучника, сжавшего свою ведьму и идущего по общему коридору, освещённому красной магической паутинкой.       — Мы с братом в детстве собирали лампы, — у Клинта восхитительный шёпот, — ну, знаешь, лава-лампы. Очень похоже.       — У меня тоже была такая.       — А у меня три.       «Клинт, а разве ты не любишь Наташу?». «Что? Нат? С чего ты взяла?». «Очень похоже». «Даже не думай об этом». Вот и хорошо, потому что Ванда тоже не любит Наташу. «Ты теперь на неё какую-нибудь порчу наведёшь?». «Очень смешно, Клинт». Хотя да — может, и наведёт, если рыжая грива Романофф снова будет разбросана по всей комнате.       — Ты забыл закрыть дверь.       — На что тебе магия, Ванд?       Ванда не такая, как девушки, к которым привык Клинт — она всего этого не хотела. Она улыбается, когда стоит бок о бок с Соколиным Глазом, но ей было бы куда лучше дома (которого, увы, больше нет) с кем-то, кто согласится называть её дурацкими именами, вместе плакать над «Титаником» и есть пиццу с четыремя видами сыра. Из всего этого Клинт согласен только на последнее, хотя сырную пиццу с удовольствием бы заменил на мясную.       Ей было бы куда лучше никогда не знать, что такое Алая Ведьма.       — Ты не можешь наколдовать, чтобы мы выспались?       — Я могу пожелать тебе спокойной ночи.       — Ты пользуешься слишком сильным заклинанием.       Ванда, наверное, любит его.       Но если бы в тот день погиб не Пьетро, а Клинт, она была бы намного счастливее.       Клинт и не спорит.