Часть 1
5 июля 2018 г. в 15:15
Мирон сидит на кухне третий час и десятую сигарету подряд. Это первый раз, за последний год точно, когда он позволил себе открыть инсту Димы. Весть о его женитьбе дошла до него ещё днем. Все-таки, не зря Окси-король баттл-рэпа. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни тогда, когда кто-то из ребят ляпнул «О, Шокк женился» и все присутствующие в этот момент в студии резко обернулись к нему, ни потом, в течении дня, когда все, близкие и знающие его, старались не подавать виду, но то и дело бросали озабоченные взгляды. И вот сейчас, наконец оставшись наедине с собой, ночью на собственной кухне, в одних трусах, он сидит, смотрит на фотографии Димы, и вспоминает.
Их первый раз-скомканный, странный и болезненный для него, долгожданный и желанный для Димы. Его ревность, которая отравляла жизнь похлеще той дури, которой они вечно гасились. Тот раз, когда Дима чуть не избил парня на окраине Берлина, который пытался закадрить Мирона. Они тогда ещё были никем для других и только друзьями друг для друга. Мирон не сразу понял тогда от чего такая реакция. А поняв, долго не мог поверить, пока в голове все не сложилось в четкую картинку.
Воспоминания сменяют друг-друга бесконечной чередой образов.
Вот, он хрипит и давится Диминым членом, вцепившись в ремень сдавливающий его шею. Шокка, на удивление ласкового и нежного в постели, тогда долго пришлось уговаривать прежде, чем он согласился попробовать нечто подобное. Вот, они как два дебила гуляют по Берлину, катаются на колесе обозрения, старательно делая вид, что они тут впервые. Он помнит их первую серьезную ссору, перешедшую в драку. Вспыльчивый Хинтер быстро выходил из себя, а Мирон любил провоцировать. Он долго тогда ходил в очках и капюшоне, скрывая синяки, а Дима потом на коленях со слезами просил у него прощения, целуя каждую ссадину. Мирон тогда испугался даже сильнее чем, когда его били.
Он вспоминает как Дима стоял на коленях перед Жиганом, помнит, как дико и страшно ему было, за себя, естественно, но больше за Диму, ведь тот никогда не отличался умением держать язык за зубами, даже когда к виску приставлен пистолет.
Еще до этого происшествия он чувствовал, что их отношения зашли в тупик. Понимал, что ни к чему хорошему они не приведут и возможно им пора понять это и разойтись. Но даже представить себе не мог, как это сделать, как Дима отреагирует, и самое главное, что делать с их совместным творчеством. VGB был их общим детищем и хоронить его потому, что не сложились личные отношения, казалось Мирону неправильным. А отношения не складывались. Дима ничего не умел делать в меру, в том числе и любить. Его любви, эмоций, чувств, его самого всегда было слишком много. Поначалу Мирону это очень нравилось. Его как будто обволокли, окружили, огородили от всего мира. Дима сам стал всем его миром. Это льстило, еще бы, ведь тебя так любят, что хотят стать для тебя всем. Но постепенно начинаешь задыхаться. К тому же у них все чаще возникали споры по поводу творчества. Мирон хотел идти дальше, развиваться, пробовать новое, Дима настаивал на аутентичности. Он слишком верил во все, о чем они писали. Мирон не хочет признаваться в этом даже себе, но возможно он использовал ту ситуацию с Жиганом для того, чтобы порвать с Димой. Не причина, а повод. Спичка, взорвавшая бочку с порохом.
Приехав в Москву они тогда много ругались, многое было сказано, выплеснуто. И когда Дима уехал в Берлин, взяв с него обещание приехать следом, Мирон понял, что все-финиш. И он просто ушел, не смог заставить себя, глядя Диме в глаза, сказать, что все кончено. Подло, трусливо и поступают так только слабаки. Пусть так, Мирон никогда не искал себе оправданий.
Было много попыток со стороны Димы встретиться, добиться объяснений. А после того видео на дворцовой площади начались звонки, угрозы вперемешку с мольбами. Мирон смог выйти из той ситуации с минимальными потерями для своего творчества, а где-то даже заработал на этом очки. У него была четкая цель, и он шел к ней, несмотря ни на что. А вот с личной жизнью было сложнее. Дима потрепал ему нервы, конечно. Длился этот ад долго. Слишком. Мирон не думал, что Дима так сильно его любит, возможно дело было даже не в любви, а в том, что Шокк был собственник до мозга костей. Любой на его месте бы отпустил, забыл спустя какое то время, а Дима вот таскал в себе почти шесть лет. Постоянно пытался встретиться, выйти на связь через общих знакомых. Мирон и не помнил уже сколько сменил номеров и со сколькими людьми перестал общаться из-за Димы.
И кажется только сейчас тот смог отпустить. Дима не говорил нигде как ему похуй на Мирона уже довольно давно. Не то чтобы Мирон следил за всеми его высказываниями, но ему как-то всегда все доносили. Такая тишина параноику Мирону даже казалась подозрительной. Новость о его женитьбе все объяснила.
Мирон прислушивается к себе, пытаясь уловить ревность, сожаление или злость. Нет, этого нет. Только грусть. Ему жаль, что все так некрасиво, мерзко и болезненно (для обеих сторон) закончилось. Он бы хотел сделать все просто, нормально, по-взрослому, но не смог, причинив этим столько боли и себе, и Диме.
Мирон выключает телефон, тушит сигарету о пепельницу и идет в спальню. Не успевает он лечь, как сильные, большие руки обнимают его, прижимая к себе.
— Все хорошо? — сонно спрашивает Слава.
— Да, все хорошо. — честно отвечает Мирон. Чувство вины, сжимающее его в тисках все эти годы, наконец отпускает. Впервые за столько лет ему, действительно, дышится легко.